Так почему же природа не свободна?
Критика лекций по эстетике, прочитанных Г.В.Ф. Гегелем в Берлинском университете в 1820 - 1829 гг.
Гегель - это вселенная разума, избравшая пристанищем сознание одного человека. Сто лет назад это сознание предвидело и подсказало нам, что мысль должна покинуть прежний дом, чтобы быть не так и не там. Прошло сто лет и напрасно стали бы мы искать созвездия на их прежних местах.
Мысль человека изменилась, предлагая видеть искусство не только в тех формах, в которые его помещали в первой половине XIX века, и не так, как если бы оно было только художественным творчеством. Понятие искусства, прежде вынесенное за скобки науки и утилитарной практики, впервые поставлено в центр научного и практического поиска, из которого возникнет цивилизация более высокого уровня. Но эта цивилизация может и не состояться, если не будет выполнено предсказание Гегеля и не будет пересмотрена его теория искусства.
Обсуждать новые приложения искусства дело несложное, но бессмысленное. Искусствоведение всегда слишком пристально вглядывалось в калейдоскоп эпох, стилей и произведений, определяя свой предмет словами всё что: нравится, красиво, волнует душу, размещено в музеях. Коллекции музеев мира переполнены множеством красивых частностей, которые еще никому не дали понятия, что такое вообще искусство.
Требование знания причин общего характера до сих пор не предъявлялось к теории искусства с должной настойчивостью, так как утилитарная ценность художественных произведений невелика. То, что самолет взлетает и не падает, имеет гораздо большее значение для жизни, вот почему от инженера и теоретика требуют точного знания причин, почему это происходит во всех случаях, когда взлетают самолеты, - а не только один самолет.
Но искусство никогда прежде не относили к вопросам жизни и смерти. В эпоху Гегеля покупатель художественного произведения находил достаточным, что оно ему нравится, красиво, волнует душу, уникально и со временем станет еще дороже. Какие причины делают необходимыми и само искусство, и его восприятие как искусства, - эти два вопроса интересовали в прошлом сравнительно узкий круг людей. Никто, во всяком случае, не думал о самом себе как о художественном произведении. Статуи не оживают - в этом были уверены все здравомыслящие люди, а царство природы было исключено из философии искусства Гегелем.
С тех пор мы не слишком продвинулись в понимании того, что через 20 лет станет вопросом жизни и смерти человечества.
Теперь же начинаем догадываться, что реальность в целом, природа и мы сами обязаны своим существованием искусству вычисления, что вычисление, возможно, есть то действие, которое запускает жизнь, и что жизнь, следовательно, искусственная. Эта догадка ставит с ног на голову гегельянскую теорию искусства, и науку в целом.
…какая-нибудь жалкая выдумка, пришедшая в голову человеку, выше любого создания природы, ибо во всякой фантазии присутствует свобода.
- Георг Гегель
В противовес этому пониманию искусства как свободного беспредпосылочного творчества ставился мир природы, погруженный в путы необходимости, где, следовательно, невозможно свободное творчество.
Материальная природа мыслилась как нечто отчужденное не только от творческой фантазии, но также и от мысли вообще, как нечто «ставшее», «готовое», «достигшее предела» или движущееся к такому пределу в рамках установленной траектории или «эволюции».
Как статуя есть готовое материальное воплощение творческой фантазии, но не сама эта фантазия, так и жизнь, вселенная есть воплощение мирового духа, но не сам этот дух. Вместо статуи можно использовать более сложный образ движущейся киноленты - мы ведь и в этом случае не верим, что персонажи способны выпрыгнуть из кадра и смешаться с толпой. Такое несвободное, обусловленное поведение персонажей и будет в научном смысле слова «эволюцией».
…этот разрыв с посюсторонним, эту рану, которую дух наносит себе, дух сам же лечит; он порождает из самого себя произведения искусства как первое посредствующее звено, примиряющее явления внешние, природу и конечную действительность с бесконечной свободой постигающего мышления.
- Георг Гегель
Природа, хотя и заключает в себе абсолютную идею, фиксирует таковую идею в неистинной ее форме. Природа сотворена по идее и тем самым закончена. Но идея есть в гегелевском понимании нечто незаконченное. Понятие свободы, следовательно, применимо к творцу, но не к творению. Выдвигая этот тезис, Гегель становится на сторону точки зрения Платона, согласно которому есть два мира: сотворенный идеей материальный мир, мир несамостоятельный, подобный коллекции статуй в мастерской художника, и, во-вторых, есть мир самого художника, истинный мир идей.
Что важно и для теории искусства, между этими мирами в схеме Платона существует пространственное разделение. Поэтому и Гегель все время за Платоном повторяет: «отчуждение», «инобытие»… Имеются в виду два отдела, между которыми предполагаются границы в физическом смысле слова: перегородки, стенки и т.п.
Пока мы не знаем, каков мир на самом деле, эта схема может показаться даже верной. Хотя циник предпочел бы только котлету. Возражения материалистов (или, точнее, циников) с самого начала сводились к тому, что предмет мы видим, а предметность - нет. Тогда что такое предметность? Покажите мир этих «предметностей». Мы его покажем в этой статье чуть ниже с необычной стороны.
Более разумные возражения Аристотеля были обращены против пространственной раздельности предмета и предметности. Предметы ведь движутся, и чтобы описать движение одного предмета требуется множество идей. Аристотелю это показалось странным. Он был готов согласиться с тем, что одной идее может быть причастно множество предметов, но не наоборот.
Аристотель, руководствуясь только логикой, заключил, что предмет и предметность есть отличие в аспекте, но не в пространстве. Из этого следует волнующее умозаключение: что, возможно, предмет есть то, что видит в предметности наше сознание.
Сейчас то этим фокусом никого не удивишь.
А если бы мы видели радиоволны?
«Ничего нового», - может подумать искусствовед. Новые технические средства, но мы видим наш прежний мир. А новые краски - хорошо. Это интересно художникам.
На самом деле, мы видим другой мир, мир без предметов.
Эта штука называется туннельный микроскоп, который видит не при помощи света.
А это то, что видно. Сверху игла инструмента, снизу образец. Например, «гладкая» поверхность металла. Всё это дрожит, колеблется, игла обменивается электронами с образцом. Какое понятие лучше описывает этот мир: предмет или предметность?
При более детальной рассмотрении (ниже уровня молекулярных структур), мы увидели бы, что границы "предметов" шероховатые и колеблющиеся. В более строгом математическом смысле у них нет границ. И ни у чего нет границ.
Фрагмент множества Мандельброта
Квантово-математический мир выглядит примерно так и состоит из непрерывно вычисляющих свои формы идей. Собеседникам Платона было сложно понять, что такое предметность. Современным физикам сложнее понять, что такое предмет: атом, электрон, протон. Их предполагаемые очертания расплываются в мареве предметности, которая, напротив, проста - в математическом смысле слова. А ничем иным, кроме математики, мы субатомный мир пока не видим. Математика описывает границу абстрактного предмета конкретной формулой фрактального вычисления.
Вещь, например, ваза для цветов, есть сложная макроскопическая абстракция веществующих (то есть образующих нечто, воспринимаемое некоторыми чудаками как вещь) предметностей. А иначе не получается интерпретировать накопленные о мире сведения.
Принцип судьбы в нашем мировоззрении, в соответствии с которым каждая вещь есть, должен быть заменен принципом искусства, говорящим о веществовании идей. Исходя из принципа искусства, мы вынуждены убрать различие между творцом и творением на фундаментальных уровнях бытия, которые мы способны наблюдать.
Наряду с чудесами субатомного мира, на принцип искусства указывают признаки самоорганизации в поведении низкотемпературной плазмы, вычислительная среда живых клеток и анизотропный характер пространства.
Во всех этих случаях речь идет о том, что вычислительное действие (идея, дух) присутствует в каждой точке фрактального пространства в качестве его условия, что без вычислений нет и предметов, что мы ошибочно видим мир разделенным на частности, и что мир не эволюционирует по заданным траекториям, а, напротив, может сделать себя внезапно иным.
Так почему же природа не свободна?
Гегель - это вселенная разума, избравшая пристанищем сознание одного человека. Сто лет назад это сознание предвидело и подсказало нам, что мысль должна покинуть прежний дом, чтобы быть не так и не там. Прошло сто лет и напрасно стали бы мы искать созвездия на их прежних местах.
Мысль человека изменилась, предлагая видеть искусство не только в тех формах, в которые его помещали в первой половине XIX века, и не так, как если бы оно было только художественным творчеством. Понятие искусства, прежде вынесенное за скобки науки и утилитарной практики, впервые поставлено в центр научного и практического поиска, из которого возникнет цивилизация более высокого уровня. Но эта цивилизация может и не состояться, если не будет выполнено предсказание Гегеля и не будет пересмотрена его теория искусства.
Обсуждать новые приложения искусства дело несложное, но бессмысленное. Искусствоведение всегда слишком пристально вглядывалось в калейдоскоп эпох, стилей и произведений, определяя свой предмет словами всё что: нравится, красиво, волнует душу, размещено в музеях. Коллекции музеев мира переполнены множеством красивых частностей, которые еще никому не дали понятия, что такое вообще искусство.
Требование знания причин общего характера до сих пор не предъявлялось к теории искусства с должной настойчивостью, так как утилитарная ценность художественных произведений невелика. То, что самолет взлетает и не падает, имеет гораздо большее значение для жизни, вот почему от инженера и теоретика требуют точного знания причин, почему это происходит во всех случаях, когда взлетают самолеты, - а не только один самолет.
Но искусство никогда прежде не относили к вопросам жизни и смерти. В эпоху Гегеля покупатель художественного произведения находил достаточным, что оно ему нравится, красиво, волнует душу, уникально и со временем станет еще дороже. Какие причины делают необходимыми и само искусство, и его восприятие как искусства, - эти два вопроса интересовали в прошлом сравнительно узкий круг людей. Никто, во всяком случае, не думал о самом себе как о художественном произведении. Статуи не оживают - в этом были уверены все здравомыслящие люди, а царство природы было исключено из философии искусства Гегелем.
С тех пор мы не слишком продвинулись в понимании того, что через 20 лет станет вопросом жизни и смерти человечества.
Теперь же начинаем догадываться, что реальность в целом, природа и мы сами обязаны своим существованием искусству вычисления, что вычисление, возможно, есть то действие, которое запускает жизнь, и что жизнь, следовательно, искусственная. Эта догадка ставит с ног на голову гегельянскую теорию искусства, и науку в целом.
…какая-нибудь жалкая выдумка, пришедшая в голову человеку, выше любого создания природы, ибо во всякой фантазии присутствует свобода.
- Георг Гегель
В противовес этому пониманию искусства как свободного беспредпосылочного творчества ставился мир природы, погруженный в путы необходимости, где, следовательно, невозможно свободное творчество.
Материальная природа мыслилась как нечто отчужденное не только от творческой фантазии, но также и от мысли вообще, как нечто «ставшее», «готовое», «достигшее предела» или движущееся к такому пределу в рамках установленной траектории или «эволюции».
Как статуя есть готовое материальное воплощение творческой фантазии, но не сама эта фантазия, так и жизнь, вселенная есть воплощение мирового духа, но не сам этот дух. Вместо статуи можно использовать более сложный образ движущейся киноленты - мы ведь и в этом случае не верим, что персонажи способны выпрыгнуть из кадра и смешаться с толпой. Такое несвободное, обусловленное поведение персонажей и будет в научном смысле слова «эволюцией».
…этот разрыв с посюсторонним, эту рану, которую дух наносит себе, дух сам же лечит; он порождает из самого себя произведения искусства как первое посредствующее звено, примиряющее явления внешние, природу и конечную действительность с бесконечной свободой постигающего мышления.
- Георг Гегель
Природа, хотя и заключает в себе абсолютную идею, фиксирует таковую идею в неистинной ее форме. Природа сотворена по идее и тем самым закончена. Но идея есть в гегелевском понимании нечто незаконченное. Понятие свободы, следовательно, применимо к творцу, но не к творению. Выдвигая этот тезис, Гегель становится на сторону точки зрения Платона, согласно которому есть два мира: сотворенный идеей материальный мир, мир несамостоятельный, подобный коллекции статуй в мастерской художника, и, во-вторых, есть мир самого художника, истинный мир идей.
Что важно и для теории искусства, между этими мирами в схеме Платона существует пространственное разделение. Поэтому и Гегель все время за Платоном повторяет: «отчуждение», «инобытие»… Имеются в виду два отдела, между которыми предполагаются границы в физическом смысле слова: перегородки, стенки и т.п.
Пока мы не знаем, каков мир на самом деле, эта схема может показаться даже верной. Хотя циник предпочел бы только котлету. Возражения материалистов (или, точнее, циников) с самого начала сводились к тому, что предмет мы видим, а предметность - нет. Тогда что такое предметность? Покажите мир этих «предметностей». Мы его покажем в этой статье чуть ниже с необычной стороны.
Более разумные возражения Аристотеля были обращены против пространственной раздельности предмета и предметности. Предметы ведь движутся, и чтобы описать движение одного предмета требуется множество идей. Аристотелю это показалось странным. Он был готов согласиться с тем, что одной идее может быть причастно множество предметов, но не наоборот.
Аристотель, руководствуясь только логикой, заключил, что предмет и предметность есть отличие в аспекте, но не в пространстве. Из этого следует волнующее умозаключение: что, возможно, предмет есть то, что видит в предметности наше сознание.
Сейчас то этим фокусом никого не удивишь.
А если бы мы видели радиоволны?
«Ничего нового», - может подумать искусствовед. Новые технические средства, но мы видим наш прежний мир. А новые краски - хорошо. Это интересно художникам.
На самом деле, мы видим другой мир, мир без предметов.
Эта штука называется туннельный микроскоп, который видит не при помощи света.
А это то, что видно. Сверху игла инструмента, снизу образец. Например, «гладкая» поверхность металла. Всё это дрожит, колеблется, игла обменивается электронами с образцом. Какое понятие лучше описывает этот мир: предмет или предметность?
При более детальной рассмотрении (ниже уровня молекулярных структур), мы увидели бы, что границы "предметов" шероховатые и колеблющиеся. В более строгом математическом смысле у них нет границ. И ни у чего нет границ.
Фрагмент множества Мандельброта
Квантово-математический мир выглядит примерно так и состоит из непрерывно вычисляющих свои формы идей. Собеседникам Платона было сложно понять, что такое предметность. Современным физикам сложнее понять, что такое предмет: атом, электрон, протон. Их предполагаемые очертания расплываются в мареве предметности, которая, напротив, проста - в математическом смысле слова. А ничем иным, кроме математики, мы субатомный мир пока не видим. Математика описывает границу абстрактного предмета конкретной формулой фрактального вычисления.
Вещь, например, ваза для цветов, есть сложная макроскопическая абстракция веществующих (то есть образующих нечто, воспринимаемое некоторыми чудаками как вещь) предметностей. А иначе не получается интерпретировать накопленные о мире сведения.
Принцип судьбы в нашем мировоззрении, в соответствии с которым каждая вещь есть, должен быть заменен принципом искусства, говорящим о веществовании идей. Исходя из принципа искусства, мы вынуждены убрать различие между творцом и творением на фундаментальных уровнях бытия, которые мы способны наблюдать.
Наряду с чудесами субатомного мира, на принцип искусства указывают признаки самоорганизации в поведении низкотемпературной плазмы, вычислительная среда живых клеток и анизотропный характер пространства.
Во всех этих случаях речь идет о том, что вычислительное действие (идея, дух) присутствует в каждой точке фрактального пространства в качестве его условия, что без вычислений нет и предметов, что мы ошибочно видим мир разделенным на частности, и что мир не эволюционирует по заданным траекториям, а, напротив, может сделать себя внезапно иным.
Так почему же природа не свободна?