ВЕЧНАЯ ЗАПИСНАЯ КНИЖКА. ЕСЛИ БЫ У ИЛЬИ АВЕРБАХА БЫЛ ЖИВОЙ ЖУРНАЛ
"ПЫТАЮСЬ ПИСАТЬ. МОЖЕТ, ЧТО-ТО ПОЛУЧИТСЯ"
Печальная неделя выдалась, ничего не скажешь. Кошмарное убийство Кеннеди, которое еще черт знает что за собой потащит. И все в таком же траурном роде. Холодно в Москве. Изморозь. Снежок по временам. А в комнате жарища, обалдеть. Сценарий ненавижу до последней степени. Ну, правда, прихожу к концу. Прогнозы весьма пессимистические. Кажется, ничего не выйдет. В лучшем случае будет какой-нибудь унизительный и безнадежный договор. Ставить не будут. Сейчас, когда я кончаю сшивать его совсем трезвыми руками, мне это ясно. Неужели год пошел псу под хвост? Наверно, нет, я узнал кино, я убедился в своих силах, ну, и… Больше ничего. Ладно.
Я видел замечательные картины опять, и многое окончательно встало на свои места. Мне неинтересен французский кинематограф. В сущности, из всех французских фильмов я по-настоящему люблю только «Атланту», «Правила игры» и «400 ударов». Остальное - от головы, с попыткой формального изыска, и в результате неглубоко, плоскостно. «Мариенбад» по прошествии нескольких дней оказался анемичным, хотя и забавным экспериментом, красивым, бесспорно, но достаточно элементарным. Это худоба нездорового человека, и это - потолок французов. Годар, со своими экзистенциалистскими устремлениями, оказался сопляком по сравнению с Кассаветесом, «Тени» которого я посмотрел на днях. Это такой органичный, умный и обаятельный фильм, с такими ребятами (все не актеры), может быть, не столь глубокий, как хотелось бы, но свидетельствующий о феерическом таланте.
И еще один американец - Уэллэс. Смотрел «Незнакомец» и «Процесс». «Процесс» грандиозен. В нем те грани ирреального, которые каждый из нас носит в себе. Загнанный человек, которого судят, а ни в чем не обвиняют. Вот - состояние ХХ века. Состояние вины. К. говорит - меня обвинял отец, меня обвиняли учителя, в чем? И все перенесено на ступень бреда, с его логикой неожиданных скрещений, с его ужасом и беззащитностью. Перкинс, этот поразительный артист, доводит до судорог жалости, честное слово, именно до судорог. Даже красивых баб, которых полно в картине (Ж. Моро, Р. Шнайдер и т.д.), Уэллэс снимает как монстров...
***
Живу я тихо. Вот уже неделю как веду новую жизнь - зарядка там, курение сократил, не пью. А как стает снег, отправлюсь, помолясь, по проталинкам да по ложбинкам к святому Сергию Радонежскому помолиться да очиститься от житейской скверны.
В кино ничего сенсационного не видел. Наиболее интересна, пожалуй, среди всего прочего, была «Травля» шведского режиссера Шёберга (сценарий Бергмана). Мрачный и чистый по стилю фильм о школе. Еще была тут самая длинная в моей жизни картина «Унесенные ветром» Флеминга с Вивьен Ли и Кларком Гейблом. Эта картина принесла самую большую прибыль за всю историю кино. Идет четыре часа. Вполне кретинский фильм для кретинов. Была еще «Дурная слава» Хичкока с прелестной парой - Ингрид Бергман (более очаровательной женщины я на экране не видел) и Кэри Грантом. «Незначительные люди» с Жаном Габеном и кривоногой, но пленительной Франсуазой Арнуль, какие-то еще довоенные картины. Ах, да! Совсем забыл. Гениальная двухчастевка Романа Поланского «Ssaki» («Млекопитающие»). Абсолютно абсурдный фильм, в котором Ионеско и Мрожек переплелись, можно сказать, в объятьях. Я первый раз аплодировал. Вот и все киноновости.
Атмосфера дурная. Все и вся рубят. Чем это кончится, черт знает.
***
Я с удовольствием пишу «Ночь больших приключений». Может быть, возьму в начале марта командировку в Ленинград под его предлогом. Думаю, что может получиться интересно и производственно.
Живу довольно замкнуто. Раза два только и погулял за последнее время. Ну, кое-кого навещаю разве что. Вообще, надо сказать, что с людским составом (в смысле интересности) в Ленинграде, увы, неважнец. В Москве много интересных и даже поразительных людей, вроде Саши Пятигорского и Комы Иванова. Мудрых, проницательных, гениальных. Этого будет здорово недоставать. Мне единственно всегда очень жаль, что ты не бываешь со мной среди них, - тебе, так же как и мне, необходимо подобное общение.
***
Живу я тихо и смутно, кроме двух или трех бешеных пьянок с похмельем, рвотой и прочими гадостями. После одной из них, у Алеши Габриловича, я сел рано утром в троллейбус почему-то и уснул там, уже сморенный похмельем. Проснулся, как будто меня кто-то толкнул или позвонил над ухом. Смотрю в окно, что за чудо - белый снег везде, белые древние стены с бойницами, налево собор, а направо - церковь не позже как XV века. Крутая, вся прибранная и жестко собранная из изгибов башен. Я вышел. Оказалось, это Андрониковский монастырь, такой красивый, что не описать. Стены низкие, в просветах, белые, как будто сахарные, над ними всюду черные ветви. А внутри музей Рублева. Конечно, подлинного Рублева там нет, только копии, правда, довольно приличные. Но несколько хороших нерублевских икон. Уже пышные, расписные, с неметчиной такой. С деяниями святых, но не аскетических святых Рублева или Грека, а мягких, сытых, добреньких. Я ходил там полдня, очень хорошо - низкие горницы, кельи. И доска, что тут, видимо, покоится прах Андрея Рублева. Даже копия «Троицы» там как удар грома. Вот, понимаешь, высший критерий, потому что можно делать как угодно и что угодно, но пока вещь не дышит, она нуль. Пастернак сказал абсолютно: «И тут кончается искусство и дышат почва и судьба». Конечно же, искусство начинается там, где оно кончается. Это очень просто и с ума сойти как сложно. И это я понял и моментально распространил на все, что у меня есть. Ты подумай только. А потом мне попался самый ажиотажный сейчас в Москве сценарий Тарковского и Кончаловского о Рублеве. И все оказалось искусственно, хотя и талантливо бесспорно. А либералы сходят с ума, ах, как гениально, ах, боже мой.
***
Вот, например, светская новость: в течение четырех часов я смотрел Бергмана. Сначала «Земляничную поляну». В третий раз. Потом… Но подожди. Ты знаешь, что «Поляна» сначала была для меня просто великолепной картиной, потом - нет, второй раз она показалась мне элементарной, в чем-то дидактичной. В третий раз я плакал. Когда зажгли свет, я сидел с опущенными глазами, чтобы этого не увидели. Я плакал о своей поляне, о твоей - тоже, и вообще - обо всех полянах, где только еще начинались злые вещи. Вероятно, я не сумею объяснить тебе, что происходит. Но, понимаешь, сюда относится самое главное в искусстве - и Роман Поланский с фильмом «Ssaki», и Ионеско, и Достоевский, - если жизнь уже сложилась, а мы знаем о ней только наиболее доступные вещи, то нужно закрыть глаза на все и искать свою поляну, потому что с нее (есть крохотный шанс) ты поймешь нелепость предложенных для построения жизни аксиом и, может быть, сумеешь сломать их и найти новое. Если объяснять мир по Эвклиду, то мир получится, и с виду это будет такой же истинный мир, как всякий другой. Но если уверовать в то, что параллельные прямые пересекаются, то у тебя будет вовсе другой мир - истинный или неистинный, это нам знать не дано. Толстой исходит из своего мудрого и всесильного бога. Достоевский, веря первоначально в этого бога, создает чисто индуктивным путем бога другого - антибога с точки зрения Толстого. Точно так же строятся два мира. А может быть, три, четыре, сколько хочешь. Фрейдисты считают, что истинность мира открывается в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Но она пожирает сама себя, потому что истина эта в смертности. При жизни бывает иначе. Люди летят в пропасть. Мир ослеплен собственной жестокостью, идиотичностью и нелепостью происходящего. Но ведь есть же причины. В чем они? В чем начало, исток одиночества, насилия, неверия или фанатической веры, что одинаково страшно? В ошибочности аксиом, из которых мы исходим. Нужно найти новые аксиомы, очевидные и точные. И строить новый мир. Понимаешь, в последнее время я вдруг необычайно остро понял, что никто мне ничего не объясняет. Мне стало скучно читать, смотреть фильмы, разговаривать с людьми. Только я сам могу проникнуть в это. Больше никто мне не поможет. Все остальное - построение на известных мне основах.
Неделя была в этом отношении показательной. Я смотрел прекрасный фильм Хоукса «Лицо со шрамом» с Полем Муни. Это легенда об Аль Капоне. В течение фильма - 900 убийств. Его герой - человек давно преступивший седьмую заповедь и изрыгающий пулеметный огонь каждой кисточкой своего тела. Очень чистая и точная пластика. Дивный актер. Картину никто не понимает. Это лубок, где смерть также естественна, как жизнь. И вот, когда он испепелил всех и вся, в голове его поворачивается винтик. Но тут его самого убивают. А мне надо знать другое: отчего винтик повернулся в первый раз - в сторону смерти. Я не знаю этого пока, но узнаю - вот тебе крест. К сожалению, я не гений. Я ленив, я вяло мыслю. Но это ничего не значит.
И вот - «Девичий источник». Бергману было около сорока, когда он поставил «Поляну», ему было чуть за сорок во время «Источника». Но гениальность этого человека не зависит от таких пустяков. В «Источнике» уже нет никаких привходящих вещей. Есть Рождение, Смерть, Страсть, Бог. Человек разговаривает с Богом, разговаривает на равных, спорит и сомневается, и Бог пытается убедить его чудом. Но чудо - только крайняя точка прозрения, один из миллионов возможных вариантов. Я очень путано пытаюсь объяснить тебе многое из того, что я понял. Но вот это точно - нужно набрать огромную высоту, чтобы объяснить и изменить мир. Ту высоту, которой достигает Шекспир, или Данте, или Бергман в «Источнике». Нужно иметь очень крепкие крылья. Но оттуда видно - это точно. Там все иначе, все человеческое - в чистом виде. Ну ладно. Прости за путаность. Я очень нервен и все такое. Руки дрожат. Пытаюсь чего-то писать. Может, что-то получается.
Печальная неделя выдалась, ничего не скажешь. Кошмарное убийство Кеннеди, которое еще черт знает что за собой потащит. И все в таком же траурном роде. Холодно в Москве. Изморозь. Снежок по временам. А в комнате жарища, обалдеть. Сценарий ненавижу до последней степени. Ну, правда, прихожу к концу. Прогнозы весьма пессимистические. Кажется, ничего не выйдет. В лучшем случае будет какой-нибудь унизительный и безнадежный договор. Ставить не будут. Сейчас, когда я кончаю сшивать его совсем трезвыми руками, мне это ясно. Неужели год пошел псу под хвост? Наверно, нет, я узнал кино, я убедился в своих силах, ну, и… Больше ничего. Ладно.
Я видел замечательные картины опять, и многое окончательно встало на свои места. Мне неинтересен французский кинематограф. В сущности, из всех французских фильмов я по-настоящему люблю только «Атланту», «Правила игры» и «400 ударов». Остальное - от головы, с попыткой формального изыска, и в результате неглубоко, плоскостно. «Мариенбад» по прошествии нескольких дней оказался анемичным, хотя и забавным экспериментом, красивым, бесспорно, но достаточно элементарным. Это худоба нездорового человека, и это - потолок французов. Годар, со своими экзистенциалистскими устремлениями, оказался сопляком по сравнению с Кассаветесом, «Тени» которого я посмотрел на днях. Это такой органичный, умный и обаятельный фильм, с такими ребятами (все не актеры), может быть, не столь глубокий, как хотелось бы, но свидетельствующий о феерическом таланте.
И еще один американец - Уэллэс. Смотрел «Незнакомец» и «Процесс». «Процесс» грандиозен. В нем те грани ирреального, которые каждый из нас носит в себе. Загнанный человек, которого судят, а ни в чем не обвиняют. Вот - состояние ХХ века. Состояние вины. К. говорит - меня обвинял отец, меня обвиняли учителя, в чем? И все перенесено на ступень бреда, с его логикой неожиданных скрещений, с его ужасом и беззащитностью. Перкинс, этот поразительный артист, доводит до судорог жалости, честное слово, именно до судорог. Даже красивых баб, которых полно в картине (Ж. Моро, Р. Шнайдер и т.д.), Уэллэс снимает как монстров...
***
Живу я тихо. Вот уже неделю как веду новую жизнь - зарядка там, курение сократил, не пью. А как стает снег, отправлюсь, помолясь, по проталинкам да по ложбинкам к святому Сергию Радонежскому помолиться да очиститься от житейской скверны.
В кино ничего сенсационного не видел. Наиболее интересна, пожалуй, среди всего прочего, была «Травля» шведского режиссера Шёберга (сценарий Бергмана). Мрачный и чистый по стилю фильм о школе. Еще была тут самая длинная в моей жизни картина «Унесенные ветром» Флеминга с Вивьен Ли и Кларком Гейблом. Эта картина принесла самую большую прибыль за всю историю кино. Идет четыре часа. Вполне кретинский фильм для кретинов. Была еще «Дурная слава» Хичкока с прелестной парой - Ингрид Бергман (более очаровательной женщины я на экране не видел) и Кэри Грантом. «Незначительные люди» с Жаном Габеном и кривоногой, но пленительной Франсуазой Арнуль, какие-то еще довоенные картины. Ах, да! Совсем забыл. Гениальная двухчастевка Романа Поланского «Ssaki» («Млекопитающие»). Абсолютно абсурдный фильм, в котором Ионеско и Мрожек переплелись, можно сказать, в объятьях. Я первый раз аплодировал. Вот и все киноновости.
Атмосфера дурная. Все и вся рубят. Чем это кончится, черт знает.
***
Я с удовольствием пишу «Ночь больших приключений». Может быть, возьму в начале марта командировку в Ленинград под его предлогом. Думаю, что может получиться интересно и производственно.
Живу довольно замкнуто. Раза два только и погулял за последнее время. Ну, кое-кого навещаю разве что. Вообще, надо сказать, что с людским составом (в смысле интересности) в Ленинграде, увы, неважнец. В Москве много интересных и даже поразительных людей, вроде Саши Пятигорского и Комы Иванова. Мудрых, проницательных, гениальных. Этого будет здорово недоставать. Мне единственно всегда очень жаль, что ты не бываешь со мной среди них, - тебе, так же как и мне, необходимо подобное общение.
***
Живу я тихо и смутно, кроме двух или трех бешеных пьянок с похмельем, рвотой и прочими гадостями. После одной из них, у Алеши Габриловича, я сел рано утром в троллейбус почему-то и уснул там, уже сморенный похмельем. Проснулся, как будто меня кто-то толкнул или позвонил над ухом. Смотрю в окно, что за чудо - белый снег везде, белые древние стены с бойницами, налево собор, а направо - церковь не позже как XV века. Крутая, вся прибранная и жестко собранная из изгибов башен. Я вышел. Оказалось, это Андрониковский монастырь, такой красивый, что не описать. Стены низкие, в просветах, белые, как будто сахарные, над ними всюду черные ветви. А внутри музей Рублева. Конечно, подлинного Рублева там нет, только копии, правда, довольно приличные. Но несколько хороших нерублевских икон. Уже пышные, расписные, с неметчиной такой. С деяниями святых, но не аскетических святых Рублева или Грека, а мягких, сытых, добреньких. Я ходил там полдня, очень хорошо - низкие горницы, кельи. И доска, что тут, видимо, покоится прах Андрея Рублева. Даже копия «Троицы» там как удар грома. Вот, понимаешь, высший критерий, потому что можно делать как угодно и что угодно, но пока вещь не дышит, она нуль. Пастернак сказал абсолютно: «И тут кончается искусство и дышат почва и судьба». Конечно же, искусство начинается там, где оно кончается. Это очень просто и с ума сойти как сложно. И это я понял и моментально распространил на все, что у меня есть. Ты подумай только. А потом мне попался самый ажиотажный сейчас в Москве сценарий Тарковского и Кончаловского о Рублеве. И все оказалось искусственно, хотя и талантливо бесспорно. А либералы сходят с ума, ах, как гениально, ах, боже мой.
***
Вот, например, светская новость: в течение четырех часов я смотрел Бергмана. Сначала «Земляничную поляну». В третий раз. Потом… Но подожди. Ты знаешь, что «Поляна» сначала была для меня просто великолепной картиной, потом - нет, второй раз она показалась мне элементарной, в чем-то дидактичной. В третий раз я плакал. Когда зажгли свет, я сидел с опущенными глазами, чтобы этого не увидели. Я плакал о своей поляне, о твоей - тоже, и вообще - обо всех полянах, где только еще начинались злые вещи. Вероятно, я не сумею объяснить тебе, что происходит. Но, понимаешь, сюда относится самое главное в искусстве - и Роман Поланский с фильмом «Ssaki», и Ионеско, и Достоевский, - если жизнь уже сложилась, а мы знаем о ней только наиболее доступные вещи, то нужно закрыть глаза на все и искать свою поляну, потому что с нее (есть крохотный шанс) ты поймешь нелепость предложенных для построения жизни аксиом и, может быть, сумеешь сломать их и найти новое. Если объяснять мир по Эвклиду, то мир получится, и с виду это будет такой же истинный мир, как всякий другой. Но если уверовать в то, что параллельные прямые пересекаются, то у тебя будет вовсе другой мир - истинный или неистинный, это нам знать не дано. Толстой исходит из своего мудрого и всесильного бога. Достоевский, веря первоначально в этого бога, создает чисто индуктивным путем бога другого - антибога с точки зрения Толстого. Точно так же строятся два мира. А может быть, три, четыре, сколько хочешь. Фрейдисты считают, что истинность мира открывается в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Но она пожирает сама себя, потому что истина эта в смертности. При жизни бывает иначе. Люди летят в пропасть. Мир ослеплен собственной жестокостью, идиотичностью и нелепостью происходящего. Но ведь есть же причины. В чем они? В чем начало, исток одиночества, насилия, неверия или фанатической веры, что одинаково страшно? В ошибочности аксиом, из которых мы исходим. Нужно найти новые аксиомы, очевидные и точные. И строить новый мир. Понимаешь, в последнее время я вдруг необычайно остро понял, что никто мне ничего не объясняет. Мне стало скучно читать, смотреть фильмы, разговаривать с людьми. Только я сам могу проникнуть в это. Больше никто мне не поможет. Все остальное - построение на известных мне основах.
Неделя была в этом отношении показательной. Я смотрел прекрасный фильм Хоукса «Лицо со шрамом» с Полем Муни. Это легенда об Аль Капоне. В течение фильма - 900 убийств. Его герой - человек давно преступивший седьмую заповедь и изрыгающий пулеметный огонь каждой кисточкой своего тела. Очень чистая и точная пластика. Дивный актер. Картину никто не понимает. Это лубок, где смерть также естественна, как жизнь. И вот, когда он испепелил всех и вся, в голове его поворачивается винтик. Но тут его самого убивают. А мне надо знать другое: отчего винтик повернулся в первый раз - в сторону смерти. Я не знаю этого пока, но узнаю - вот тебе крест. К сожалению, я не гений. Я ленив, я вяло мыслю. Но это ничего не значит.
И вот - «Девичий источник». Бергману было около сорока, когда он поставил «Поляну», ему было чуть за сорок во время «Источника». Но гениальность этого человека не зависит от таких пустяков. В «Источнике» уже нет никаких привходящих вещей. Есть Рождение, Смерть, Страсть, Бог. Человек разговаривает с Богом, разговаривает на равных, спорит и сомневается, и Бог пытается убедить его чудом. Но чудо - только крайняя точка прозрения, один из миллионов возможных вариантов. Я очень путано пытаюсь объяснить тебе многое из того, что я понял. Но вот это точно - нужно набрать огромную высоту, чтобы объяснить и изменить мир. Ту высоту, которой достигает Шекспир, или Данте, или Бергман в «Источнике». Нужно иметь очень крепкие крылья. Но оттуда видно - это точно. Там все иначе, все человеческое - в чистом виде. Ну ладно. Прости за путаность. Я очень нервен и все такое. Руки дрожат. Пытаюсь чего-то писать. Может, что-то получается.