ПРОВИНЦИАЛКА

[cjctlcrbq]

Приехала по делам на два дня родственница из маленького подмосковного городка. Давно не виделись, сели за стол, вспомнили старое, близких людей, которых вместе хоронили. Вдруг она ахнула "Ой, "Давай поженимся" сейчас начнется! Где у тебя телевизор?" Я даже опешил, но героически не подал вида, включил ящик, который у меня последние годы в основном для интерьера. Она радостно вцепилась в пульт, включила громкость на полную мощь и вся ушла ТУДА. Я с любопытством посмотрел минут пять на это зрелище. На большее меня не хватило. Ушел на кухню, но громкий звук проникал и туда. Через 15 минут пришла дочь из института, заглянула ко мне на кухню с вытаращенными глазами. Поняв, в чем дело, недовольная ушла в свою комнату. Я достал древние фотоальбомы с черно-белыми фотографиями и стал дожидаться, когда гостья вынырнет из зомбоплена и наш разговор продолжится. Но надежды мои были тщетны. Следующей была передача "Пусть говорят" Маленького ребенка-сироту, к которому прилагалась квартира, не могли поделить между собой дегенеративный предполагаемый папаша с любовницей, на лице которой явственно проступали явные признаки алкоголизма 2-й степени, и дедушка с бабушкой, очень неприятной наружности. Вокруг прыгали соседи, любовницы, подруги, сослуживцы, плевались, лезли драться, обвиняли претендентов на дитё и квартиру в непросыхаемом алкоголизме, хрипло и страшно орали друг на друга все вместе и по очереди. Изредка на экране появлялся маленький мальчик в ванночке - виновник разборки. Его мама умерла, а предполагаемый папа давно ушел к любовнице-алкашке и плевал на всё, пока прабабушка не отписала на мальчика квартиру. Смотреть это было невыносимо, моя гостья же ахала, охала, сочувствовала какой-то из сторон и пыталась рассказать мне сюжет. Я обреченно ушел на кухню, убрал альбомы и заварил чай. Через час я навестил Ольгу(да, её зовут Ольга) и обнаружил, что она прыгает между двумя каналами. "А у меня и тут сериал интересный, и там. "Сваты" называется, а на первом канале - про советских разведчиц. Я тебе сейчас расскажу, ой, так интересно." Я выскочил как ошпаренный. На кухню заглянула дочь и пригрозила скандалом, если телек не прекратит орать на всю квартиру. Наконец сериалы закончились, и Ольга выключила телевизор. "Оль, а как тебе наш Путин?"-небрежно спросил я. "Ой, он такой умный, самый умный президент из тех, кто был. Но мне Лавров больше нравится, просто прелесть!" Потом помолчала, как будто мучительно что-то вспоминая, и вдруг спросила:"А помнишь ты года три назад к нам приезжал, про какого-то Навального рассказывал, так этот Навальный в мэры Москвы недавно выдвигался, мы как услышали по телевизору-то, сразу тебя и вспомнили." На меня смотрели через оловянные глаза мозговые глубины, промытые путинской пропагандистской машиной. Говорить с ней о Косенко, о приговорах болотным, о Толокно, о Гринпис было бессмысленно и жестоко, и я почувствовал это. Говорили о ремонте машины, об урожае помидор в теплице, о злой свекрови, о поездке в Египет. Потом разошлись по разным углам спать. На следующий день опять было "Давай поженимся" и далее то же что и вчера. Утром она уехала. Я до сих пор вижу её стеклянные глаза и надменно-насмешливое выражение лица, когда я пытался что-то сказать против власти.

Я помню её умной веселой девочкой-отличницей, со страшными глазами шепчущей мне, что в Афгане убивают ребят ни за что. Я помню, как она восхищалась Ельциным, а потом я помню, как они с мужем еле-еле сводили концы с концами в своем городке без работы, как не было молока для грудного ребенка. Да, они прошли школу выживания. Построили дом, купили машину, сменили машину. Выросли дети. Она - мелкая чиновница, скоро ей на пенсию. Она ездит в отпуск в Турцию, поругивает местную власть и любит Путина. Она с ужасом вспоминает голодные 90-е, безработицу, нищету, уличные драки. Она верит, что этого больше не повторится, надо просто верить Путину и смотреть телевизор. Не моргая. На всю громкость. И если я или кто-нибудь другой закричит ей:"Очнись, выйди из матрицы, осталось недолго, год, может два, и твой привычный мир опять полетит в тартарары, новое уже рождено, гул истории всё громче, новая эпоха раздавит твой телевизор"- она не захочет слушать. Она расплачется. Или заткнет уши. А мне-то что делать? Я просто физически ощущаю, как двигается на нас новая эпоха. И она может оказаться страшна и непредсказуема, особенно если нефть рухнет, а те, кто вцепился в кремлевские кресла, не захотят уходить даже если для этого им придется расстреливать недовольных из танков. Ольга чувствует конец эпохи "стабильности" и подсознательно боится перемен. И ничего не хочет знать о новом поколении бесстрашных, умных и веселых людей, которые болтают по английски, общаются в твиттере, и которые не знают, что такое каждое утро просыпаться с мыслью о том, как прокормить маленьких детей и где взять молока.