Памяти Василия Селюнина
Начну я новую тему. Продолжу спор с русофобом Делягиным и начну с полпотовцем псевдоэкономистом Хазиным. Но начну с одной публикации Василия Селюнина. Ее нет в сети. Теперь будет. Что бы читатель и почувствовал или вспомнил атмосферу того времени. Выделены мною места, тогда еще при первом чтении, в 1990 году.
РЫНОК: ХИМЕРЫ И РЕАЛЬНОСТЬ
«ЗНАМЯ» Июнь 1990
Как известно, научные вопросы не решаются голосованием. Они решаются на митингах. Доказательство тому-события вокруг недавней Всесоюзной научно-практической конференции по вопросам экономической реформы. У Колонного зала, где происходила конференция, выстроились пикеты, организованные Обьединенным фронтом трудящихся. Многие из нас успели прочесть с экранов телевизоров лозунги, поднятые пикетчиками: «Прекратим абалкинизацию страны!», «Семь раз отмерь, но Шмелеву не верь!», «Социализм и частная собственность несовместимы!», «Экономисты-западники! Россия-не полигон для ваших испытаний!», «Нет распродаже Родины!».
И это еще не главные лозунги. Летописец ОФТ Анатолий Салуцкий (он прославился еще и тем, что нашел истинную причину гибели российской деревни-оказывается погубила ее социолог Т.И. Заславская) повествует: «Но главное требование пикетчиков состояло в том, что бы трибуну конференции предоставили профессору Сергееву-ведущему экономисту реальной школы»
(«Литературная Россия» №49,1989). Что же это за школа? Салуцкий обьясняет «Ныне в экономической науке оформились два мощных течения…Одно течение можно назвать академическим, поскольку в него входят прежде всего специалисты из академических институтов и оно консолидируется вокруг академического журнала «Вопросы экономики». Другое течение представлено экономистами так называемой реальной школы, в основном вузовской, университетской наукой. «Реалисты» сплотились вокруг научно-теоритического журнала «Экономические науки». Если академическое направление парит где-то вблизи вершин власти, оказывая сильнейшее влияние на формирование экономической политики перестройки, то их оппоненты не имеют доступа к главным источникам гласности, изолированы от круга экономических советников правиельства».
Сторонников первого направления автор называет поименно: Л.Абалкин, Г.Попов, П.Бунич, А.Аганбегян, Н.Шмелев, Т. Заславская, Г.Лисичкин, Н. Петраков. Что ж, имена почтенные, репутация устоявшаяся. Сколь ни различны экономические возрения этих людей, все они выступают за глубокие экономические рефомы. Собственно, не просто выступают-они готовили эти реформы задолго до перестройки. Альтернативное направление представлено в публикации одним именем: заведующий кафедрой политэкономии высшей школы профдвижения Алексей Алексеевич Сергеев-тот самый, за кого сражались пикетчики. Впрочем из рассказов Салуцкого можно понять, что особой нужды в заступничестве митингующих не было: профессора Сергеева и без того пригласили на конференцию, но как-то не так пригласили, недостаточно почтительно.
Дальше события развивались следующим образом: «профессору Сергееву удалось пробиться-именно пробиться!-на трибуну Колонного зала. И его выступление завершилось долгой овацией», «впервые за годы перестройки официально, с высокой трибуны прозвучал голос экономиста альтернативной школы!», «…если бы не блестящее выступление профессора Сергеева, устроители конференции просто-напросто утаили бы и от общественности, и от политического руководства наличие альтернативных точек зрения, создали бы видимость показного единодушия», «….заканчивая свое триумфальное выступление в Колонном зале, профессоре Сергеев обратился к представителям академической школы с просьбой хотя бы на полстула подвинуться на экранах телевизоров, в средствах массовой информации, что бы общественность могла познакомиться с альтернативой». Увы, средства массовой информации, «испугавшись триумфального выхода Сергеева на высокую трибуну, принялись срочно наклевать на его конценцию замудрылые ярлыки, свидетельствующие об одном-о теоритическом бессилии самих «наклейщиков».
Что же такого сообщил высокому собранию изгой науки, простой профессор, самый обыкновенный на первый взгляд доктор экономических наук, вроде бы непритязательной зафкафедрой политэкономии?
Пожалуем на пир мысли.
Выступление профессора и впрямь сильно отличалось от речей других участников конференции. Иные-прочие «замудро» ломали голову над тем, как приостановить распад потребительского рынка. События идут пока в неблагоприятную сторону. Есть у экономистов такое понятие: горячие деньги. Это те сбережения, которые жгут руки,-дай товар, и люди в миг истратят накопленное.
К началу 1989 года сумма горячих денег оценивалась в 70-100 миллиардов рублей, к нынешнему январю их стало никак не меньше 165 миллиардов. Общие сбережения-около 500 миллиардов, что примерно равно годовым денежным доходам населения: среднестатистическая душа может год не работать, деньги на прожитье есть. И вся эта астрономическая сумма горячеет, накапливается: когда товары дорожают, исчезают из продажи, мы с вами готовы покупать что попало,-иначе как бы потом не пришлось оклеивать купюрами стены. В таких условиях возрастет ли выпуск товаров внутри страны, приобретут ли ширпотреб за границей-все проваливается в ажиотажный спрос, как в черную дыру. Дело идет к тому, что все 500 миллиардов сбережений хлынут на потребительский рынок. Тогда катастрофа-придется закрыть магазины за ненадобностью. А куда станем девать получку, чем жить?
Для профессора Сергеева тут проблемы нет: надо просто отнять деньги у богатых. Прилагается и механизм экспроприации. До десяти тысяч рублей на душу старые деньги беспрепятственно обмениваются на новые рубль на рубль, а сверх этой суммы-только если докажешь честное происхождение накоплений. По словам профессора, «совбуры» (советские буржуи), подпольные миллионеры располагают капиталом минимум в 500 миллиардов. Происхождение этой цифры неизвестно. Впрочем, один расчет профессор обнародовал: всего лишь три процента вкладчиков сконцентрировали в своих руках 80 процентов вкладов в Сбербанке, средняя величина их вкладов 25-30 тысяч рублей. Этот расчет теперь то и дело оглашают на митингах, на него неоднократно ссылался один из вдохновителей Ленинградского обьединенного фронта трудящихся Б. Гидаспов. Но ведь цифры нетрудно проверить. Статистика определенно указывает: на вклады величиной свыше 25 тысяч рублей падает лишь 0,6, а не 80 процентов сбережений. Обьявленная А. Сергеевым цифра подпольных капиталов (500 миллиардов) подозрительно точно совпадает с общими сбережениями населения, которые, как уже сказано, «горячеют» и дезорганизируют рынок. Намек ясен: пошерстим миллионеров-и ситуация в торговле сразу стабилизируется. Шариковский лозунг «Грабь награбленное» на крутых поворотах истории действует безотказно, это мы проходили.
Строго говоря, чрезвычайной нужды в обмене денег нет-денежная реформа уже происходит, только не так, как учит нас профессор, а ползучим способом. За два последних года номинальные доходы населения выросли на 105 миллиардов, или примерно по тысяче на семью из трех человек, товаров же практически не прибавилось, кроме разве что водки. А в оборот поступают новые мешки купюр-Гознак вдвое сократил производство орденов, сильно уменьшил выпуск партбилетов и переключил мощности на печатание денег. Если и дальше дело пойдет так, нынешние, да и будущие сбережения обратятся в труху, - это уже бывало в истории.
Тогда отмена старых денег и введение новых станет чисто формальным и бесболезненным фактом.
И вот при денежном половодье профессор предложил…что бы вы думали? Не повышать в ближайшие годы норм выработки и не снижать расценок на предприятиях. Иными словами, быстро и постоянно увеличивать зарплату всему рабочему классу без какого-либо прироста продукции в расчете на рубль заработка. Что же это будут за выплаты, что на них купишь? Ведь цены на товары неизбежно начнут галопировать. Нет, этого профессор не желает. Он вносит предложение снижать цены, для чего, по его мнению, достаточно доводить до предприятий-товаропроизводителей строжайшее задания на сей счет.
По поводу этой «наработки» ОФТ известный экономист В. Гуревич рассудительно заметил в печати: если бы в нормальной стране кто-то сказал, будто ему известен механизм снижения цен в условиях всеобщего дефицита, то из вежливости его попросили бы приоткрыть великую тайну; а услышав, что надо, мол, спускать предприятиям вместо показателя прибыли показатель снижения цен, при всем плюрализме, такого мыслителя лишили бы слова навсегда. Ибо стой не стой в пикетах, никаких показателей в тех странах предприятиям спускать не станут. Триумфальное, блестящее и какое там еще выступление А. Сергеева, по честной оценке, есть эклектический набор нереальных, бессмысленных, но весьма привлекательных и поэтому беспроигрышно популярных мер. А уж что из них выйдет, не его забота-за последнюю пусть отвечают те, кто «парит где-то близ вершин власти».
Конечно, выступление на конференции еще не научный труд, многое поневоле приходится излагать тезисно. Однако я не поленился прочесть обьемистые статьи А. Сергеева в журнале «Экономические науки» и его беседу с тем же восторженным поклонником А. Салуцким, напечатанную в журнале «Наш современник» (1989, №10). Хоть поверьте, хоть проверьте-чего-либо нового сравнительно с речью в Колонном зале там не содержится, кроме разве что обычных ныне нападок на кооператоров да экспрессивных призывов к восстановлению централисткого управления хозяйством (автор проектирует создание целого «стратегического эшелона, функционируещего в особом планово-централизованном режиме»; эшелон расписывал бы, кто и что должен производить, делил бы ресурсы, контролировал бы через сеть информаторов исполнение директив центра).
Профессор не одинок в подобных суждениях и рекомендациях. Действительно, в последнее время сложилась целая школа экономистов и обществоведов, по всем значимым пунктам противостоящая перестройке народного хозяйства, переменам в обществе. Салуцкий назвал ее реальной в отличие от академической. Пусть будет так, дело не в имени. Однако совершенно несновательно сетовать, будто «реалисты» не имеют доступа к главным источникам гласности. Помимо журнала «Экономические науки», в их полном распоряжении такие массовые издания, как «Литературная Россия», «Советская Россия», «Наш современник», «Молодая гвардия». «Реалистов» не спутаешь ни с кем-они узнаются уже по манере письма: крайняя агрессивность, нетерпимость к инакомыслящим, предельная простота и решительность в подходе к проблема жизни.
Как мне представляется, руководящую экономическую концепцию этой школы четче и последовательнее других изложил экономист Владимир Якушев в статье «Нужна ли ВЧК перестройке!» (Молодая гвардия», 1989, №7). Вникнем в ход его рассуждений-они того заслуживают.
Развитие экономики, по мысли автора, во все времена и в любом обществе проходит один и тот же ряд последовательных этапов: натуральное хозяйство-простое товарное производство-капиталическое товарное производство-товарное производство периода империализма, когда свободный рынок уже не действует, - и, наконец, непосредственное общественное, то есть социалистическое производство. Если отбросить первый этап (натуральное хозяйство, которого давно нет), то получается однонаправленный исторический процесс: движение от товарных отношений к нетоварным, когда хозяйство регулируется уже не рынком, а планом.
Автор рассматривает этот процесс как безусловно положительный, открывающий простор для развития производительных сил. Но тогда встает коварный вопрос: судьей теории служит практика, а она вроде бы не подтвердила особых достоинств нетоварной, плановой модели? В. Якушев не уходит от ответа: «Действительно, существующая хозяйственная система работает плохо. Причины этому может быть две: либо она имеет изначальные пороки в конструкции, делающие ее непригодной, либо она по каким-то причинам испортилась, скажем, засорилась чем-то». Нет, конструкция хороша, и пока ее не трогали, дела шли как надо: «Компас марксистко-ленинской теории указывал на необходимость двигаться в направлении уменьшения роли товарно-денежных отношений. До 1958 года этот курс выдерживался. Шаг за шагом были вытеснены из экономики такие системные признаки товарного производства, как рынок, конкуренция, свободное ценообразование, торговля средствами производства, ориентация производителей на прибыль». Случались, правда, и ошибки, вроде нэпа, но с этим чужеродным явлением в ту пору «сравнительно быстро разобрались».
Итак, все хорошо.
Тогда почему все плохо?
В послесталинский период, как рыжий в цирке, выскочили экономисты-товарники и начали крушить замечательную конструкцию. Они подготовили реформу 1965 года, с которой и начались все беды: дефицит товаров, рост цен, растранжиривание труда, торможение научно-технического процесса, ведомственность, ухудшение планирования. «..Все эти «цветы» произрастают из одного корня-из решения усвоить роль товарно-денежных отношений в то время, когда материальные основы для них уже исчезли.
Поставив во главу угла стоимостные показатели, реформа тем самым создала ложные ориентиры в деятельости предприятий. Эти показатели, собственно, и явились теми «чужеродными телами», которые как клин были вбиты в основание системы централизованного управления экономикой. Система не смогла их полностью отторгнуть, и они создали постоянно действующий фактор дезорганизации экономики»
Что всего вреднее-уже в наши дни рыночники задают тон в науке и практике (В. Якушев называет ту же обойму имен). Они пролезли в печать, на радио, телевидение со своими предложениями. «Суть их сводится к тому, что бы клин из «чужеродных тел», уже вбитый в централизованную систему управления, пробить до конца, «рассыпать» систему и построить отношения между «атомизированными» экономически самостоятельными предприятиями на рыночной основе».
Ладно, чего не надо делать, теперь ясно. А что надо? Ну как вы не понимаете-вернуться к старой доброй системе, вытравив из нее присутствовавшие прежде стоимостные показатели, чтоб не смущали душу. Предприятиям следует задавать планы прямо в натуре-в парах обуви, тоннах металла, метрах ткани и т.д. У чет произведенного пойдет уже не в рублях, а сразу в часх рабочего времени. За свой труд люди поимеют расписки, квитанции, по которым и получат от общества все, что надобно для жизни. Лишь по традиции эти расписки будут называться деньгами. Распределять евитанции (трудовые деньги) автор предлагает так: одна часть оплаты труда гарантированна, другая, большая, зависит от успехов в социалистическом соревновании.
Вот, собственно, и все. Остается лишь добавить, что в своих логических построениях и рекомендациях автор ни на миллиметр не отклонился от экономической теории основоположников «единственно верного учения». Если бы на сей счет понадобилось зачем-то еще и мое подтверждение, охотно свидетельствую, концепция классиков обьяснена абсолютно верно, цитаты из них, оснастившие статью, точны и уместны. Кто сомневается, пусть прочтет хотя бы несколько работ основоположников-особенно идут «Анити-Дюринг», «Нищета философии», «Критика Готской программы». Один к одному со статьей В. Якушева! В этом смысле наш теоретик-реалист выгодно отличается отмногих экономистов-перестройщиков, которые желают как-то так усовершенствовать, осовременить идейных учителей, что бы те благославили из могил сегодняшние поиски путей в будущее. Пустая затея!
В спор с современными утопистами ничего и ввязываться-вы никогда не уличите их в логических противоречиях, подобно тому как самый искусный патентовед, случается, не в силах найти изьяны в хитроумном проекте вечного двигателя (а заявки на такие изобретения до сих пор поступают десятками). К несчастью для страны, лучший из всех мыслимых проектов, так сказать, вечного двигателя экономики был принят у нас к исполнению, утопия пришла к власти и растрачивает силы одного поколения за другим на построение механизма, призванного облагодетельствовать человечество. Сколько бы ни случилось неудач, обьяснение наготове: мы не так строили, отклонились от чертежей (или, напротив того, слишком буквально поняли проект, тогда как в нем содержалось иносказание). Вот тот же В. Якушев в согласии с классиками предлагает планировать производство в натуре, в так называемых потребительских стоимостях. Спрося его, откуда планировщики загодя узнают, сколько людям понадобятся в рублях в синий горошек, колготок с обезьянами, садовых тракторов, оконных блоков и еще 25 миллионов видов продукции,-теоретик научно ответит: «Переход к показателям учета и оценке результатов труда на основе потребительной стоимости рассматривается в теории марксизма в качестве одного из основных условий социалистического преобразования общества».
Не возразишь-и впрямь рассматривается. Но даже если допустить на минутку, что технически это возможно, то сколько же плановиков и контролеров за планами понадобится? А сколько надо, столько и будет: «Это те люди, которые, что называется, «крутят колеса», и перестань они делать свое дело-машина встанет». Пусть так, но на Западе вручную административные колеса не крутят, а вроде бы живут не тужат? Как же, много вы понимаете: Рыночный механизм может эффективно обслуживать только слаборазвитые призводительные силы…. На первый взгляд это утверждение опровергается опытом развитых капиталистических стран. Но..там повсеместно идет замена координации административной, и она, по оценкам западных специалистов, является многократно более эффективной, чем рыночная. Вот так! В то время как мы пытаемся из административной системы сделать рыночную, в развитых капиталистических странах поступают наоборот». А что? Не постеснялся же известный писатель заявить, будто настоящий социализм построен не у нас, а как раз на Западе. Теперь мы знаем, как они там исхитрились свершить такое: всего-навсего буквально следовали Карлу Марксу и Владимиру Якушеву. Вот-вот начнут делать все это среди бестолковых американцев и американок по талончикам, квитанциям, в крайнем случае по «трудовым деньгам» (там их будут называть, очевидно, трудодолларами).
Но пошутили-и будет. Если дискутировать с «реалистами» можно не раньше, чем сушамши пуд гороху, если бесполезно тыкать им в нос цифры, факты, доказывающие, что плановая экономика никогда, ни в одной стране не была эффективной (они не услышат вас, на всю оставшуюся жизнь верные ортодоксальной теории), то отнюдь не бесполезно выявить, где оппоненты действительно правы, в чем их критика академической школы и верна, и глубока.
В той борьбе, которая сотрясает наше общество до глубинных основ, зачинщики перестройки сознательно занимают центристкую позицию. Сам М.С. Горбачев при каждом очередном конфликте старательно дистанцируется как от консервативных сил, так и от радикальных. Позиция удобная и в общем-то практичная. Во всяком случае, она позволяла великому мастеру компромисса М.С. Горбачеву владеть событиями, упреждать открытые схватки противоборствующих сил с непредсказуемыми последствиями. А что такое вообще политика, как не искусство компромисса? Однако это еще мудрый Гете предупреждал: «Говорят, что посредине между двумя противоположными мнениями лежит истина. Никоим образом! Между ними лежит проблема…» И она, эта проблема, сегодня в том, что общество стремительно поляризуется, происходит размежевание масс, который вчера еще были всего лишь обьектом истории.
В самом деле, чем силен Горбачев? Наступали правые-он смещался влево, поддерживал своим огромным авторитетом теснимых радикалов. И наоборот. Всякий раз восстанавливалось некоторое хрупкое равновесие, относительное спокойствие, желательное для проведения неспешных реформ. Социальной базой центристов служат слабополитизированные слои населения-их умелый может повести за собой и туда, и сюда. С поляризацией общества, сжимается, скукоживается пространство для маневра. Нам толкуют: все мы в одной лодке, и не надо ее раскачивать. Но смахивает на то, нет у нас больше никакой лодки, а есть доска, поставленная на ребро. На ней долго не побалансируешь, центристам нужно спешно определяться-иначе они станут получать удары справа и слева, как оно и бывает в драке. Девиз кота Леопольда: «Ребята, давайте жить дружно»- больше не подходит.
Бездарность центризма проявилась в экономических преобразования, пожалуй, раньше, нежели в иных сферах бытия. Перестройку начинали люди не с улицы, а из высших эшелонов власти. За десятилетия практики они лучше других постигли, сколь неэффективна планово-административная система. Однако им была еще более чужда западная рыночная модель..-да что там темнить, назовем вещи своими именами: современная капиталистическая организация производства, в основе которой лежит рынок, хотя бы и ругулируемый государством. Вот и был сконструирован умозрительный кентавр, именуемый социалистическим рынком. В принципе он устраивал всех. Одни считали: раз рынок, значит прогресс. Другие подчеркивали слово «социалистический»-не надо, мол, паниковать, потрясения основ не предвидится.
Все дело в том, возможен ли такой кентавр, не является ли он лишь химерным уродцем блудливой мысли? Короче, совместимы лм план и рынок? Единственное (но немалое!) достижение «реальной школы» я вижу в том, что она поставила вопросы и выдала верный ответ. Послушаем В. Якушева: «…в теории утвердилась и продолжает доминировать точка зрения, что планомерность и товарность противостоят друг другу, как полагали классики, а дополняют. Эта точка зрения импонировала здравому смыслу, склонному искать истину посередине, и большинство теоретиков поспешило устроиться в «золотой середине», где удобно себя чувствуют и поныне». Другой «реалист» чеканит: «Непосредственно общественные отношения и отношения опосредованные рынком, деньгами,противоположны, несовместимы, отрицают друг от друга. Всякие попытки их как-то соединисть, сочетать, дополнить одну другой есть эклектизм в теории, беспринципное шараханье в практике» («Экономические науки», 1987, №8, стр. 51).
Раз одно с другим несовместимо, надо делать выбор. Свой выбор «реалисты» обьявили: никакого рынка, только возрождение и усиление плановой командно-административной системы. Иначе говоря, эти экономисты заняли позицию справа от центра. Они противники перестройки в принципе и в таком качестве обслуживают консервативный, ретроградный стан, набирающий силу буквально на глазах.
Однако фантом социалистического рынка можно отвергать и слева, с позиций последовательно рыночных. Так поступают радикалы, илиЮ по более выразительной терминологии, «экстремисты». Они известны мне и лично, и по печатным трудам, но называть имена, пожалуй не стоит: гласность гласностью, а при случае шарахнут такого начальнической цитатой по голове-не вдруг очухаешься. Приведу поэтому мнения людей, недоступных карающей деснице. Венгерский реформатор М. Пулаи назвал попытки изобрести особый «социалистический рынок» детской болезнью. В его стране пришли к вывод: надобно сменить и экономическую модель, и политическую систему. А вот заявление Председателя правительства Чехословакии Мариана Чалфы: «Долгосрочной экономической целью правительства национального согласия является подготовка перехода к рыночной экономике, потому что только та способна создавать рациональное народное хозяйство, повысить жизненный уровень народа и разумно использовать природные ресурсы. Мы не можем позволить себе экспериментировать с какой-то до сих пор никем не проверенной экономической моделью, основанной на комбинации принципов, сама совместимость которых нигде не была доказана. Рыночную экономику мы должны принимать со всеми ее достоинствами и недостатками" ("Правда", 12 января 1990 г.). Вот это мужской разговор.
Раньше чем сделать выбор, давайте наконец разберемся, вокруг чего ломаются копья, что это за штука такая-рынок, отчего одни его на дух не принимают, а другие склонны бы допустить, но в особой, нашенской форме. На первый взгляд дело проще пареной репы: производителя материальных благ-по директиве сверху, а сами, на свой риск и страх, определяют, какую продукцию изготовлять. Естественно, ту, в которой нуждается покупатель и которую можно продать подороже. Между продавцами возникает конкуренция, борьба за покупателя, богатеет и процветает тот, кто предложил товар дефицитный, лучшего качества и по доступной цене.
Так что тут дурного? Нам, покупателям, того и надо. И что злыдни эти "реалисты", как они смеют препятствовать очевидным нашим выгодам? Однако не все так просто. Под собирательным понятием "рынок" действует разом не один, а целых три рынка: рынок товаров (мы его только что описали), рынок капитала и рынок труда. Подобно божественной троице, они единосущны, то есть поодиночке невозможны. Глубокое творческое заблуждение облегченных властью экономистов академической школы заключается на мой взгляд, как раз в том, что, по их определенно выраженному мнению, мыслимо выхватить из этой троицы одну, самую привлекательную ипостась, а именно товарный рынок, который через конкуренцию производителей насытит торговлю, удовлетворит нужды и капризы потребителей. В действительности этот рынок есть лишь заключительный этап товарного производства. Он, так сказать, оборудует ту витрину западного способа производства, перед которой любят стоять разинув рты наши туристы. Но блеску витрин супермаркетов предшествует будничная, внешне не приметная работа, исполняемая двумя другими рынками-капитала труда. Глянем на них.
В недавней поездке по ФРГ я побывал на фондовой бирже в Штугарте. Это и есть рынок капитала. Голосистые маклеры, расположившись на кафедрах, выкрикивают, по какой цене они готовы купить или продать те или иные акции. Если партнер сыскался, оба идут в кабинку за трибунами и оформляют сделку. Но, боюсь, читатель мало чего понял из этого описания. Привычные для Запада слова "маклер", "акция", "дивидент" у нас прочно забыты за ненадобностью, так что давайте-ка с самого начала и попроще. Допустим, у вас есть свободные деньги. Можно хранить их в чулке, если происходит инфляция, то есть обесценивание денег. Разумнее положить деньги в банк, где на них будут начислять процент. Велик ли процент? А это смотря в каком банке, там их в каждом крупном городе десятки, а может, и сотни. Есть государственные, есть частные с вековой историей и, значит, с солидной репутацией. Такие обычно не платят вкладчикам рекордного процента, но зато вы можете быть уверены в сохранности вклада. Где процент выше, там и риску больше.
Само собой, банкиры собирают деньги не для того, что бы, подобно скупому рыцарю, любоваться ими на досуге ("Хочу сегодня пир себе устроить: Зажгу свечу пред каждым сундуком. И все их отопру, и стану сам средь них глядеть на блещущие груды. Я царствую! Какой волшебный блеск!"). Нет, банки пускают чужие деньги в оборот. Например, финансируют такие производства, которые принесут больший доход, нежели плата вкладчикам по процентам. Как остроумно выразился крупный американский финансист, банк есть предприятие, которое производит особую продукцию-деньги. Механика проста: банк покупает через посредников (маклеров) акции-ценные бумаги, удостоверяющие, что их владелец приобрел пай в стоимости данного предприятия. Теперь он вправе получать доход (дивидент) с каждой акции. Любой вкладчик может поручить банку купить на его имя акции определенного предприятия.
На бирже в Штутгарте мне подарили курсовой бюллетень, в котором указана стоимость акций тысяч и тысяч предприятий. Цена различается многократно. Отчего так? Вот тут-то и заключена движущая пружина рыночного хозяйства. Допустим, мы с вами купили по одинаковой цене ( по сто немецких марок) акции двух разных фирм. Через год моя принесла обычный средний доход, скажем, 10 процентов (10 марок), а ваша-вдвое больше, то есть 20 марок.
На первый взгляд тут происходит чисто спекулятивные операции: вот же паразиты-не работают, а богатеют. Что ж, можно и так, рыночная модель обеспечивает не справедливость, а всего лишь эффективность экономики. Фирмы, чьи акции дорожают, непрерывно подпитываются капиталом. Они имеют возможность быстрее других обновлять и расширять производство у себя, приобретать чужие предприятия, что бы организовать там дело по современному. Происходит как бы естественный отбор наиболее жизнеспособных фирм. Это решающий стимул технического и организационного прогресса: отстал-разорился. И не надо горевать о неудачниках-видно, не за свое дело взялись.
Сейчас вот, например, теснит конкурентов японский капитал. Ученый-экономист, у которого я жил под Кельном, купил японскую автомашину. Как он рассказал, соседи пристыдили его: не патриот, мол, раз не поддерживаешь немецких промышленников. Патриотизм-дело хорошее, но больно уж велик соблазн. Японцы первыми оснастили новые модели машин катализаторами-устройствами для поглощения выхлопных газов. По законам ФРГ, владельцы таких машин на пять лет освобождаются от экологического налога, а это 600 марок в год (средняя недельная зарплата!). Кроме того, японские фильмы первыми ввели бесплатное техобслуживание машин в течении двух лет.
Теперь, надеюсь, понятно взаимодействие рынка капитала и рынка товаров. Товарный рынок, как сверхчувствительный прибор, отслеживает, вынюхивает неутоленный спрос и посылает сигналы рынку капитала, то есть фондовым биржам: дефицит там-то и там-то, на покрытии его можно хорошо заработать. Товарный рынок угадывает едва обозначившиеся, а то еще и вовсе неведомые потребности покупателя-в видеомагнитофонах, переносных телефонах без проводов, автоматических фотоаппаратах, автомобилях с бортовым компьтером, думающих роботах, а фондовые биржи воспринимают импульсы, поступающие из торговли, весьма наглядно: в виде повышения курса акций тех предприятий, которые готовы заполнить бреши дефицита, или, напротив, падения цен акций, если каким-либо товаром рынок перенасыщен. Перемещение, перелив капитала из одних отраслей и производств в другие-вот движитель саморазвития, самонастройки рыночной экономики.
И нам бы так. Да вот беда: капитал не бывает ничьим. Покупая акцию, человек приобретает не просто красивую бумагу с водяными знаками, а часть предприятия. Он становится собственником этой доли и вправе распорядиться ею, как того пожелает,-продать, подарить, передать по наследству. Иначе говоря, на рынке товаров могут конкурировать только собственники средств производства. Да, на поверхности явлений рынок есть постоянный и добровольный обмен между собственником денег и собственником товара. Однако в последнем счете, в крайнем звене цепочки обменов собственником товара выступает собственник средств производства, на которых этот товар изготовлен. И если мы желаем в какой-то перспективе иметь по западному насыщенный рынок жизненных благ, нам безнадежно мало обьявленный ныне свободной конкуренции товаропроизводителей-требуется приватизация средств производства. товарный рынок существует, там, где, когда и поскольку действует рынок капитала, на которой собственность переходит из рук в руки.
Вот здесь все мы, сверху донизу, и повязаны иделогическим догмами. Как сказано в "Коммунистическом манифесте", "...коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности..". Экономика императивно требует утверждения частной собственности, идеология-ее уничтожения. Часто говорят: страна на краю пропасти. Продолжим этот образ: на узком мостике над пропастью сошлись экономика и идеология, уперлись лоб в лоб, той и другой обратного хода нет-не развернешься. Кому-то лететь в бездну. Компромисс исключен, он означал бы просто бездействие-авось, мол противостояние как-то само собой разрешится. Этого не будет.
Уже сегодня фантом особого, социалистического рынка мало кого вдохновляет. В сущности, это попытка совместить привлекательный товарный рынок с государственной собственностью на средства производства. "Далеко не всегда,-утверждает ненавистный "реалистам" академик Л. Абалкин,-для того, что бы быть хозяином, надо быть собственником, хотя такое понимание довольно широко сегодня укоренилось и распространилось в общественном мнении. Совершенно ясно, что за государством остается практически исключительное положение в формировании производственной и социальной инфраструктуры, обеспечивающей целостность народного хозяйства...." Но что такое в этом тексте "исключительное положение" государства, как не исключение самой мысли о рынке капитала, недопущение даже намека на неподконтрольный аппарат перелив средств в производство нужных рынку товаров?
Раз рыночный регулятор отвергнут, государство и впредь оставляет за собою обязанность перемещения, переброски капиталов из отрасли в отрасль, из одного производства в другое. Делается это через так называемые приоритеты: производства, обьявленные предпочтительными, получают льготы и финансировании расширенного производства, в обеспечении ресурсами, на их продукцию назначаются выгодные цены, работникам-повышенная зарплата и т.п. Вспомним приоритет тяжелой промышленности, пятилетку химии, пятилетку машиностроения, теперешние приоритеты сельского хозяйства и потребительского сектора экономики. Но предпочтение одним-это всегда, если можно так выразиться , недопочтение другим. Покамест государство стягивает ресурсы в приоритетные отрасли, другие приходят в упадок, их в свой черед приходится обьявлять ударными. Мы получили в итоге неизбывные дефициты, скособоченную экономику, работающую на самое себя и неспособную обслуживать человека.
Теперь нам сулят: отныне станем планировать правильно, выберем приоритеты истинные, распределим капиталы по-научному. Как по-научному? Этот секрет нам раскрыл министра В.Павлов. Оказывается, прежние планы никуда не годились по той причине, что составляли их в неверных ценах. На одни товары назначили такие цены, что изготовители без особых усилий получали сверхприбыль, тогда как другие не вылезали из убытков, хоть пупок порви от усердия. Государство вынуждено было выравнивать условия посредством повышенных нормативных отчислений в бюджет от прибыли предприятий-счастливчиков и дотаций неудачникам. Индивидуальные нормативы-это чистый произвол. Стало быть, нужен единый норматив. А он возможен, по мнению министра, если действует правило "Равная прибыль на равный капитал". С этим расчетом и следует установить цену, а уж тогда, при научных ценах, легко будет сверстать правильную, научную пятилетку (и, добавим от себя, провалить ее по всем правилам в тридцатый раз).
Таково последнее слово реформаторов из академической школы, теоретиков социалистического рынка. Читатель, даже на следующий в тонкостях экономики, давно, полагаю, сообразил: нормальная экономика, вся без остатка, держится как раз на том, что производители получают разную прибыль на равный капитал. Разную, а не равную. Деньги вложенные в перспективное, хорошо поставленное дело, приносят и повышенный дивиденд. В противном случае собственникам денег было бы совершенно безразлично, какие акции покупать-любая приносит один и тот же доход. Тогда переливов капитала не происходило бы, на равных финансировались бы предприятия как закрывающие дефицит, так и выпускающие ненужную продукцию. А это летаргия, затем смерть экономики.