Дом
Засаленные поручни в душном вагоне, рваные клочки солнца. Сытый, уютный храп прямо с порога сонного купе, а потом полное, помятое и ужасно симпатичное чем-то, чем-то знакомое, уже виденное, узнанное и близкое, незнакомое лицо. "Здрасьте. - Разрешите мне.. - Да-да, конечно. - До свиданья." И никогда больше. Где, когда прежде? Кем мы были друг другу?
Напряженные ожиданием, постаревшие лица родителей на перроне. Холодные губы и щеки, седые волосы. Маме - обожаемую внуку, сама под руку с Клаусом. Ему 72. Уже 72. А шаг его все еще пружинист и быстр, и мне так хорошо с ним идти. В ногу. Я ему про резиденцию Деда Мороза в Беловежской пуще, как-то пришлось к слову. А он мне - про Святого Николая, того самого, чье имя он носит. Клаус и Санта Клаус. Про золотые монеты на его, Николая, ладони, которые как-то вдруг у древних живописцев превратились в слитки-полусферы, которые стали потом принимать за булочки. Так Святой Николай стал покровителем пекарей. Я иду и слушаю. Историю и свое растущее напряжение. Всегда так в родительском доме. Никогда не отпускает.
Дома. Упругий жгут. Закручивается. Сильней. Я хожу на цыпочках, заглядываю в известные мне с раннего детства тайные зрачки, выпускаю жгутики, чтобы уловить, почувствовать, ощутить. Я считаю часы до своего обратного поезда. Мой ребенок разговаривает не своим голосом и совсем не слушается. Я заберу ее в среду.
Снова вокзал. Привычная, трогательная, ставшая неотъемлемой частью прощального ритуала шуточная пантомима родителей за стеклом вагона: мама как будто роняет крупные жемчужины слез в собранную горсточкой ладошку, Клаус разыгрывает расшалившегося ребенка. Они считают минуты до моего отправления. Я и они - мы делаем вид, что нам горько. Я же не могу унять разрастающейся во мне музыки блаженного облегчения - я еду домой, домой. Когда же, когда? ухнет первым тяжким вздохом железное нутро, скрипнут колеса? Ну вот. Они идут следом за поездом, машут руками. Девушка напротив, в бесконечных эсэмэсках, не замечает меня, не отвечает на приветствие. Влюблена? Вдруг на секунду упирается в мое лицо пристальным холодным взглядом. Нет, не похоже. А мне скорей в смартфон, выдавить в самые темные углы топкое, влажное, грустное. И подумать потом.
Дом. Дом, оказывается, начинается со станции метро. С каменных плит в полу.
Напряженные ожиданием, постаревшие лица родителей на перроне. Холодные губы и щеки, седые волосы. Маме - обожаемую внуку, сама под руку с Клаусом. Ему 72. Уже 72. А шаг его все еще пружинист и быстр, и мне так хорошо с ним идти. В ногу. Я ему про резиденцию Деда Мороза в Беловежской пуще, как-то пришлось к слову. А он мне - про Святого Николая, того самого, чье имя он носит. Клаус и Санта Клаус. Про золотые монеты на его, Николая, ладони, которые как-то вдруг у древних живописцев превратились в слитки-полусферы, которые стали потом принимать за булочки. Так Святой Николай стал покровителем пекарей. Я иду и слушаю. Историю и свое растущее напряжение. Всегда так в родительском доме. Никогда не отпускает.
Дома. Упругий жгут. Закручивается. Сильней. Я хожу на цыпочках, заглядываю в известные мне с раннего детства тайные зрачки, выпускаю жгутики, чтобы уловить, почувствовать, ощутить. Я считаю часы до своего обратного поезда. Мой ребенок разговаривает не своим голосом и совсем не слушается. Я заберу ее в среду.
Снова вокзал. Привычная, трогательная, ставшая неотъемлемой частью прощального ритуала шуточная пантомима родителей за стеклом вагона: мама как будто роняет крупные жемчужины слез в собранную горсточкой ладошку, Клаус разыгрывает расшалившегося ребенка. Они считают минуты до моего отправления. Я и они - мы делаем вид, что нам горько. Я же не могу унять разрастающейся во мне музыки блаженного облегчения - я еду домой, домой. Когда же, когда? ухнет первым тяжким вздохом железное нутро, скрипнут колеса? Ну вот. Они идут следом за поездом, машут руками. Девушка напротив, в бесконечных эсэмэсках, не замечает меня, не отвечает на приветствие. Влюблена? Вдруг на секунду упирается в мое лицо пристальным холодным взглядом. Нет, не похоже. А мне скорей в смартфон, выдавить в самые темные углы топкое, влажное, грустное. И подумать потом.
Дом. Дом, оказывается, начинается со станции метро. С каменных плит в полу.