Ялта. Купец и воин против философа
Купец
Если Рузвельт знал, что в годы войны Сталин приказал украсить свой кабинет портретами русских полководцев, то это вряд ли впечатлило американского президента, который находил большее вдохновение в том, чтобы изучать финансовые разделы газет, чем в трудах по военной стратегии.
Рационализм купца делает невозможным предположение, что кто-то в здравом уме способен, выбирая между торговлей и войной, выбрать войну.
Рузвельт имел все основания думать, точнее, все те основания думать, которые в принципе помещались в рамки мышления купца, что независимо от своего военного начала, Сталин будет в достаточной степени нуждаться в американских технологиях и деньгах для восстановления страны, чтобы не спорить по пустякам. Европа, европейские дела как раз и были такими пустяками, а главный интерес США лежал в превращении прежних колониальных империй в рынки, на которых должны были господствовать американские банки и компании, еще более укрепляя и возвышая возникающую торговую гегемонию США.
Весной 1942 года в беседе с Молотовым в Вашингтоне Рузвельт подробно рассказал о плане «четырех полицейских». Ближайший соратник президента и его личный посланник в годы войны Гарри Гопкинс пересказал эту беседу Черчиллю:
«Рузвельт говорил с Молотовым относительно системы, позволяющей только великим державам: Великобритании, Соединенным Штатам, Советскому Союзу и, возможно, Китаю - обладать оружием. Эти «полицейские» будут трудиться совместно ради сохранения мира».
Рузвельт был также преисполнен решимости положить конец существованию британской и французской колониальных империй:
«Когда мы выиграем войну, я посвящу все свои силы тому, чтобы Соединенные Штаты более не поощряли империалистические амбиции Франции или Британской империи».
В годы войны в США не слишком беспокоились о том, чтобы ограничить и расширение СССР тоже. Как заметил Киссинджер, «русский империализм не воспринимался американским сознанием точно так же, как британский колониализм».
С точки зрения банкира важно не кто командует гарнизоном, а где этот гарнизон кредитуется, и где тратит свой кредит. Со своей стороны, Сталин от американских кредитов или покупок в Америке никогда не отказывался, и всегда платил по счетам.
В идеологическом отношении СССР мог быть и коммунистическим государством, но, по крайней мере, в технологическом отношении Россия воспринималась Рузвельтом в качестве части американской империи.
В идеальном американском мире, где святость исходила от денег, а честная торговля стояла выше идеологических различий, Сталин мог считаться отличником. При жизни Рузвельта сохранялись надежды на вхождение СССР в Бреттон-Вудскую систему, так как Советский Союз подписал соглашение. Сталин не собирался его на самом деле исполнять. Но мотивы Сталина не были американцам в полной мере понятны.
Воин
Советские руководители, конечно, купцами не были. То, что Сталин был воином, возможно, не имело столь же большого значения, как характер его войны.
Сталин вел войну за веру.
Свою победу в войне Советский Союз провозгласил победой коммунизма и на практике следовал тому, что проповедовал.
Самым крупным американским просчетом в отношении СССР было то, что они не оценили священный характер советской экспансии в качестве ее мотора и сути. Сталину не нужны были новые границы в Европе, ему нужны были новые верующие.
Смешно было и думать о том, что Сталин предаст эту веру за какие-то еще технологии, за дополнительные кредиты, за место за столом директоров мирового капитализма.
Черчилль, должно быть, приходил в отчаяние, когда видел, как американцы вместо того, чтобы установить правление коллективного Запада, предлагают место второго директора Советскому Союзу, который нисколько в этом не нуждался.
Как и американские «святые купцы», советские «святые воины» желали быть единоличными правителями мира, и совсем другого мира.
Черчилль это видел с кристальной ясностью, а Рузвельт не замечал.
Философ
Наконец, Британия, слабейший из «директоров», обнаружила себя сидящей на маленьком приставном стульчике между двумя раскинувшимися в огромных креслах великанами геополитики.
Самый страшный момент этой ситуации состоял в том, что великаны казались чрезвычайно довольными друг другом, тогда как Британия им по разным причинам была неприятна.
Россия и Британия имели длительную традицию восприятия друг друга в качестве врагов, а Рузвельт нашел ту же традицию в мыслях американского народа.
На частном обеде вскоре после нападения на Пёрл-Харбор он высказал свое мнение относительно того, чем на самом деле являлась Британия для американцев:
«Представление, бытующее в нашем обществе относительно этой роли, может быть не вполне обоснованным, а с британской точки зрения - стопроцентно неверным, но дело обстоит именно так; и я все время пытаюсь сообщить ему [Черчиллю], что он обязан это учитывать. Это недоверие, эта нелюбовь и даже ненависть к англичанам являются частью американской традиции…»
Для Черчилля в годы войны и, особенно, в Ялте не было более важной задачи, чем добиться восстановления «семейных уз» с США и поссорить Америку с Россией.
Основная сложность этой задачи состояла в том, что США и СССР страшно боялись именно такого исхода решающей встречи в Ялте, какой устроил бы Черчилля, и потому во всем шли друг другу на уступки.
Черчиллю предстояло действовать дерзко, но скрытно, играя на тех пустотах мирной программы сверхдержав, которые не были заметны ни с позиции купца, ни с позиции воина, но были доступны лишь взгляду философа.
Британский премьер начал с того, что сыграл на склонности американцев к ненужному морализаторству - глупость, которую сами британцы никогда себе не позволяли, и «встроил» в их согласие на приобретения СССР в Восточной Европе условие проведения там «свободных выборов».
Нарушение Сталиным этого условия, которое Черчилль полагал неизбежным, должно было раскрыть американцам глаза на священный характер экспансии коммунизма: нечто такое, с чем пастыри-банкиры совершенно не готовы были мириться, хотя сама по себе русская экспансия, без ее коммунистического оттенка, их не беспокоила.
Коммунизм, стоило обратить на него внимание, выглядел покушением на веру в деньги, не говоря уже о том, что имело место нарушение договора. (Притом, что ни американские, ни советские дипломаты так и не поняли, зачем, в чьих интересах они так договорились!) Принятие условия насчет «свободных выборов» в Европе - серьезнейший просчет как американской, так и советской дипломатии в Ялте.
Затем Черчилль, или, точнее, те, кому он служил, придумали ловушку специально для воина. Советская разведка поначалу считала кражу секретов британского ядерного оружия своим чуть ли не самым выдающимся достижением.
Но после серии громких политических скандалов в Великобритании в 1970-х гг. появились убедительные основания предполагать, что ядерная бомба просто дожидалась советских шпионов в подарочной упаковке. Хранитель картинной галереи Елизаветы II и ее троюродный дядя Энтони Фредерик Блант, выступивший в роли человека, «отдавшего ядерное оружие русским», скорее всего, действовал в высших интересах Империи.
Задача поссорить американцев и русских, конечно, превосходила для Британии ценность ее ядерных секретов, которыми, так и так, им пришлось поделиться с американцами.
Итог британской игры был достигнут в 1949 году, когда у американцев окончательно сложился, как теперь выражаются, паззл: коммунизм не просто неприятность, это очень большая неприятность с атомной бомбой.
От четырех полицейских не осталось и следа, а Британия заняла место «американской родственницы» и соправительницы Запада. Так философия превзошла и войну, и торговлю.
В статье использованы фрагменты нового курса истории России, который я читаю раз в неделю по скайпу. По поводу лекций пишите мне в личку или сюда: milutinev@rambler.ru
Об авторе: Евгений Владимирович Милютин, российский дипломат (в прошлом), историк, востоковед, писатель, автор книги «Психоистория. Экспедиции в неведомое известное». Вы можете комментировать эту и другие мои статьи в группе любителей психоистории «Зеленая Лампа» в Фейсбук.