Когда смотрю на нее, часто вспоминаю свое любимое стихотворение Заболоцкого "Некрасивая девочка". Не то, чтобы она такой уж некрасивой была. Разве что волосенки пока не выросли и, видимо, будут светлыми и чуть рыжеватыми. Внешне это самая обычная девочка. На папу похожа - а у него совершенно заурядная внешность. Но...
Есть нечто, что меня в этом ребенке поражает.
В последнее время мы с ней часто ездили в транспорте - как наземном, так и в метро. В связи с реабилитацией. Именно там я заметила ее феномен. Она смотрит на соседей... выжидательно смотрит. Ищет контакта, совершенно точно, без сомнений. И часто его находит! Смотрит в глаза, лепечет по-своему - и у человека часто мягчает взгляд. Ей начинают улыбаться даже совершенно угрюмые дядьки и парни лет 18-20. Улыбаться так искренне и мягко, что залюбоваться можно. Одна женщина обращала мое внимание на этот феномен, когда Ксюхе еще месяца 3-4 было. Но тогда я не заметила системы - мало ли, ребенку тетя понравилась. Случайно. Ан нет - не случайно это. Она ищет. Всегда ищет. И не отчаивается, когда не находит.
А уж если она видит себе подобных (от месяца и лет до трех) - то просто приходит в восторг. Кричит призывно. Обычно она другим детям неинтересна, к сожалению. Видимо потому, что не может ходить - и ее за свою не воспринимают. Но она не огорчается, а продолжает восторгаться. И мне очень хочется верить, что переживет она неизбежный комплекс "безотцовщины", когда поймет, что лишена того, что есть у брата и сестричек, даже если я ее вырастить не успею (что весьма вероятно). Останется такой вот - чистой, открытой, умеющей снимать жесткие складки у рта практически у кого угодно. Мы ее дома так и зовем: "Человек не знает зла". А вот собственно и сам стишок - для тех, кто не знает:
Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка.
Заправлена в трусы худая рубашонка,
Колечки рыжеватые кудрей
Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,
Черты лица остры и некрасивы.
Двум мальчуганам, сверстникам её,
Отцы купили по велосипеду.
Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,
Гоняют по двору, забывши про неё,
Она ж за ними бегает по следу.
Чужая радость так же, как своя,
Томит её и вон из сердца рвётся,
И девочка ликует и смеётся,
Охваченная счастьем бытия.
Ни тени зависти, ни умысла худого
Ещё не знает это существо.
Ей всё на свете так безмерно ново,
Так живо всё, что для иных мертво!
И не хочу я думать, наблюдая,
Что будет день, когда она, рыдая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная дурнушка!
Мне верить хочется, что сердце не игрушка,
Сломать его едва ли можно вдруг!
Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине её горит,
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий камень!
И пусть черты её нехороши
И нечем ей прельстить воображенье,-
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом её движенье.
А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?