Путешествия по Беларуси - В поисках счастливых доярок.
Оригинал взят у dmitrij_kr в Путешествия по Беларуси - В поисках счастливых доярок.
Многочисленные сетевые дискуссии, возникшие между сторонниками и противниками нынешнего белорусского режима после 19 декабря, неожиданно заставили меня под Новый год вспомнить мои многочисленные летние путешествия по Беларуси. Постоянно сталкиваясь с аргументами благодарных адептов диктатора о том, что он, в отличие от «либерастической мрази» в России и Украине, сохранил сильную и процветающую деревню, я, исполнившись оптимизма, погрузился в светлые воспоминания. Ведь я до сих пор, хлебнув деревенской жизни в босоногом детстве, лишь только сойдёт с полей снег, устремляюсь на светлые просторы провинциальной пасторали, на поиски сокровенных тайн белорусской глубинки. Отсутствие в моей семье автомобиля во время этих поездок окончательно снимает все барьеры, отделяющие рафинированного городского обывателя от здоровой и натуральной сельской среды.
Итак, моё сознание рылось в подсознании, пытаясь отыскать там нарисованные почитателями нашего «Батьки» эпические образы ломящихся от невиданных урожаев закромов, дружно, бодро и с песней работающих на сенокосе мужиков и розовощёких доярок, сияющих от радости осознания рекордных удоев за второе полугодие текущего года. Такие внутренние поиски привели меня наконец к одной из нынешних поездок, когда мы с друзьями решили: хватит лазать по дворянским усадьбам, попадая под скромное обаяние феодально-буржуазного прошлого! К людЯм надо быть ближе! Поэтому в следующий раз мы решили отправиться в самое простое народное деревенское сердце нашей страны, а именно в Осиповичский район Могилёвской области.
Где-то в соседнем Пуховичском районе, говорят, находится географический центр нашей республики, находящейся на перекрёстках Европы, что, по идее, должно было избавить нас от ощущения, что мы забрались в какое-то несусветное захолустье и глухомань.
Час езды на поезде вместе с источающей насыщенный перегар молодёжью, возвращавшейся с какой-то большой столичной дискотеки на автодроме под Минском - и мы в Осиповичах. Этот городок вырос в 19 веке из одноимённой железнодорожной станции Либаво-Роменской железной дороги, а потому неудивительно, что главная его достопримечательность -- это вокзал и окружающие его станционные постройки.
Вокзал облагорожен свежей штукатуркой, стеклопакетами и буфетом с вонючими беляшами и чебуреками, поэтому находится на нём не страшно даже в тёмное время суток даже случайно заплутавшему в центр Европы заграничному гостю. На этом, однако, наше столкновение с цивилизацией в Осиповичах закончилось. Собственно, эта самая цивилизация заканчивается ровно за границей привокзального тротуара. Находящаяся в 20 метрах от него будка с вывеской «Автостанция» уже не испытала на себе её тлетворного влияния.
В тесном внутреннем помещении будочки выясняется, что автобусное расписание, услужливо размещённое на сайте Осиповичского исполкома, не соответствует действительности, а потому мы рискуем не попасть в интересующие нас сильные и процветающие регионы белорусской провинции. К счастью, выясняется, что подходящий автобус таки будет, но его придётся подождать несколько часов. Мой друг Денис изъявляет за это время поближе узнать Осиповичи и спрашивает: «Слушай, а здесь вообще есть какая-нибудь площадь, магазин, школа, поликлиника?». Я убеждаю его в неизменных белорусских социальных стандартах, по которым всё это в Осиповичах обязательно присутствует. Денис не верит, желает убедиться в этом лично и на час растворяется в городе. Возвращается он с каким-то странным выражением лица и сообщает, что он «дошёл до самого края этого посёлка и нашёл только какие-то руины». Я удивляюсь и спрашиваю его, куда он ходил. Денис показывает в сторону 4-этажных домов хрущёвского типа, виднеющихся с вокзала: «Вон туда. В тех домах только несколько квартир жилые, некоторые дома пустые совсем. Там ещё машины на улицах валяются какие-то, наверное ещё 1930-х годов. Вообще, как будто куда-то после войны попал!». Я посмеиваюсь и говорю, что он просто не в ту сторону пошёл. Будем ехать на автобусе, увидишь город!
Автобус подъезжает и в него заходит контролёр. Выясняется, что какая-то бабушка не может найти свой билет, хотя клятвенно уверяет, что она его покупала. В белорусской провинции обманывать на таких вещах не принято, поэтому пассажиры просят бабушку пожалеть и отпустить с миром. Контролёрша бескомпромиссно упирается и орёт: «Шчас на дароге магилёуския кантралёры зайдут и яё аштафуют а мяня прэмии лишат! Хвацит ужэ наатпускалася! У прошлам месяцэ атпусцила, так патом и мяня аштрафавали!». Водитель автобуса говорит, что по его верным данным никаких могилёвских контролёров на трассе сегодня не будет, а то, что бабушка брала билет, подтверждается даже данными его кассового аппарата. Контролёрша упирается и кричит: «Не пушчу! А паедзеш, так я далажу, што без билета вязеш!». Ор продолжается минут десять. Пассажиры обвиняют контролёршу в жестокости, а она пассажиров во всём остальном. Наконец водитель плюётся, посылает контролёршу домой и наперекор санкциям уезжает с автостанции. Через 20 секунд после отъезда бабушка находит в сумке свой билет. Событие празднует весь автобус. Мимо проносятся Осиповичи: мелькает центральная площадь, несуразного вида поликлиника, пустые заброшенные склады и казармы воинской части. Денис удручённо качает головой: «Всё равно не понимаю, как они здесь живут…».
Мы едем. Но не к Петру Мамонову, как поётся в песенке группы J:Mors, а в деревню Корытное. Центр сельсовета, между прочим. За нами кудахчут деревенские тётки, одна из них рассказывает про отца: «Я яго на зиму да сябе у кварциру забяраю, патаму што падохне ён там у дзярэуне, дроу няма, рабиць чаго няма, дык ён проста сядзиць тады и пье!». В принципе, всю дорогу мы слушали их рассказы о разных степенях алкогольного психоза, до которого дошли их знакомые на цветущих белорусских просторах. Один из примеров этого находится непосредственно в нашем автобусе: «У-у-э-э-э-а-а! Б-у-э-а-а-а!» - раздаются откуда-то сзади громкие непонятные звуки. «Циха ты, бляць! Чаго ты разарауся? Ужэ ш прыедзем скора!» - успокаивает кто-то пленника отнюдь не хрустального сосуда.
Наконец мы в деревне Корытное. Идём по деревенской улице сначала спокойным, гуляющим, а потом очень быстрым, вприпрыжку шагом. Дело в том, что мы угодили в «сферу влияния» широко разлившейся из близлежащего большого сарая лужи навоза, края которой топким болотом вплотную приступали к обочине дороги. Выбравшись из этого вонючего плена, я решил сфотографировать встретившиеся нам по пути дома. Мой объектив как бы вопрошал: «Как живёшь, белорусская деревня?».
Внезапно, как если бы я переключил канал Euronews на СТВ, из-за серой действительности некрашеных заборов и выбитых стёкол выпрыгнул нарядный, словно Анжелика Агурбаш, агрогородок! Потёмкинская деревня, куда, если что, повезут областное начальство, дабы продемонстрировать успехи социального развития очередной пятилетки. Агрогородок, правда, был какой-то пустой, незаселённый. Наверное, здесь будут жить направленные по государственному распределению молодые специалисты, которые начнут новый этап эволюции на месте страдающих от алкогольных психозов и постепенно вымирающих аборигенов.
Дальше деревня Уболотье. Дворов сорок, из которых жилых около десяти. Иными словами, жилой только каждый четвёртый дом. Кое-где остались только фундаменты, кое-где дома заколочены и закрыты на замок, кое-где они в состоянии «заходи, кто хочешь, бери, что хочешь». При этом архитектура домов зачастую поистине прекрасна и удивительна. С красивейшими наличниками и ставнями, с ладно сложенным срубом.
«Пакупайця! Харошы ж дом!» - кричит нам через забор доживающий свой век дедуля, когда мы останавливаемся у одного из таких. Вообще живые жители деревни смотрят на нас с надеждой - а вдруг действительно городские приехали домик присмотреть! Вдруг хоть какая-то жизнь придёт в отсчитывающую последние годы жизни родную деревню?..
Но мы обманываем их надежды и движемся дальше.
Как опытный исследователь погибших кладбищ, усадеб и фольварков, я знаю, что на их месте всегда остаются высокие и могучие деревья, обозначающие аллеи, а вот земля вокруг них всегда густо зарастает кустарником и растениями вроде чертополоха. Годами возделываемая земля -- лакомый кусочек для сорняков, которые прорастают непролазной гущей ровнёхонько по границам бывших наделов. Именно такую картину мы увидели на месте деревни Гумнище. Высокие клёны и ясени аллеей вдоль бывшей деревенской улицы и сплошной массив сирени и крапивы с чертополохом на месте всего остального. Среди чащи выхватываю старые плодовые деревья и говорю спутникам: «Вот видите: здесь, здесь и здесь когда-то были дворы». Вскоре их следы будет не различить даже опытному следопыту…
По пути забредаем на деревенское кладбище. Там находим могилу партизан, погибших в 1943 году. Памятник, почему-то переделан из индивидуального захоронения уже в наше время.
Думаем, что в следующей деревне надо бы спросить у старожилов, как они умудрились замаскировать партизанскую могилу под захоронение одного человека. Но в следующей деревне старожилов не нашлось. Там вообще никого не нашлось.
Деревня Красник. Улица, прослеживающаяся по высоким клёнам, бывшие дворы, узнаваемые по зарослям с плодовыми деревьями. И два пустых дома.
В окне одного из них ещё висят занавески, столы в доме ещё застелены скатертями, а на вешалке из доски из гвоздей ещё висит одежда… На чердаке ещё не осыпавшиеся берёзовые веники для бани и корзинка сгнивших яблок… Человек, живший здесь, умер совсем недавно.
Впечатлённые картиной благополучия и процветания, мы делаем привал и делимся впечатлениями. Затем несколько понуро бредём в сторону деревни Деменка.
В Деменке, как и в Уболотье, дворов 40, но пропорции нежилых домов прямо обратные. Здесь мы заметили только десяток нежилых домов и даже обнаружили несколько пьяных мужиков непенсионного возраста. В Деменке также есть советской постройки ферма и магазин. И то, и другое было совершенно разгромленного вида, что называется, без окон и дверей. Наверное, это толпа оппозиционных отморозков оттачивала здесь навыки штурма минского Дома Правительства…
Место деревни Шипы встретило нас знакомыми старыми деревьями и ощетинившимся кустарником. Мой друг Денис вообразил себя то ли Ларой Крофт, то ли Индианой Джонсом, и полез в кусты напролом, надеясь отыскать в джунглях затерянный город. Через полчаса он, чертыхаясь, вылез, неся в руках стебельки добытой на бывших огородах клубники. За поеданием клубники он рассказал мне, что деревья там огромны, кустарник зол и колюч, а о том, что когда-то здесь жили люди, напоминают только вот эти ягоды.
Из следующей деревни Сухлово, где жилых домов какая-то треть, нас выгоняют блуждающие по улицам собаки. Похоже, что в отсутствие хозяев они одичали, сбились в стаю и скоро станут полноправными и единственными жителями деревни.
Деревня Ясень-Поляна большая и в основном жилая (лишь каждый третий дом пустой). По её улицам кругами носится трактор «Беларус» - местный нетрезвый шумахер оттачивает мастерство. Заброшенные дома знатные, красивые, с элементами искусной резьбы. На некоторых из них есть надпись «Продаётся».
Время восемь часов вечера, входим в станционный посёлок Ясень, выросший, как и райцентр Осиповичи, у железнодорожной станции. По праву рассчитываем вернуться здесь в лоно цивилизации, ибо тут железная дорога, может ездить начальство и зарубежные гости. Однако улицы посёлка встречают нас мрачным молчанием, пустыми глазницами заброшенных домов и отсутствием всяческих признаков жизни. Целые улицы посёлка Ясень, как огромный Летучий Голландец, это такие призраки, которые проплывают мимо. Учитывая то, что в этот посёлок мы стремились как на станцию, откуда нас должен был забрать последний поезд, становится несколько не по себе. «Дима, а ты уверен, что здесь останавливаются поезда?» - спрашивает Денис. Я же уверен только в том, что здесь давно и надолго остановилась жизнь.
Признаков станции по-прежнему не видно, как и какой-нибудь живой души на улице. Посёлок напоминает населённый пункт чернобыльской зоны где-то через год после эвакуации жителей. Наконец в безлюдном сарае с заложенными кирпичом окнами мы угадываем здание станции, но вопрос, остановится ли здесь поезд и есть ли в посёлке жизнь, по-прежнему остаётся открытым. Вдруг откуда ни возьмись рядом с нами появляется девчонка цыганской наружности: «У вас сигареты не будет?». Человек! Первый за час блуждания по якобы населённому пункту! Обсуждаем, что в таких белорусских посёлках действительно часто селятся цыгане. Им здесь спокойно, никто не мешает выращивать мак и варить наркотики, а если что, рядом есть железная дорога. Затем мимо нас прошёл ещё один испитый юноша лет 16 и две пьяные женщины 30-40 лет. И уж совершенной неожиданностью было появление сотрудницы железной дороги, которая открыла кирпичный сарай станции и продала нам билеты!
Счастливые в ожидании поезда мы сидели у станции, когда мимо нас пробежала большая стая собак. «Хорошо, что на них не нарвались, когда по улицам ходили» - сказал я. «А чаго, у нас тут многа эцих сабак!» - неожиданно подаёт голос работница станции, - «У нас во тут адзин дажа их еу! Ну да! Во так во, брау - и еу! И развадзиу их спецыяльна каб есци потым. Ён жа туберкулёзник быу, с цюрмы патаму што вышау, там забалеу. Дык яму хто-та сказау, што если сабак есци, то эта памагает. Тольки ён усё рауно нядауна памёр, а сабаки, во, асталися». Потрясённые этим ноу-хау народной медицины, мы понимаем, что не можем больше оставаться в этом оплоте белорусской провинциальной стабильности и процветания и уходим на платформу станции, чтобы сесть на поезд. Там нас ждало ещё одно удивительное открытие: в посёлке Ясень рядом с заброшенным магазином и разваливающимся зданием почты есть клуб! Возле него стоял десяток местной молодёжи и телёнок. У дверей, из которых раздавались звуки музыки из прошлого столетия, сидела на стульчике заведующая, мимо которой сновали покурить и глотнуть «чернильца» за соседней почтой мальчишки и девчонки 12-16 лет. В душе у нас появился оптимизм: есть молодежь - значит, есть будущее у посёлка! Есть кому крепить трудовые успехи будущих пятилеток! Не зря же говорят: будущее родины строить молодым!
В это время один из этих молодых грубо оборвал наши патриотические размышления сакраментальным: «Сигарэта есць?». - А нам для будущего страны ничего не жалко!
Мы уезжали из нашего путешествия с сожалением. Ведь теперь мы ехали назад - в телевизионное зазеркалье. В страну пропагандистских чудес, где буйным цветом колосятся отчёты о валовом сборе продукции, на экранах расцветает социальный стандарт, а на страницах газет поют песни о своём счастье простые советские люди. А мы ехали из страны, где люди страдают хроническим алкоголизмом, едят собак и мечтают, чтобы хоть кто-нибудь купил домик в их умирающей деревне. Мы ехали из Беларуси, в которой мы живём, в Беларусь, которая в пропагандистском угаре кому-то снится...
Карта нашего похода
Многочисленные сетевые дискуссии, возникшие между сторонниками и противниками нынешнего белорусского режима после 19 декабря, неожиданно заставили меня под Новый год вспомнить мои многочисленные летние путешествия по Беларуси. Постоянно сталкиваясь с аргументами благодарных адептов диктатора о том, что он, в отличие от «либерастической мрази» в России и Украине, сохранил сильную и процветающую деревню, я, исполнившись оптимизма, погрузился в светлые воспоминания. Ведь я до сих пор, хлебнув деревенской жизни в босоногом детстве, лишь только сойдёт с полей снег, устремляюсь на светлые просторы провинциальной пасторали, на поиски сокровенных тайн белорусской глубинки. Отсутствие в моей семье автомобиля во время этих поездок окончательно снимает все барьеры, отделяющие рафинированного городского обывателя от здоровой и натуральной сельской среды.
Итак, моё сознание рылось в подсознании, пытаясь отыскать там нарисованные почитателями нашего «Батьки» эпические образы ломящихся от невиданных урожаев закромов, дружно, бодро и с песней работающих на сенокосе мужиков и розовощёких доярок, сияющих от радости осознания рекордных удоев за второе полугодие текущего года. Такие внутренние поиски привели меня наконец к одной из нынешних поездок, когда мы с друзьями решили: хватит лазать по дворянским усадьбам, попадая под скромное обаяние феодально-буржуазного прошлого! К людЯм надо быть ближе! Поэтому в следующий раз мы решили отправиться в самое простое народное деревенское сердце нашей страны, а именно в Осиповичский район Могилёвской области.
Где-то в соседнем Пуховичском районе, говорят, находится географический центр нашей республики, находящейся на перекрёстках Европы, что, по идее, должно было избавить нас от ощущения, что мы забрались в какое-то несусветное захолустье и глухомань.
Час езды на поезде вместе с источающей насыщенный перегар молодёжью, возвращавшейся с какой-то большой столичной дискотеки на автодроме под Минском - и мы в Осиповичах. Этот городок вырос в 19 веке из одноимённой железнодорожной станции Либаво-Роменской железной дороги, а потому неудивительно, что главная его достопримечательность -- это вокзал и окружающие его станционные постройки.
Вокзал облагорожен свежей штукатуркой, стеклопакетами и буфетом с вонючими беляшами и чебуреками, поэтому находится на нём не страшно даже в тёмное время суток даже случайно заплутавшему в центр Европы заграничному гостю. На этом, однако, наше столкновение с цивилизацией в Осиповичах закончилось. Собственно, эта самая цивилизация заканчивается ровно за границей привокзального тротуара. Находящаяся в 20 метрах от него будка с вывеской «Автостанция» уже не испытала на себе её тлетворного влияния.
В тесном внутреннем помещении будочки выясняется, что автобусное расписание, услужливо размещённое на сайте Осиповичского исполкома, не соответствует действительности, а потому мы рискуем не попасть в интересующие нас сильные и процветающие регионы белорусской провинции. К счастью, выясняется, что подходящий автобус таки будет, но его придётся подождать несколько часов. Мой друг Денис изъявляет за это время поближе узнать Осиповичи и спрашивает: «Слушай, а здесь вообще есть какая-нибудь площадь, магазин, школа, поликлиника?». Я убеждаю его в неизменных белорусских социальных стандартах, по которым всё это в Осиповичах обязательно присутствует. Денис не верит, желает убедиться в этом лично и на час растворяется в городе. Возвращается он с каким-то странным выражением лица и сообщает, что он «дошёл до самого края этого посёлка и нашёл только какие-то руины». Я удивляюсь и спрашиваю его, куда он ходил. Денис показывает в сторону 4-этажных домов хрущёвского типа, виднеющихся с вокзала: «Вон туда. В тех домах только несколько квартир жилые, некоторые дома пустые совсем. Там ещё машины на улицах валяются какие-то, наверное ещё 1930-х годов. Вообще, как будто куда-то после войны попал!». Я посмеиваюсь и говорю, что он просто не в ту сторону пошёл. Будем ехать на автобусе, увидишь город!
Автобус подъезжает и в него заходит контролёр. Выясняется, что какая-то бабушка не может найти свой билет, хотя клятвенно уверяет, что она его покупала. В белорусской провинции обманывать на таких вещах не принято, поэтому пассажиры просят бабушку пожалеть и отпустить с миром. Контролёрша бескомпромиссно упирается и орёт: «Шчас на дароге магилёуския кантралёры зайдут и яё аштафуют а мяня прэмии лишат! Хвацит ужэ наатпускалася! У прошлам месяцэ атпусцила, так патом и мяня аштрафавали!». Водитель автобуса говорит, что по его верным данным никаких могилёвских контролёров на трассе сегодня не будет, а то, что бабушка брала билет, подтверждается даже данными его кассового аппарата. Контролёрша упирается и кричит: «Не пушчу! А паедзеш, так я далажу, што без билета вязеш!». Ор продолжается минут десять. Пассажиры обвиняют контролёршу в жестокости, а она пассажиров во всём остальном. Наконец водитель плюётся, посылает контролёршу домой и наперекор санкциям уезжает с автостанции. Через 20 секунд после отъезда бабушка находит в сумке свой билет. Событие празднует весь автобус. Мимо проносятся Осиповичи: мелькает центральная площадь, несуразного вида поликлиника, пустые заброшенные склады и казармы воинской части. Денис удручённо качает головой: «Всё равно не понимаю, как они здесь живут…».
Мы едем. Но не к Петру Мамонову, как поётся в песенке группы J:Mors, а в деревню Корытное. Центр сельсовета, между прочим. За нами кудахчут деревенские тётки, одна из них рассказывает про отца: «Я яго на зиму да сябе у кварциру забяраю, патаму што падохне ён там у дзярэуне, дроу няма, рабиць чаго няма, дык ён проста сядзиць тады и пье!». В принципе, всю дорогу мы слушали их рассказы о разных степенях алкогольного психоза, до которого дошли их знакомые на цветущих белорусских просторах. Один из примеров этого находится непосредственно в нашем автобусе: «У-у-э-э-э-а-а! Б-у-э-а-а-а!» - раздаются откуда-то сзади громкие непонятные звуки. «Циха ты, бляць! Чаго ты разарауся? Ужэ ш прыедзем скора!» - успокаивает кто-то пленника отнюдь не хрустального сосуда.
Наконец мы в деревне Корытное. Идём по деревенской улице сначала спокойным, гуляющим, а потом очень быстрым, вприпрыжку шагом. Дело в том, что мы угодили в «сферу влияния» широко разлившейся из близлежащего большого сарая лужи навоза, края которой топким болотом вплотную приступали к обочине дороги. Выбравшись из этого вонючего плена, я решил сфотографировать встретившиеся нам по пути дома. Мой объектив как бы вопрошал: «Как живёшь, белорусская деревня?».
Внезапно, как если бы я переключил канал Euronews на СТВ, из-за серой действительности некрашеных заборов и выбитых стёкол выпрыгнул нарядный, словно Анжелика Агурбаш, агрогородок! Потёмкинская деревня, куда, если что, повезут областное начальство, дабы продемонстрировать успехи социального развития очередной пятилетки. Агрогородок, правда, был какой-то пустой, незаселённый. Наверное, здесь будут жить направленные по государственному распределению молодые специалисты, которые начнут новый этап эволюции на месте страдающих от алкогольных психозов и постепенно вымирающих аборигенов.
Дальше деревня Уболотье. Дворов сорок, из которых жилых около десяти. Иными словами, жилой только каждый четвёртый дом. Кое-где остались только фундаменты, кое-где дома заколочены и закрыты на замок, кое-где они в состоянии «заходи, кто хочешь, бери, что хочешь». При этом архитектура домов зачастую поистине прекрасна и удивительна. С красивейшими наличниками и ставнями, с ладно сложенным срубом.
«Пакупайця! Харошы ж дом!» - кричит нам через забор доживающий свой век дедуля, когда мы останавливаемся у одного из таких. Вообще живые жители деревни смотрят на нас с надеждой - а вдруг действительно городские приехали домик присмотреть! Вдруг хоть какая-то жизнь придёт в отсчитывающую последние годы жизни родную деревню?..
Но мы обманываем их надежды и движемся дальше.
Как опытный исследователь погибших кладбищ, усадеб и фольварков, я знаю, что на их месте всегда остаются высокие и могучие деревья, обозначающие аллеи, а вот земля вокруг них всегда густо зарастает кустарником и растениями вроде чертополоха. Годами возделываемая земля -- лакомый кусочек для сорняков, которые прорастают непролазной гущей ровнёхонько по границам бывших наделов. Именно такую картину мы увидели на месте деревни Гумнище. Высокие клёны и ясени аллеей вдоль бывшей деревенской улицы и сплошной массив сирени и крапивы с чертополохом на месте всего остального. Среди чащи выхватываю старые плодовые деревья и говорю спутникам: «Вот видите: здесь, здесь и здесь когда-то были дворы». Вскоре их следы будет не различить даже опытному следопыту…
По пути забредаем на деревенское кладбище. Там находим могилу партизан, погибших в 1943 году. Памятник, почему-то переделан из индивидуального захоронения уже в наше время.
Думаем, что в следующей деревне надо бы спросить у старожилов, как они умудрились замаскировать партизанскую могилу под захоронение одного человека. Но в следующей деревне старожилов не нашлось. Там вообще никого не нашлось.
Деревня Красник. Улица, прослеживающаяся по высоким клёнам, бывшие дворы, узнаваемые по зарослям с плодовыми деревьями. И два пустых дома.
В окне одного из них ещё висят занавески, столы в доме ещё застелены скатертями, а на вешалке из доски из гвоздей ещё висит одежда… На чердаке ещё не осыпавшиеся берёзовые веники для бани и корзинка сгнивших яблок… Человек, живший здесь, умер совсем недавно.
Впечатлённые картиной благополучия и процветания, мы делаем привал и делимся впечатлениями. Затем несколько понуро бредём в сторону деревни Деменка.
В Деменке, как и в Уболотье, дворов 40, но пропорции нежилых домов прямо обратные. Здесь мы заметили только десяток нежилых домов и даже обнаружили несколько пьяных мужиков непенсионного возраста. В Деменке также есть советской постройки ферма и магазин. И то, и другое было совершенно разгромленного вида, что называется, без окон и дверей. Наверное, это толпа оппозиционных отморозков оттачивала здесь навыки штурма минского Дома Правительства…
Место деревни Шипы встретило нас знакомыми старыми деревьями и ощетинившимся кустарником. Мой друг Денис вообразил себя то ли Ларой Крофт, то ли Индианой Джонсом, и полез в кусты напролом, надеясь отыскать в джунглях затерянный город. Через полчаса он, чертыхаясь, вылез, неся в руках стебельки добытой на бывших огородах клубники. За поеданием клубники он рассказал мне, что деревья там огромны, кустарник зол и колюч, а о том, что когда-то здесь жили люди, напоминают только вот эти ягоды.
Из следующей деревни Сухлово, где жилых домов какая-то треть, нас выгоняют блуждающие по улицам собаки. Похоже, что в отсутствие хозяев они одичали, сбились в стаю и скоро станут полноправными и единственными жителями деревни.
Деревня Ясень-Поляна большая и в основном жилая (лишь каждый третий дом пустой). По её улицам кругами носится трактор «Беларус» - местный нетрезвый шумахер оттачивает мастерство. Заброшенные дома знатные, красивые, с элементами искусной резьбы. На некоторых из них есть надпись «Продаётся».
Время восемь часов вечера, входим в станционный посёлок Ясень, выросший, как и райцентр Осиповичи, у железнодорожной станции. По праву рассчитываем вернуться здесь в лоно цивилизации, ибо тут железная дорога, может ездить начальство и зарубежные гости. Однако улицы посёлка встречают нас мрачным молчанием, пустыми глазницами заброшенных домов и отсутствием всяческих признаков жизни. Целые улицы посёлка Ясень, как огромный Летучий Голландец, это такие призраки, которые проплывают мимо. Учитывая то, что в этот посёлок мы стремились как на станцию, откуда нас должен был забрать последний поезд, становится несколько не по себе. «Дима, а ты уверен, что здесь останавливаются поезда?» - спрашивает Денис. Я же уверен только в том, что здесь давно и надолго остановилась жизнь.
Признаков станции по-прежнему не видно, как и какой-нибудь живой души на улице. Посёлок напоминает населённый пункт чернобыльской зоны где-то через год после эвакуации жителей. Наконец в безлюдном сарае с заложенными кирпичом окнами мы угадываем здание станции, но вопрос, остановится ли здесь поезд и есть ли в посёлке жизнь, по-прежнему остаётся открытым. Вдруг откуда ни возьмись рядом с нами появляется девчонка цыганской наружности: «У вас сигареты не будет?». Человек! Первый за час блуждания по якобы населённому пункту! Обсуждаем, что в таких белорусских посёлках действительно часто селятся цыгане. Им здесь спокойно, никто не мешает выращивать мак и варить наркотики, а если что, рядом есть железная дорога. Затем мимо нас прошёл ещё один испитый юноша лет 16 и две пьяные женщины 30-40 лет. И уж совершенной неожиданностью было появление сотрудницы железной дороги, которая открыла кирпичный сарай станции и продала нам билеты!
Счастливые в ожидании поезда мы сидели у станции, когда мимо нас пробежала большая стая собак. «Хорошо, что на них не нарвались, когда по улицам ходили» - сказал я. «А чаго, у нас тут многа эцих сабак!» - неожиданно подаёт голос работница станции, - «У нас во тут адзин дажа их еу! Ну да! Во так во, брау - и еу! И развадзиу их спецыяльна каб есци потым. Ён жа туберкулёзник быу, с цюрмы патаму што вышау, там забалеу. Дык яму хто-та сказау, што если сабак есци, то эта памагает. Тольки ён усё рауно нядауна памёр, а сабаки, во, асталися». Потрясённые этим ноу-хау народной медицины, мы понимаем, что не можем больше оставаться в этом оплоте белорусской провинциальной стабильности и процветания и уходим на платформу станции, чтобы сесть на поезд. Там нас ждало ещё одно удивительное открытие: в посёлке Ясень рядом с заброшенным магазином и разваливающимся зданием почты есть клуб! Возле него стоял десяток местной молодёжи и телёнок. У дверей, из которых раздавались звуки музыки из прошлого столетия, сидела на стульчике заведующая, мимо которой сновали покурить и глотнуть «чернильца» за соседней почтой мальчишки и девчонки 12-16 лет. В душе у нас появился оптимизм: есть молодежь - значит, есть будущее у посёлка! Есть кому крепить трудовые успехи будущих пятилеток! Не зря же говорят: будущее родины строить молодым!
В это время один из этих молодых грубо оборвал наши патриотические размышления сакраментальным: «Сигарэта есць?». - А нам для будущего страны ничего не жалко!
Мы уезжали из нашего путешествия с сожалением. Ведь теперь мы ехали назад - в телевизионное зазеркалье. В страну пропагандистских чудес, где буйным цветом колосятся отчёты о валовом сборе продукции, на экранах расцветает социальный стандарт, а на страницах газет поют песни о своём счастье простые советские люди. А мы ехали из страны, где люди страдают хроническим алкоголизмом, едят собак и мечтают, чтобы хоть кто-нибудь купил домик в их умирающей деревне. Мы ехали из Беларуси, в которой мы живём, в Беларусь, которая в пропагандистском угаре кому-то снится...
Карта нашего похода
