ЗЕЛЕНАЯ ЛАМПА: ПАРМЕНИД
«Ничто превращается в Нечто, когда его мыслят или высказывают». - Парменид, около 457 г. до н.э.
Предположим, я хочу иметь Нечто, но не имею. Я мыслю это Нечто, в моем сознании появляются все более точные образы того, что я хочу. Но я все равно этого не имею. Мои образы, мысли, представления о желательном - Нечто или Ничто?
Философ римского времени Плотин, комментировавший поэму Парменида, говорит, что мысли - это сущее, существующее, они Нечто.
Мышление без моей мечты было одним, с мечтой оно другое, мышление себя надстроило, расширило, изменило. Мышление, таким образом, производит себя.
Но производит ли оно таким же образом и мир вокруг нас? Пока мы говорили только о внутреннем. Вправе ли мы считать нашу внутреннюю реальность полноценной реальностью?
Конечно, для Парменида или Плотина вовсе не было такого вопроса. Все, что мыслится, уже существует. Мир - это то, что мы о нем думаем. Внутреннее тождественно внешнему.
Мексиканский колдун дон Хуан Матус - герой книг Карлоса Кастанеды, мог бы с этим согласиться.
«дон Хуан приложил все усилия, чтобы я понял на собственном опыте: мир, который я привык считать реальным - на самом деле всего лишь описание мира, программа восприятия, которую закладывали в мое восприятие с самого рождения. Эта реальность - лишь одно из множества возможных описаний».
Убедиться в реальности «несуществующих», с точки зрения рассудка, образов мышления на «собственном опыте», это уже интересно.
Не так много дает нам жизнь счастливых шансов получить то, о чем мечтаешь. Но мы, возможно, сами в этом виноваты? Мы что-то не так делаем со своими мыслями?
- Что это? - шепотом спросил я у дона Хуана.
- Не знаю, - точно так же шепотом ответил он, всматриваясь.
Определенно - какое-то животное. То ли спит, то ли умерло. Я почти различал голову с острыми, как у волка, ушами.
Животное еще раз вздрогнуло, и я понял, что оно живое. Оно делало вздохи, скорее походившие на неравномерные спазмы. И тут меня осенило.
- Это животное умирает, - прошептал я дону Хуану.
- Ты прав, - шепотом ответил он. - Но что это за животное?
Мы осторожно приблизились к зверю. Он, вытянувшись, лежал на спине. Подойдя ближе, я чуть не заорал от страха. Страшный спазм буквально подбросил зверя на месте. Я услышал дикий вопль, и зверь вытянул лапы с устрашающими когтями. Еще один спазм встряхнул тело зверя, и я увидел его голову. В диком ужасе я оглянулся на дона Хуана. Судя по телу, животное было млекопитающим. Но у него был огромный клюв.
Ум отказывался верить тому, что видели глаза. Дон Хуан смотрел на меня.
Я взглянул на него, потом на зверя, и вдруг что-то во мне переключилось и перестроило мир.
Это была большая ветка. Она обгорела, и в ней запуталась сухая трава и всякий мусор…
Я засмеялся по поводу своего идиотизма и возбужденно объяснил дону Хуану, что ветер шевелит то, что запуталось в этой ветке. Я думал, что ему понравится моя разгадка природы таинственного зверя, но он резко развернулся и пошел к вершине холма.
Я заговорил было о ветке, но он сделал знак замолчать.
- То, что ты сделал, - отнюдь не триумф, - сказал он. - Ты зря растратил прекрасную силу, вдохнувшую жизнь в сухой хворост.
Предположим, я хочу иметь Нечто, но не имею. Я мыслю это Нечто, в моем сознании появляются все более точные образы того, что я хочу. Но я все равно этого не имею. Мои образы, мысли, представления о желательном - Нечто или Ничто?
Философ римского времени Плотин, комментировавший поэму Парменида, говорит, что мысли - это сущее, существующее, они Нечто.
Мышление без моей мечты было одним, с мечтой оно другое, мышление себя надстроило, расширило, изменило. Мышление, таким образом, производит себя.
Но производит ли оно таким же образом и мир вокруг нас? Пока мы говорили только о внутреннем. Вправе ли мы считать нашу внутреннюю реальность полноценной реальностью?
Конечно, для Парменида или Плотина вовсе не было такого вопроса. Все, что мыслится, уже существует. Мир - это то, что мы о нем думаем. Внутреннее тождественно внешнему.
Мексиканский колдун дон Хуан Матус - герой книг Карлоса Кастанеды, мог бы с этим согласиться.
«дон Хуан приложил все усилия, чтобы я понял на собственном опыте: мир, который я привык считать реальным - на самом деле всего лишь описание мира, программа восприятия, которую закладывали в мое восприятие с самого рождения. Эта реальность - лишь одно из множества возможных описаний».
Убедиться в реальности «несуществующих», с точки зрения рассудка, образов мышления на «собственном опыте», это уже интересно.
Не так много дает нам жизнь счастливых шансов получить то, о чем мечтаешь. Но мы, возможно, сами в этом виноваты? Мы что-то не так делаем со своими мыслями?
- Что это? - шепотом спросил я у дона Хуана.
- Не знаю, - точно так же шепотом ответил он, всматриваясь.
Определенно - какое-то животное. То ли спит, то ли умерло. Я почти различал голову с острыми, как у волка, ушами.
Животное еще раз вздрогнуло, и я понял, что оно живое. Оно делало вздохи, скорее походившие на неравномерные спазмы. И тут меня осенило.
- Это животное умирает, - прошептал я дону Хуану.
- Ты прав, - шепотом ответил он. - Но что это за животное?
Мы осторожно приблизились к зверю. Он, вытянувшись, лежал на спине. Подойдя ближе, я чуть не заорал от страха. Страшный спазм буквально подбросил зверя на месте. Я услышал дикий вопль, и зверь вытянул лапы с устрашающими когтями. Еще один спазм встряхнул тело зверя, и я увидел его голову. В диком ужасе я оглянулся на дона Хуана. Судя по телу, животное было млекопитающим. Но у него был огромный клюв.
Ум отказывался верить тому, что видели глаза. Дон Хуан смотрел на меня.
Я взглянул на него, потом на зверя, и вдруг что-то во мне переключилось и перестроило мир.
Это была большая ветка. Она обгорела, и в ней запуталась сухая трава и всякий мусор…
Я засмеялся по поводу своего идиотизма и возбужденно объяснил дону Хуану, что ветер шевелит то, что запуталось в этой ветке. Я думал, что ему понравится моя разгадка природы таинственного зверя, но он резко развернулся и пошел к вершине холма.
Я заговорил было о ветке, но он сделал знак замолчать.
- То, что ты сделал, - отнюдь не триумф, - сказал он. - Ты зря растратил прекрасную силу, вдохнувшую жизнь в сухой хворост.