Как Антониони Фалька покупал
Ангелина Васильевна Щекин-Кротова: Так же точно было у меня и при встрече с Антониони.
Вдруг звонок по телефону. Со мной говорит таким очень заискивающим, милым голосочком Зиновьева Вера Николаевна, реставратор Музея изобразительных искусств (сейчас она уже на пенсии): «Ангелина Васильевна, это я, это Вера. Вы знаете, тут есть один человек, очень интересный человек, который хотел что-нибудь у вас приобрести». Я говорю: «Вера Николаевна, вы знаете, что я предпочитаю продавать в музеи, даже дарить в музеи. А это кто такой?» - «Это очень интересный человек. Вы знаете, у него собрание…» Я говорю: «Какое у него собрание?» Я обычно знакомлюсь с собранием, прежде чем давать туда, чтобы видеть… - «Да нет, вы знаете, это вам не удастся». Говорю: «Ну, не удастся, тогда и не хочу». Вдруг: «Позвольте, я сейчас передам переводчице…» Тоже милый-милый голосок: «Вы знаете, это такой замечательный… Вы слышали когда-нибудь о режиссере итальянском Антониони?» Я говорю: «Не только слышала, но даже видела на наших фестивалях. Это замечательный режиссер. И читала о нем тоже много». - «Так вот, он хотел бы к вам приехать на предмет покупки вещей». Я спрашиваю: «А откуда он знает о Фальке?» - «А он видел “Красную мебель” в Риме на выставке советского искусства и загорелся желанием приобрести что-то». Я подумала, что, конечно, не могу ему ничего такого предложить и не хочу продавать за границу. Фальк привез вещи из-за границы, а я буду их за границу продавать! С какой же стати! Но с Антониони познакомиться я не прочь, и сказала: «Приезжайте».
И вот явились… Сначала переводчица в длинном кисейном платье (тогда еще не носили таких макси, а, может, и носили в каких-то случаях, во всяком случае, не в нашем Можайском районе, бывшей деревне) появилась, как фея, в дверях. За ней высокий человек, с энергичным, но нервным лицом, в черной рубашке, заправленной в брюки, с засученными рукавами этой рубашки - ну, размущинистый мужчина! Это был как раз Антониони. Он вошел с царственным видом. За ним шла свита: его сценарист и его оператор. Сценарист был довольно занудного вида, а оператор точно выскочил прямо из рассказов Моравиа - такого разбойничьего типа. И за ним шла совершенно очаровательная фигурка, тоненькая, на головке у нее были локоны, которые закрывали лицо, только иногда из-под этих локонов выглядывали синие боттичеллевские глаза в черную крапинку и покрасневший под нашим солнцем носик. Но этот носик и эти глаза сверкали какой-то злобой.
Я тогда занималась немножко в Музее изобразительных искусств итальянским и могла что-то понять. Не всё, конечно, потому что они говорят быстро, очень эмоционально, и могла как-то скорректировать переводчицу. Я попросила ее все-таки перевести, сказала, чтобы они сели и я буду показывать картины. Спрашиваю: «Как вам хочется смотреть: по порядку, или те, которые я больше люблю, или те, которые более эффектны?» - «Нет-нет, по порядку, с 10-х годов». - «Хорошо».
Я показываю картины, и вдруг Антониони командует: «Это налево, это направо». Я спрашиваю: «Послушайте, почему такая сортировка? Пожалуйста, - говорю этому персонажу из Моравиа, - ставьте на место на стеллажи, а то мне будет трудно потом разобраться». Они загалдели, а переводчица смущенно мне говорит: «Вы знаете, это он отбирает для покупки». Я говорю: «А кто вам сказал, что я буду продавать?» Она говорит: «А разве нет? Ведь это же такой, такой замечательный…» Я говорю: «Фальк тоже замечательный». - «Нет, но вы знаете…» Он спрашивает: «Что такое?» Она ему говорит: «Синьора еще подумает. Сейчас она не может». Я говорю: «No, - я не могу уже вспомнить это по-итальянски, но я сказала, - вы пришли не в лавку маршана. Вы пришли на квартиру к вдове художника и извольте смотреть, если вы хотите знакомиться с художником, а не распоряжаться тут». Они вытащили папиросы. Я: «И тут нельзя курить. Идите на балкон курите». Они вышли на балкон и так затрещали, что соседи наши начали открывать окна. В коридоре собралась толпа соседей, чтобы узнать, что у меня происходит. Не грабят ли меня - такой шум! Я их успокоила, сказала, что это просто очень разговорчивая публика.
Меня разозлило еще, что Антониони, который удивительно внимательно смотрел, но, правда, распоряжался, ставил направо те, которые хочет покупать - бубнововалетские вещи, ничего не понял в вещах парижских и последнего периода, самых замечательных и глубоких вещах. «Загорск» у меня тогда висел! «Натюрморт с фикусом» - последних лет. Они висели у меня в маленькой комнате, эти последние вещи. Я там спала тогда и любила, просыпаясь, смотреть на них. Он их посмотрел и сказал: «О, это натуралистика». Я разозлилась и думаю: «Шиш с маслом ты получишь!»
Потом он говорит: «Скажите синьоре, что я заплачу, сколько она хочет». Я сказала: «Нет, Фальк привез картины из Парижа сюда вовсе не для того, чтобы продавать их опять за границу. Они должны быть у него на родине». Антониони расстроился, расстроился так, что его лицо, мужественное, стало слабым, каким-то, знаете, нервическим… Простите за натурализм (это я мщу ему за «натуралистику»), я сказала: «Синьор, я понимаю, я вас провожу», - и проводила его в туалет. Я знала, когда Фальк расстраивался, ему просто необходимо было сделать пи-пи.
Выйдя, он: «Mille grazie, mille grazie». Потом уставился… У меня там как раз висел кубистический набросок портрета Елизаветы Сергеевны Потехиной, первой жены Фалька. Это «Женщина у пианино», сама картина сейчас находится в собрании армянской галереи в Ереване. Он сказал: «А-а-а! А-а-а…» - «Вам нравится?» - «Да». - «Ну, так я вам подарю». Я сказала переводчице: «Скажите, что я дарю ему эту вещь». Тут они так закричали, что окна опять пораскрывались у моих соседей. «Почему? Что, она сумасшедшая, что ли? Не хочет продавать, а хочет дарить! Почему?» Я сказала: «Скажите, потому что я русская». Премьерша, которая очаровательная, в кудрях, очевидно, близкий ему человек, закричала: «Почему, почему вы это дарите? Если дарить, то надо другое!» И схватила…. У меня стояла на шкафчике акварелька - набросок к одной вещи, очень, я бы сказала, для Фалька беспомощный набросок. Это была просто, знаете, заметка мысли. Но там была береза и заборчик, и ей показалось, что это очень русское, а то - не русское. Он так растерялся, что я сказала: «Бог с вами, берите два». Тогда Антониони встал и сказал: «Синьора, я вас поцелую». И я ответила, что понимаю, это поцелуй короля, но имейте в виду, что я - вдова императора. Тогда он поцеловал мне руку.
Фрагмент беседы В.Ф. Тейдер с А.В. Щекин-Кротовой от 26.02.1986 (не опубликована).
Женщина у пианино (Е.С.Потехина), 1917