Гражданская журналистика - это публицистика («просветительская журналистика»)
выкликающая в людях их гражданскую идентичность (позицию, поступочную или символическую активность и .д.).
У каждого из нас есть сотни ипостасей: личностных, профессиональных, «по увлечениям», «по убеждениям» и т. д. «Быть гражданином» - лишь одна из них. И не для всех она как-то по-особенному значима (а то и вовсе не проявлена или же служит чем-то вроде аппендикса - органа-атавизма, без которого в принципе можно и обойтись). Можно ведь жить, не заморачиваясь искусственно конструируемой актуальностью? Ведь далеко не всегда персональный список дел и предметов головной боли корреспондируется с повесткой дня, утвержденной редакторами.
Однако если у человека есть интуитивное ощущение причастности к гражданскому сообществу той или иной страны, если он сознает себя не только «жителем», но и со-творцом социальной реальности, в которой складывается его личная биография, если он дозрел до понимания абсолютной ответственности за происходящее и готов тратить время и силы на гуманизацию окружающего мира, то ему нужны сведения о себе подобных, об успешных социальных практиках и случаях победы над беззаконием, несправедливостью, ненавистью, несвободой и т. д. Или же - ему важно не столько участие, сколько «одиночество в толпе», то есть - необременительное, но щекочущее чувство сопереживания телегероям, символизирующим в данный момент состояние среды, с которой себя самоотождествляешь.
В такой парадигме гражданская журналистика сильно сближается с «жанрами» негосударственной пропаганды, агитации, соцрекламы, призванными культивировать гражданский дух (гуманность, солидарность, сострадание к слабым или попавшим в беду и др.) и воспроизводить то, что немцы называют zivilcourage (букв. гражданский кураж, гражданское мужество).
От обычной журналистики, центрированной вокруг факта (социального события), ее отличает внимание даже не столько к реальности, сколько к тому, чего в этой реальности не хватает, что «должно быть», что существует как горизонт идеальных устремлений и конвенциональных ценностей гражданского общества. Поэтому пиком спроса на журнализм такого рода обычно является волнительный момент зарождения гражданской нации. В Англии это произошло в XVII веке, во Франции - в XVIII-ом... Кто ж виноват, что на постсоветском пространстве nation-building еще не закончен и на руинах империи по сей день то ускоряясь, то впадая в летаргию, идет процесс зачания граждан в колбах новообразованных государственных образований? И, соответственно, нам позарез нужны свои Вольтеры, Томасы Пейны, Джонатаны Свифты, философы-просветители и «романисты воспитания».
У каждого из нас есть сотни ипостасей: личностных, профессиональных, «по увлечениям», «по убеждениям» и т. д. «Быть гражданином» - лишь одна из них. И не для всех она как-то по-особенному значима (а то и вовсе не проявлена или же служит чем-то вроде аппендикса - органа-атавизма, без которого в принципе можно и обойтись). Можно ведь жить, не заморачиваясь искусственно конструируемой актуальностью? Ведь далеко не всегда персональный список дел и предметов головной боли корреспондируется с повесткой дня, утвержденной редакторами.
Однако если у человека есть интуитивное ощущение причастности к гражданскому сообществу той или иной страны, если он сознает себя не только «жителем», но и со-творцом социальной реальности, в которой складывается его личная биография, если он дозрел до понимания абсолютной ответственности за происходящее и готов тратить время и силы на гуманизацию окружающего мира, то ему нужны сведения о себе подобных, об успешных социальных практиках и случаях победы над беззаконием, несправедливостью, ненавистью, несвободой и т. д. Или же - ему важно не столько участие, сколько «одиночество в толпе», то есть - необременительное, но щекочущее чувство сопереживания телегероям, символизирующим в данный момент состояние среды, с которой себя самоотождествляешь.
В такой парадигме гражданская журналистика сильно сближается с «жанрами» негосударственной пропаганды, агитации, соцрекламы, призванными культивировать гражданский дух (гуманность, солидарность, сострадание к слабым или попавшим в беду и др.) и воспроизводить то, что немцы называют zivilcourage (букв. гражданский кураж, гражданское мужество).
От обычной журналистики, центрированной вокруг факта (социального события), ее отличает внимание даже не столько к реальности, сколько к тому, чего в этой реальности не хватает, что «должно быть», что существует как горизонт идеальных устремлений и конвенциональных ценностей гражданского общества. Поэтому пиком спроса на журнализм такого рода обычно является волнительный момент зарождения гражданской нации. В Англии это произошло в XVII веке, во Франции - в XVIII-ом... Кто ж виноват, что на постсоветском пространстве nation-building еще не закончен и на руинах империи по сей день то ускоряясь, то впадая в летаргию, идет процесс зачания граждан в колбах новообразованных государственных образований? И, соответственно, нам позарез нужны свои Вольтеры, Томасы Пейны, Джонатаны Свифты, философы-просветители и «романисты воспитания».