этюды на заданную тему
В неоконченном произведении великого поэта Пушкина, "Египетские ночи", его alter ego Чарский задаёт заезжему итальянцу тему для импровизации: поэт сам избирает предметы для своих песен; толпа не имеет права управлять его вдохновением.
"Глаза итальянца засверкали, он взял несколько аккордов, гордо поднял голову, и пылкие строфы, выражение мгновенного чувства, стройно излетели из уст его..." Alter ego Чарского "вольно передал" эти строфы в своем любимом размере Ямба четырёхстопного: Зачем крутится ветр в овраге,
Подъемлет лист и пыль несет,
Когда корабль в недвижной влаге
Его дыханья жадно ждет?
Зачем от гор и мимо башен
Летит орел, тяжел и страшен,
На чахлый пень? Спроси его.
Зачем арапа своего
Младая любит Дездемона,
Как месяц любит ночи мглу?
etc. etc.
Если кто не понял, великий поэт раскрыл ту же тему и в более величественном размере Ямба шестистопного: Поэт! не дорожи любовию народной:
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Другой великий поэт, Бродский, неоднократно выражал мысль о том, что язык определяет то, что на нём можно написать. На английском одно, на русском другое, на древнегреческом... ну на этом уже ничего не напишешь. Мысль спорная, но интересная. А как насчет метрики? На одном и том же языке? В какой мере размер диктует поэту текст и мысль? Мне представляется, что во многом. Конечно, если стараться, диктат этот можно обойти, а если не стараться? Попробуем импровизации в разных размерах. На ту же тему, тему Чарского. Условие одно: не более минуты на стих!
Начнем со сравнительно редкого в нашей поэзии Ямба трёхстопного: такая вот петрушка
такой вот коленкор
в лесу стоит избушка,
а в ней висит топор
дыша и большевея,
играя и смеясь,
поэт подставил шею,
топор по шее хрясь!
Покончив с ямбами, перейдем к хореям. Хорей трёхстопный: ветер поддувает
лист куда-то гонит
ничего, бывает
лодка не потонет
Простовато? Попробуем Хорей четырёхстопный: и луна глядит, тоскуя:
«парус есть, а ветра нет»
говорит, «какого х&@?»
и струит печально свет
Тема постепенно раскрывается. Хорей шестистопный: на пенек присела горная орлица
мимо древних башен, черной темноты...
не играет свадьбу глупая девица:
негра полюбила, ну а тот в кусты
Какой удобный размер! Ну-ка теперь Хорей восьмистопный: если выбрала ты парня между сотен низколобых,
так не будь же девка дурой, сны проверь в его мозгу.
ты ж хотела жить красиво с этой сволочью бок о бок,
а теперь открытки пишешь, а ответа ни гу-гу.
Ладно, хорей мне надоел: им пишет всякий, мальчикам в забаву пора б его оставить. Перейдем к анапестам.
Анапест трёхстопный: ветр крутится в овраге
в безымянном болоте
наша шхуна во влаге
как корова в Тойоте
Анапест четырёхстопный: ты, поэт, не волнуйся, пиши как попало,
и сама я читала плакат у стены,
что героев эпоха рождает немало...
не найдешь ты понятья, поэт, у страны.
Анапест задал мысль, которую придется развить амфибрахием. Почему-то тут считают не стопами, а кратами. Амфибрахий трёхкратный: в железных ночах Ленинграда
по городу Киров шагает
он гордо шагает, а рядом
плетется за ним Николаев.
за ними крутится не ветер,
за ними поэт суетится!
и взор его ясен и светел
и сам он свободен как птица!
Амфибрахием четырёхкратным пусть пишет Некрасов, Зачем же ты, ветер, бушуешь над бором?
Чу! с гор, погляди, побежали ручьи.
Не так ли рабочий лежит под забором?
А мог с Ильичом распивать бы чаи...
а мы перейдём прямо к Амфибрахию пятикратному: свободный художник, он маслом напишет картину,
где ветром Эллады пропитанный каждый мазок
свинцовое небо над этим классическим Римом...
и прочен как башня его уносящий возок
Хватит амфибрахиев, займемся дактилями. Они тоже меряются кратами. Дактиль четырёхкратный: славный пиита, свободный как ветер,
в старой психушке годами лежит,
врач-психиатр его чрез катеттер
кормит и поит и спать не велит
Чёртов дактиль, куда клонишь, тебе что, цензура нипочём? Не будем же составлять из дактилей и спондеев никаких гекзаметров, все равно это будут трёхдольные имитации божественной эллинской речи, а выдадим напоследок Дактиль шестикратный, с двумя цезурами: в красной гостиной, морёного дуба, с обивкою байковой,
нежно вдыхает сигары эрцгерцога, сам непростой,
пьет и смакует коньяк изощрённейше-пайковый,
верный отечеству, граф Алексей Николаич Толстой
Упражнение окончено.
Уф.