УНИВЕРСИТЕТ И ГОСУДАРСТВО: РОЛЬ НАУКИ В УПАДКЕ НАУКИ
«Когда вырастем, то все мы
Будем делать теоремы,
Чтоб советская страна
Теорем была полна».
из предисловия к книге А. И. Фета «Пифагор и Обезьяна»
Когда в ЖЖ говорят об упадке отечественной культуры и образованности, причину чаще всего видят в тайном умысле правительства или в происках темных сил - клерикалов, агентов мирового зла или лиц с «нетипичной» внешностью.
Если принять за отправную точку тот простой факт, что и это «правительство», и клерикалы, и даже лица с «нетипичной» внешностью когда-то посещали школы, учились в институтах, осуждали мировое зло на комсомольских собраниях, то как все эти ученики дошли до жизни такой - издевательства над высшей школой и бесконечной реформы среднего образования с очевидной целью довести и то и другое до суицида?
Это первый вопрос, который лично меня долго держал в состоянии умственного ступора. Такого не может быть, но так есть. Откуда такая ненависть к отечественному Университету в людях вроде бы ученых?
Если это нужно правительству, то почему только нашему?
Если церковникам, то почему бывших физиков-лириков в самой церкви приветствуют и доверяют им служение?
Если врагам русского народа, то где эти «враги» сами намерены потом преподавать или учить детей?
Неужели кто-то в добром здравии способен предположить, что выпускника Сколково или ВШЭ там за бугром возьмут в серьезную науку или доверят управлять чем-то значительным?
Очевидно, теории заговора не объясняют сути происходящего.
Другой вопрос, который занимал меня даже более первого: откуда в нашей интеллигенции столько кичливого менторства по отношению к обществу?
Менторская позиция вызывает удивление уже сама по себе. Конечно, интеллектуальные элиты во всем мире осознают себя в качестве таковых. Но это вовсе не склоняет их думать о своих обществах как о чем-то «нижестоящем» и нуждающемся в их поучениях.
Профессора учат студентов, ученые работают в лабораториях, чиновники заняты управлением. В рамках своих профессиональных занятий они, конечно, кого-то поучают в своем кругу. Но даже самое благожелательное интеллектуальное менторство как общественная позиция неизвестно нигде в мире, за исключением России.
И уж конечно суждений вроде: «неправильный в Америке народ», «бирманцы - быдло», «пора валить из Лаоса» я ни от американских, ни от бирманских, ни от лаосских интеллектуалов не слышал, хотя по роду занятий общался больше с людьми оппозиционных взглядов и, часто, накоротке.
Опять же, такого рода кичливое менторство я встречал только у нас и мне оно тем более странно, если вспомнить, что в Лаосе всего то и был один ядерный физик на все их общество, в то время как у нас почти нет в обществе взрослых людей без диплома о высшем образовании, а численность физиков отечественного производства превышает в разы численность всего лаосского народа.
В Америке, если сравнивать с нашими стандартами, совсем без высшего образования обходится примерно половина населения, или даже больше, если учесть, что далеко не каждый колледж равноценен Гарварду, Йелю или Массачусетскому технологическому институту, а пропуск в мир науки дают только такие немногие университеты, куда поступить непросто, и где учиться дорого, но кичливостью в отношении «невписавшихся» в научный мир американская научная элита как-то не отмечена.
Когда не видишь очевидных решений, приходится изучать карту минных полей. Изложенные ниже идеи почерпнуты у многих хороших авторов, а выводы носят предварительный характер.
1. Характер инфляции знания.
Рене Декарт первым сказал: «Я есть вещь мыслящая». (Уже не Раб Божий) Век спустя Иммануил Кант так охарактеризовал интеллектуальную атмосферу своего времени: Sapper aude! (Можно перевести как «пользуйся своим умом»)
От Декарта инфляция знаний могла бы двигаться двумя путями. Можно было оставить Разум как таковой без рассмотрения и сосредоточиться на Опыте разума. Это путь естественных наук. Или, можно было оставить Опыт без рассмотрения и сосредоточиться на Разуме как таковом. Это путь философии и, отчасти, гуманитарных наук.
Университеты англосаксов и немцев учли обе возможности и воспользовались обеими.
Важно также, что, обладая развитой сферой современной философской учености, западное Государство (т.е. управление) со временем (после Рузвельта и Маршалла) усвоило гегелевскую идею мышления как обращенного в себя, а не во внешний мир.
По Гегелю, мыслящая личность строит себя, а не «строит» других.
Гений Толстого строит себя как автора романа «Войны и Мир», но не тщится написать учебник для общества, подобно «гению» Акунина.
Гений Гашека стремится насмешить себя, но не общество, как «гений» Шендеровича.
Гений Ганди - равным образом, Махатмы и Индиры, стремился создать себя в качестве идеального архитектора общества, но не предписать обществу «гениальные» архитектурные находки.
Что хорошо для работы с неодушевленной материей - инженерная любознательность, обращенность мышления во внешнюю сторону, инфляция Опыта, губительно в работе с мышлением.
История Модерна и Модернизации в России знает огромное количество самодовольных недостроенных, но всезнающих умов, жаждущих научить окружающих попрощаться с их «матерами», а то и сбережениями по самым разным «абсолютно верным» инженерным, идеологическим, экономическим соображениям.
Понятно, что западные Университет и Государство подобных крепких «инженеров человеческих душ» к управлению обществом не допускают, ну а философов, разумеется, не пускают к технике и в лаборатории. Каждый должен заниматься своим делом.
У нас же, за недостатком философской учености, инженер обосновался в обеих сферах, требующих диаметрально разных подходов - марксизм это тоже «философия» инженера, нечто вроде «инструкции по применению», которая обращена вовне и равнодушна к вопросам мышления.
Мы и сейчас в общественных и управленческих науках изучаем только опыт прошлых войн и реформ, но не исследуем, скажем, военное и реформаторское мышление как таковые - в итоге, мы всегда готовимся к прошлым войнам и реформам исходя из их опыта, а не из феноменов сознания, их породивших.
На Западе более уважаемы исследования второго рода: от Броделя до Фукуямы. Поэтому на Западе является нормой критика и тщательное продумывание любых реформ, а провести самую малую реформу интеллектуально и политически трудно - со всех сторон вам много умных и дисциплинированных в уме людей корректно заявят, что вы - осёл.
У нас, напротив, второе раз плюнуть, но, невзирая на ставшие традицией плачевные результаты, отечественные науки управления (история и социология включительно) абсолютно равнодушны к тому, «что люди подумают» об их поучениях. Они - Абсолют, громкоговорители на столбах, вести с ними диалог невозможно, особенно, с научных позиций.
2. Специфика научного языка
Как отмечал советский математик А. И. Фет, авторитет современного Университета в обществе и то влияние, которое Университет оказывает на Государство во многом связано с языком. Люди охотнее склоняют голову перед тем, что непонятно, чем перед тем, что ясно и неспециалисту. Язык науки куда более недоступен, чем латынь или «церковно-славянский» язык девятого века. На Западе ученый всегда и при любых обстоятельства имеет привилегию говорить на своем непонятном языке, будь то в стенах Университета или в коридорах Государства. Отсюда и уважение.
Но в России ученые не имеют подобной привилегии. Гипотетически я вижу в этом «заслугу» прежнего политического руководства, у которого был свой нормативный партийный язык, не научный (даже и с теорией марксизма имевший лишь внешнее сходство), и не человеческий, но обязательный к применению.
Заслуга прежняя, но традиция сохраняется по сей день. Эксперт обязан писать не так, как правильно, а как «политически» правильно и понятно начальству.
Начальство, поскольку его мышление так сказать «громкоговорящее», принимает решения не из внутренней сути дела, а из опыта (см. п. 1), таким образом, любое научно обоснованное предложение в России должно преодолеть, минимум, два дополнительных (каких нет на Западе) барьера: запреты с позиции прошлого опыта конкретного лица, принимающего решение; и барьер его языкового мышления.
Если вам приходилось переводить на суахили техническое описание танка Т-64, вам должно быть ясно, что я имею в виду.
Лишившись полноценного философского отдела, отдела наук о мышлении, отечественный Университет породил Государство, несовместимое с наукой и, разумеется, с Университетом. Если только оно вообще с чем-то совместимо.
Будем делать теоремы,
Чтоб советская страна
Теорем была полна».
из предисловия к книге А. И. Фета «Пифагор и Обезьяна»
Когда в ЖЖ говорят об упадке отечественной культуры и образованности, причину чаще всего видят в тайном умысле правительства или в происках темных сил - клерикалов, агентов мирового зла или лиц с «нетипичной» внешностью.
Если принять за отправную точку тот простой факт, что и это «правительство», и клерикалы, и даже лица с «нетипичной» внешностью когда-то посещали школы, учились в институтах, осуждали мировое зло на комсомольских собраниях, то как все эти ученики дошли до жизни такой - издевательства над высшей школой и бесконечной реформы среднего образования с очевидной целью довести и то и другое до суицида?
Это первый вопрос, который лично меня долго держал в состоянии умственного ступора. Такого не может быть, но так есть. Откуда такая ненависть к отечественному Университету в людях вроде бы ученых?
Если это нужно правительству, то почему только нашему?
Если церковникам, то почему бывших физиков-лириков в самой церкви приветствуют и доверяют им служение?
Если врагам русского народа, то где эти «враги» сами намерены потом преподавать или учить детей?
Неужели кто-то в добром здравии способен предположить, что выпускника Сколково или ВШЭ там за бугром возьмут в серьезную науку или доверят управлять чем-то значительным?
Очевидно, теории заговора не объясняют сути происходящего.
Другой вопрос, который занимал меня даже более первого: откуда в нашей интеллигенции столько кичливого менторства по отношению к обществу?
Менторская позиция вызывает удивление уже сама по себе. Конечно, интеллектуальные элиты во всем мире осознают себя в качестве таковых. Но это вовсе не склоняет их думать о своих обществах как о чем-то «нижестоящем» и нуждающемся в их поучениях.
Профессора учат студентов, ученые работают в лабораториях, чиновники заняты управлением. В рамках своих профессиональных занятий они, конечно, кого-то поучают в своем кругу. Но даже самое благожелательное интеллектуальное менторство как общественная позиция неизвестно нигде в мире, за исключением России.
И уж конечно суждений вроде: «неправильный в Америке народ», «бирманцы - быдло», «пора валить из Лаоса» я ни от американских, ни от бирманских, ни от лаосских интеллектуалов не слышал, хотя по роду занятий общался больше с людьми оппозиционных взглядов и, часто, накоротке.
Опять же, такого рода кичливое менторство я встречал только у нас и мне оно тем более странно, если вспомнить, что в Лаосе всего то и был один ядерный физик на все их общество, в то время как у нас почти нет в обществе взрослых людей без диплома о высшем образовании, а численность физиков отечественного производства превышает в разы численность всего лаосского народа.
В Америке, если сравнивать с нашими стандартами, совсем без высшего образования обходится примерно половина населения, или даже больше, если учесть, что далеко не каждый колледж равноценен Гарварду, Йелю или Массачусетскому технологическому институту, а пропуск в мир науки дают только такие немногие университеты, куда поступить непросто, и где учиться дорого, но кичливостью в отношении «невписавшихся» в научный мир американская научная элита как-то не отмечена.
Когда не видишь очевидных решений, приходится изучать карту минных полей. Изложенные ниже идеи почерпнуты у многих хороших авторов, а выводы носят предварительный характер.
1. Характер инфляции знания.
Рене Декарт первым сказал: «Я есть вещь мыслящая». (Уже не Раб Божий) Век спустя Иммануил Кант так охарактеризовал интеллектуальную атмосферу своего времени: Sapper aude! (Можно перевести как «пользуйся своим умом»)
От Декарта инфляция знаний могла бы двигаться двумя путями. Можно было оставить Разум как таковой без рассмотрения и сосредоточиться на Опыте разума. Это путь естественных наук. Или, можно было оставить Опыт без рассмотрения и сосредоточиться на Разуме как таковом. Это путь философии и, отчасти, гуманитарных наук.
Университеты англосаксов и немцев учли обе возможности и воспользовались обеими.
Важно также, что, обладая развитой сферой современной философской учености, западное Государство (т.е. управление) со временем (после Рузвельта и Маршалла) усвоило гегелевскую идею мышления как обращенного в себя, а не во внешний мир.
По Гегелю, мыслящая личность строит себя, а не «строит» других.
Гений Толстого строит себя как автора романа «Войны и Мир», но не тщится написать учебник для общества, подобно «гению» Акунина.
Гений Гашека стремится насмешить себя, но не общество, как «гений» Шендеровича.
Гений Ганди - равным образом, Махатмы и Индиры, стремился создать себя в качестве идеального архитектора общества, но не предписать обществу «гениальные» архитектурные находки.
Что хорошо для работы с неодушевленной материей - инженерная любознательность, обращенность мышления во внешнюю сторону, инфляция Опыта, губительно в работе с мышлением.
История Модерна и Модернизации в России знает огромное количество самодовольных недостроенных, но всезнающих умов, жаждущих научить окружающих попрощаться с их «матерами», а то и сбережениями по самым разным «абсолютно верным» инженерным, идеологическим, экономическим соображениям.
Понятно, что западные Университет и Государство подобных крепких «инженеров человеческих душ» к управлению обществом не допускают, ну а философов, разумеется, не пускают к технике и в лаборатории. Каждый должен заниматься своим делом.
У нас же, за недостатком философской учености, инженер обосновался в обеих сферах, требующих диаметрально разных подходов - марксизм это тоже «философия» инженера, нечто вроде «инструкции по применению», которая обращена вовне и равнодушна к вопросам мышления.
Мы и сейчас в общественных и управленческих науках изучаем только опыт прошлых войн и реформ, но не исследуем, скажем, военное и реформаторское мышление как таковые - в итоге, мы всегда готовимся к прошлым войнам и реформам исходя из их опыта, а не из феноменов сознания, их породивших.
На Западе более уважаемы исследования второго рода: от Броделя до Фукуямы. Поэтому на Западе является нормой критика и тщательное продумывание любых реформ, а провести самую малую реформу интеллектуально и политически трудно - со всех сторон вам много умных и дисциплинированных в уме людей корректно заявят, что вы - осёл.
У нас, напротив, второе раз плюнуть, но, невзирая на ставшие традицией плачевные результаты, отечественные науки управления (история и социология включительно) абсолютно равнодушны к тому, «что люди подумают» об их поучениях. Они - Абсолют, громкоговорители на столбах, вести с ними диалог невозможно, особенно, с научных позиций.
2. Специфика научного языка
Как отмечал советский математик А. И. Фет, авторитет современного Университета в обществе и то влияние, которое Университет оказывает на Государство во многом связано с языком. Люди охотнее склоняют голову перед тем, что непонятно, чем перед тем, что ясно и неспециалисту. Язык науки куда более недоступен, чем латынь или «церковно-славянский» язык девятого века. На Западе ученый всегда и при любых обстоятельства имеет привилегию говорить на своем непонятном языке, будь то в стенах Университета или в коридорах Государства. Отсюда и уважение.
Но в России ученые не имеют подобной привилегии. Гипотетически я вижу в этом «заслугу» прежнего политического руководства, у которого был свой нормативный партийный язык, не научный (даже и с теорией марксизма имевший лишь внешнее сходство), и не человеческий, но обязательный к применению.
Заслуга прежняя, но традиция сохраняется по сей день. Эксперт обязан писать не так, как правильно, а как «политически» правильно и понятно начальству.
Начальство, поскольку его мышление так сказать «громкоговорящее», принимает решения не из внутренней сути дела, а из опыта (см. п. 1), таким образом, любое научно обоснованное предложение в России должно преодолеть, минимум, два дополнительных (каких нет на Западе) барьера: запреты с позиции прошлого опыта конкретного лица, принимающего решение; и барьер его языкового мышления.
Если вам приходилось переводить на суахили техническое описание танка Т-64, вам должно быть ясно, что я имею в виду.
Лишившись полноценного философского отдела, отдела наук о мышлении, отечественный Университет породил Государство, несовместимое с наукой и, разумеется, с Университетом. Если только оно вообще с чем-то совместимо.