(no subject)
В биографии Бен Гуриона
есть один эпизод, вызывающий у меня чрезвычайно сильные чувства, переходящие грань между уважением к личности и благоговением перед ней.
В 1908 году, после победы младотурецкой революции, ещё не свергнувшей деспотичного Абдул-Гамида, но уже существенно обкорнавшей его полномочия, было решено восстановить институт народного представительства.
Новость это не прошла мимо одной из провинций Османской империи - медленно, но упорно колонизируемой евреями Палестины. Пребывающие в полутысячелетней расслабленности арабы пропустили эту политическую сенсацию мимо ушей, а вот сионисты насторожились, поскольку созыв парламента и, соответственно, возможность отправить туда депутатов существенно меняли положение ещё вчера бесправных колонистов, у которых внезапно появлялся рычаг для воздействия на правительство Турции.
Итак, палестинский еврей мог стать имперским парламентарием. Но что для этого надо сделать? Победить на выборах. Чтобы победить на выборах, надо быть интегрированным в местное сообщество. Чтобы скорейшим образом интегрироваться, надо обладать престижной профессией, т.е. стать юристом.
Чтобы получить юридический диплом, надо окончить соответствующий факультет. Чтобы попасть в Стамбульский университет, надо сдать вступительные экзамены. Чтобы выдержать экзамены, нужно выучить турецкий, арабский и разбираться в Коране.
И потому Давид Бен Гурион, которому его партия поручает это ответственное дело, отправляется в Салоники заниматься с репетиторами, чтобы… чтобы… чтобы, в конечном итоге, став частью турецкого истеблишмента, отстаивать интересы своего народа с гораздо большим КПД, чем если бы он продолжал оставаться бойцом местной самообороны.
Этот момент («Давид, надо… Мы знаем, что ты потратишь несколько лет жизни, но надо!») чрезвычайно показателен в том смысле, почему конкретное политическое движение побеждает или проваливается.
Если в составе такого движения есть подвижники и энтузиасты, готовые фактически жертвовать собой (покинуть среду единомышленников в Палестине и окунуться в совершенно чужую жизнь - сначала абитуриента, потом студента и когда-то там парламентария), то движение прорвётся и пробьётся.
Позднейшие биографы подтрунивали над этой турецкой эпопеей Бен Гуриона: мол, удивительная наивность - пытаться пробиться в младотурецкую элиту и что-то там делать для своих соплеменников, тем более что и проект был прерван в самом начале - Бен Гурион поступил на факультет, но дальше Турция вступила в череду войн и судьба Палестины решалась в совсем иных аудиториях…
Однако, если вычеркнуть послезнание и роковое невезение Османской империи, когда младотурецкая революция не только не укрепила государство, но и способствовала его ускоренному крушению (ситуация не столь уж редкая в мировой истории), трудно не признать, что Бен Гурион и те, кто его отправлял в Стамбул в многолетнюю командировку, как отправляют разведчика и агента, мыслили верно.
Бен Гурион, с его родовой предрасположенностью к юриспруденции, в условиях, когда традиционное османское государственное право подвергалось бы мощной ревизии в связи с появлением новых источников законодательства, а значит, постоянно бы возникали коллизии, разрешить которое могли только светские юристы, знакомые с европейской традицией, стал бы очень скоро ведущим стряпчим, разруливающим перманентные казусы и заполняющим правовые лакуны.
Кроме того, и это вторая причина, по которой будущий Гурион-эфенди не затерялся бы в правительственных кругах Стамбула, Бен Гурион сумел бы сколотить из немусульманских депутатов турецкого парламента небольшую, но влиятельную фракцию, которая, в характерном для всякого постреволюционного конвента хаосе и раздрае, обладала бы «золотой акцией», позволяя удерживать ту или иную коалицию.
Добился бы Бен Гурион автономного статуса для Палестины в рамках Османской империи - вопрос туманный, вполне вероятно, что на формальное закрепление такого статуса младотурецкий кабинет и не пошёл был.
Но вот широкий набор преференций, связанных с приобретением земли, стимулированием иммиграции, вооружением дружин самообороны, можно было вполне рассчитывать: в условиях вызванного революцией 1908 года национального брожения евреи Палестины становились естественным союзником турок, у которых, вслед за славянскими и армянскими окраинами, вот-вот должны были прийти в движение и арабские.
Однако, как уже было сказано прежде, не сложилось. Но эта неудача, вполне извинительная для всякого большого дела, когда заранее не известно, в какую именно дверь надо стучаться, ничуть не умаляет личность Бен Гуриона, скорее, наоборот.
Бен Гурион не спрашивал, каковы шансы, что всё получится, ведь могут найтись сотни причин, чтобы затея сорвалась. Он просто взял и поехал в Салоники, потому что так тогда было надо - для его народа.
P.S. Пример с турецкой эпопеей первого премьер-министра Израиля, по идее, должен стать руководством к действию для крымскотатарских эмигрантов, собравшихся в большом количестве на Украине и любящих сравнивать себя с изгнанными из родной страны евреями.
Можно продолжать жалобить мировое общественное мнение, которому всё меньше дела до этих стенаний, а можно попытаться провести своего кандидата в Государственную Думу, чтобы на Охотном ряду от Крыма был именно татарин, благо сейчас вернули мажоритарные округа.
Понятно, что второе - гораздо сложнее, но хотя бы попытаться.
есть один эпизод, вызывающий у меня чрезвычайно сильные чувства, переходящие грань между уважением к личности и благоговением перед ней.
В 1908 году, после победы младотурецкой революции, ещё не свергнувшей деспотичного Абдул-Гамида, но уже существенно обкорнавшей его полномочия, было решено восстановить институт народного представительства.
Новость это не прошла мимо одной из провинций Османской империи - медленно, но упорно колонизируемой евреями Палестины. Пребывающие в полутысячелетней расслабленности арабы пропустили эту политическую сенсацию мимо ушей, а вот сионисты насторожились, поскольку созыв парламента и, соответственно, возможность отправить туда депутатов существенно меняли положение ещё вчера бесправных колонистов, у которых внезапно появлялся рычаг для воздействия на правительство Турции.
Итак, палестинский еврей мог стать имперским парламентарием. Но что для этого надо сделать? Победить на выборах. Чтобы победить на выборах, надо быть интегрированным в местное сообщество. Чтобы скорейшим образом интегрироваться, надо обладать престижной профессией, т.е. стать юристом.
Чтобы получить юридический диплом, надо окончить соответствующий факультет. Чтобы попасть в Стамбульский университет, надо сдать вступительные экзамены. Чтобы выдержать экзамены, нужно выучить турецкий, арабский и разбираться в Коране.
И потому Давид Бен Гурион, которому его партия поручает это ответственное дело, отправляется в Салоники заниматься с репетиторами, чтобы… чтобы… чтобы, в конечном итоге, став частью турецкого истеблишмента, отстаивать интересы своего народа с гораздо большим КПД, чем если бы он продолжал оставаться бойцом местной самообороны.
Этот момент («Давид, надо… Мы знаем, что ты потратишь несколько лет жизни, но надо!») чрезвычайно показателен в том смысле, почему конкретное политическое движение побеждает или проваливается.
Если в составе такого движения есть подвижники и энтузиасты, готовые фактически жертвовать собой (покинуть среду единомышленников в Палестине и окунуться в совершенно чужую жизнь - сначала абитуриента, потом студента и когда-то там парламентария), то движение прорвётся и пробьётся.
Позднейшие биографы подтрунивали над этой турецкой эпопеей Бен Гуриона: мол, удивительная наивность - пытаться пробиться в младотурецкую элиту и что-то там делать для своих соплеменников, тем более что и проект был прерван в самом начале - Бен Гурион поступил на факультет, но дальше Турция вступила в череду войн и судьба Палестины решалась в совсем иных аудиториях…
Однако, если вычеркнуть послезнание и роковое невезение Османской империи, когда младотурецкая революция не только не укрепила государство, но и способствовала его ускоренному крушению (ситуация не столь уж редкая в мировой истории), трудно не признать, что Бен Гурион и те, кто его отправлял в Стамбул в многолетнюю командировку, как отправляют разведчика и агента, мыслили верно.
Бен Гурион, с его родовой предрасположенностью к юриспруденции, в условиях, когда традиционное османское государственное право подвергалось бы мощной ревизии в связи с появлением новых источников законодательства, а значит, постоянно бы возникали коллизии, разрешить которое могли только светские юристы, знакомые с европейской традицией, стал бы очень скоро ведущим стряпчим, разруливающим перманентные казусы и заполняющим правовые лакуны.
Кроме того, и это вторая причина, по которой будущий Гурион-эфенди не затерялся бы в правительственных кругах Стамбула, Бен Гурион сумел бы сколотить из немусульманских депутатов турецкого парламента небольшую, но влиятельную фракцию, которая, в характерном для всякого постреволюционного конвента хаосе и раздрае, обладала бы «золотой акцией», позволяя удерживать ту или иную коалицию.
Добился бы Бен Гурион автономного статуса для Палестины в рамках Османской империи - вопрос туманный, вполне вероятно, что на формальное закрепление такого статуса младотурецкий кабинет и не пошёл был.
Но вот широкий набор преференций, связанных с приобретением земли, стимулированием иммиграции, вооружением дружин самообороны, можно было вполне рассчитывать: в условиях вызванного революцией 1908 года национального брожения евреи Палестины становились естественным союзником турок, у которых, вслед за славянскими и армянскими окраинами, вот-вот должны были прийти в движение и арабские.
Однако, как уже было сказано прежде, не сложилось. Но эта неудача, вполне извинительная для всякого большого дела, когда заранее не известно, в какую именно дверь надо стучаться, ничуть не умаляет личность Бен Гуриона, скорее, наоборот.
Бен Гурион не спрашивал, каковы шансы, что всё получится, ведь могут найтись сотни причин, чтобы затея сорвалась. Он просто взял и поехал в Салоники, потому что так тогда было надо - для его народа.
P.S. Пример с турецкой эпопеей первого премьер-министра Израиля, по идее, должен стать руководством к действию для крымскотатарских эмигрантов, собравшихся в большом количестве на Украине и любящих сравнивать себя с изгнанными из родной страны евреями.
Можно продолжать жалобить мировое общественное мнение, которому всё меньше дела до этих стенаний, а можно попытаться провести своего кандидата в Государственную Думу, чтобы на Охотном ряду от Крыма был именно татарин, благо сейчас вернули мажоритарные округа.
Понятно, что второе - гораздо сложнее, но хотя бы попытаться.