(no subject)
«Исход».
Фильм Отто Премингера по одноимённому роману Леона Юриса, который, как свидетельствует нарушающий законодательство РФ электронный источник, сыграл значительную роль в пробуждении национального самосознания советских евреев.
Замысел Премингера экранизировать только что вышедшую книгу следовало только приветствовать - и по тому, что режиссёр и продюсер отдавал должное своим еврейским корням, о которых не позабыл, став акулой заокеанской киноиндустрии, и по тому, что к написанию сценария привлекли опального драматурга Далтона Трамбо, которому не давали работать под своим именем, а Премингер дал, и вообще потому, что вдохновляющую предысторию воссоздания государства Израиль было необходимо продемонстрировать широкой западной публике.
Однако, несмотря полученный «Оскар» за лучшую музыку и ещё две номинации, «Исход», как событие не только художественное, но и политическое, к сожалению, не состоялся, и в этом некого винить, кроме режиссёра и продюсера, который не справился с громадой юрисового романа.
Точнее сказать, Премингер пытался, отбрасывая целые книги, но внутренней безжалостности, которая и делает профессионала профессионалом, отбрасывающим любую лишнюю соринку, ему, к сожалению, не хватило.
И дело не в излишней продолжительности - три с половиной часа - картины: славно рассказанная история не утомляет и на пятом часу; дело в фатальной структурной переусложнённости, хоронящей весь перспективный проект.
Премингер, пойдя на поводу у романиста, не сумел отделить эпичность от многословности. Его интенция - передать поистине библейский характер Второго исхода - обернулась не поиском наиболее яркого драматургического выражения процесса возрождения Израиля, но попыткой экранизировать самые выигрышные с точки зрения кинематографа эпизоды сионистского восстания 1946 - 47 годов. Словом, Премингер решил брать не качеством, а количеством.
Что у него получилось в итоге? В итоге вроде бы единая картина зримо распадается на три серии - с собственной фабулой, а значит, кульминацией и развязкой, которых оказываются тоже три, что, безусловно, дезориентирует зрителя, который, несмотря на выделенный для телесных нужд перерыв, на четвёртом часу имеет право несколько утомиться.
«Серия первая». Героические подпольщики устраивают побег шести сотням еврейских репатриантов, которых британские власти не пускают в Палестину и загоняют в пересыльные лагеря на Кипре.
«Серия вторая». После подрыва отеля «Царь Давид» группа боевиков Иргуна схвачена британцами и приговорена к смертной казни. Чтобы их освободить, героические подпольщики устраивают массовый побег из старинной тюрьмы в Акре.
«Серия третья». ООН голосует за разделение Палестины. Несогласные с таким решением арабы собираются напасть на еврейский детский лагерь в сельской местности. Помощь запаздывает, и оборона лагеря ложится на подростков, вооружённых коктейлями Молотова и карабинами.
Очевидно, что из трёх подсюжетов самый выигрышный - с детским лагерем, ибо он несёт не только мощный эмоциональный заряд (трудно удержаться от волнения, когда малышню будят, накачивают успокоительным, перевязывают рты и несут на закорках куда-то в непроглядную ночь), но и трегубо символичен: спасение детей - это буквально избегание второго Холокоста, борьба за физическое выживание Израиля.
На этом подсюжете стоило бы и сосредоточиться, превратив его в полноценную полуторачасовую историю, не уступающую по драматизму классическим образцам. Увы, решили, как было сказано выше, брать числом - с соответствующим результатом: чем больше кульминаций, тем слабее предшествующие коллизии, ибо герои не могут гибнуть в самом начале и должны доживать до финала картины, а значит, перед нами эдакое кинематографическое динамо: мы накручиваем, накручиваем, накручиваем интригу, а потом раз - все невозможные противоречия разруливаются сами собой.
Следствием этого становится провисание образа антагониста. В нормальной эпической картине антагонист - это не просто противник или неприятель, это экзистенциальный враг, чьё существование отменяет ваше, и вопрос стоит чётко, по-земельному: или мы их закопаем, или они нас.
Ничего подобного в «Исходе» нет. Британцы никакие не злодеи, они просто не хотят, чтобы в Палестину прибывало слишком много евреев, это вызывает недовольство арабов и вносит сумятицу в повседневную жизнь.
Более того, установленный режим борьбы с еврейским терроризмом довольно мягок и вполне цивилизован: пытки не применяют, при отсутствии улик выпускают, а если казнят - то, в общем, за дело: девяносто убитых в «Царе Давиде» - это не муха чихнула.
Кроме того, в момент взрыва искреннего энтузиазма, вызванного благоприятным для будущего государства голосованием в ООН, еврейский оратор выступает на импровизированном митинге с благодарностью в адрес британских войск, которые изо всех сил старались саботировать политику своего правительства и помогали беженцам как могли.
Аналогичным образом дело обстоит и с арабами, которые показаны гуманными и миролюбивыми соседями евреев, а если и возникло между двумя общинами внезапное недоразумение, то виноваты в этом не арабы, а подручные иерусалимского муфтия из числа скрывающихся от правосудия нацистов, мечтающих чужими руками довершить начатое в Европе чёрное дело.
Спору нет, с точки зрения международного реноме Израиля, такой акцент в изображении палестинских арабов - дело правильное, но для картины, тем более масштабного полотна, посвящённому рождению Нации, это чревато провалом: неотвратимая угроза, которая и заставляет по-настоящему переживать за героев, где-то в прошлом - в оставленной Европе; Палестина - де-факто тихая гавань, а не земля предков, которую ещё предстоит отвоевать у прежних хозяев, сильных, жестоких, безжалостных.
Эх, какая могла бы получиться подлинно националистическая, без ложного стеснения сионистская, достойная Менахема Бегина и Зеева Жаботинского лента, пусть и скандальная, но яркая глава в киноизраилиане, но Премингер выбрал корректность и соблюдение приличий: государство рождается из добрых намерений и либеральных речей, железо и кровь тут совершенно ни при чём.
Фильм Отто Премингера по одноимённому роману Леона Юриса, который, как свидетельствует нарушающий законодательство РФ электронный источник, сыграл значительную роль в пробуждении национального самосознания советских евреев.
Замысел Премингера экранизировать только что вышедшую книгу следовало только приветствовать - и по тому, что режиссёр и продюсер отдавал должное своим еврейским корням, о которых не позабыл, став акулой заокеанской киноиндустрии, и по тому, что к написанию сценария привлекли опального драматурга Далтона Трамбо, которому не давали работать под своим именем, а Премингер дал, и вообще потому, что вдохновляющую предысторию воссоздания государства Израиль было необходимо продемонстрировать широкой западной публике.
Однако, несмотря полученный «Оскар» за лучшую музыку и ещё две номинации, «Исход», как событие не только художественное, но и политическое, к сожалению, не состоялся, и в этом некого винить, кроме режиссёра и продюсера, который не справился с громадой юрисового романа.
Точнее сказать, Премингер пытался, отбрасывая целые книги, но внутренней безжалостности, которая и делает профессионала профессионалом, отбрасывающим любую лишнюю соринку, ему, к сожалению, не хватило.
И дело не в излишней продолжительности - три с половиной часа - картины: славно рассказанная история не утомляет и на пятом часу; дело в фатальной структурной переусложнённости, хоронящей весь перспективный проект.
Премингер, пойдя на поводу у романиста, не сумел отделить эпичность от многословности. Его интенция - передать поистине библейский характер Второго исхода - обернулась не поиском наиболее яркого драматургического выражения процесса возрождения Израиля, но попыткой экранизировать самые выигрышные с точки зрения кинематографа эпизоды сионистского восстания 1946 - 47 годов. Словом, Премингер решил брать не качеством, а количеством.
Что у него получилось в итоге? В итоге вроде бы единая картина зримо распадается на три серии - с собственной фабулой, а значит, кульминацией и развязкой, которых оказываются тоже три, что, безусловно, дезориентирует зрителя, который, несмотря на выделенный для телесных нужд перерыв, на четвёртом часу имеет право несколько утомиться.
«Серия первая». Героические подпольщики устраивают побег шести сотням еврейских репатриантов, которых британские власти не пускают в Палестину и загоняют в пересыльные лагеря на Кипре.
«Серия вторая». После подрыва отеля «Царь Давид» группа боевиков Иргуна схвачена британцами и приговорена к смертной казни. Чтобы их освободить, героические подпольщики устраивают массовый побег из старинной тюрьмы в Акре.
«Серия третья». ООН голосует за разделение Палестины. Несогласные с таким решением арабы собираются напасть на еврейский детский лагерь в сельской местности. Помощь запаздывает, и оборона лагеря ложится на подростков, вооружённых коктейлями Молотова и карабинами.
Очевидно, что из трёх подсюжетов самый выигрышный - с детским лагерем, ибо он несёт не только мощный эмоциональный заряд (трудно удержаться от волнения, когда малышню будят, накачивают успокоительным, перевязывают рты и несут на закорках куда-то в непроглядную ночь), но и трегубо символичен: спасение детей - это буквально избегание второго Холокоста, борьба за физическое выживание Израиля.
На этом подсюжете стоило бы и сосредоточиться, превратив его в полноценную полуторачасовую историю, не уступающую по драматизму классическим образцам. Увы, решили, как было сказано выше, брать числом - с соответствующим результатом: чем больше кульминаций, тем слабее предшествующие коллизии, ибо герои не могут гибнуть в самом начале и должны доживать до финала картины, а значит, перед нами эдакое кинематографическое динамо: мы накручиваем, накручиваем, накручиваем интригу, а потом раз - все невозможные противоречия разруливаются сами собой.
Следствием этого становится провисание образа антагониста. В нормальной эпической картине антагонист - это не просто противник или неприятель, это экзистенциальный враг, чьё существование отменяет ваше, и вопрос стоит чётко, по-земельному: или мы их закопаем, или они нас.
Ничего подобного в «Исходе» нет. Британцы никакие не злодеи, они просто не хотят, чтобы в Палестину прибывало слишком много евреев, это вызывает недовольство арабов и вносит сумятицу в повседневную жизнь.
Более того, установленный режим борьбы с еврейским терроризмом довольно мягок и вполне цивилизован: пытки не применяют, при отсутствии улик выпускают, а если казнят - то, в общем, за дело: девяносто убитых в «Царе Давиде» - это не муха чихнула.
Кроме того, в момент взрыва искреннего энтузиазма, вызванного благоприятным для будущего государства голосованием в ООН, еврейский оратор выступает на импровизированном митинге с благодарностью в адрес британских войск, которые изо всех сил старались саботировать политику своего правительства и помогали беженцам как могли.
Аналогичным образом дело обстоит и с арабами, которые показаны гуманными и миролюбивыми соседями евреев, а если и возникло между двумя общинами внезапное недоразумение, то виноваты в этом не арабы, а подручные иерусалимского муфтия из числа скрывающихся от правосудия нацистов, мечтающих чужими руками довершить начатое в Европе чёрное дело.
Спору нет, с точки зрения международного реноме Израиля, такой акцент в изображении палестинских арабов - дело правильное, но для картины, тем более масштабного полотна, посвящённому рождению Нации, это чревато провалом: неотвратимая угроза, которая и заставляет по-настоящему переживать за героев, где-то в прошлом - в оставленной Европе; Палестина - де-факто тихая гавань, а не земля предков, которую ещё предстоит отвоевать у прежних хозяев, сильных, жестоких, безжалостных.
Эх, какая могла бы получиться подлинно националистическая, без ложного стеснения сионистская, достойная Менахема Бегина и Зеева Жаботинского лента, пусть и скандальная, но яркая глава в киноизраилиане, но Премингер выбрал корректность и соблюдение приличий: государство рождается из добрых намерений и либеральных речей, железо и кровь тут совершенно ни при чём.