Если бы я заранее знал, что меня ждет, то ни по чем не согласился. Нашел бы способ увильнуть или оттянуть насколько возможно. Сказал бы, что сначала нужно сходить к врачу, а уж если он назначит, то тогда… Но, увы, подробности предстоящего стали мне известны, когда было уже поздно отнекиваться, я сидел на кушетке босой (не считая бахил), с опорожненными карманами брюк и оставленным в приемной ремне.
- А сколько будет продолжаться процедура? - спросил я с кушетки хлопотавшую вокруг меня доктора.
- Примерно полчаса, - ответила она. - А что вы хотели, исследование серьезное!
Я-то по простоте душевной думал об МРТ как о разновидности рентгена, сделали несколько снимков в разных проекциях - и свободен, а тут полчаса. Да и ладно бы с ним, в конце концов, но мне было строго наказано все эти полчаса не двигаться! А это уже было гораздо серьезнее.
Осмысляя услышанное, я растерянно лег на пластиковое ложе, плечевой сустав, подлежавший изучению во множестве сечениях, был вставлен в тиски, под голову она мне подсунула поролоновую подушечку, в здоровую руку вложила резиновую грушу на гибкой трубочке.
- А это зачем? - удивился я.
- Это сигнальная кнопка, по технике безопасности полагается. Если почувствуете неприятные ощущения, нажмите - включится сирена.
- А какие неприятные ощущения могут быть?
- Ну, мало ли? Стука испугаетесь…
Стука я, конечно, не испугался, но ощущения начались сразу, не успел бежевый колпак надвинуться и изолировать меня от внешнего мира. Сперва страдания были даже не физического, а морального свойства. Я с трудом себе представлял, как пролежу в неподвижности зажатый плечом в тисках целых полчаса. От мысли вести счет в уме: один, два, три и так далее до одна тысяча восемьсот, я отказался сразу, так как все мои усилия были сосредоточены на сохранении себя в состоянии полной обездвиженности.
Сразу стало понятно, что добиться этого будет крайне непросто: затаить дыхание на полчаса я не мог, а каждый вдох-выдох вызывал предательское колыхание как минимум живота.
Как только я стал думать о дыхании, сразу подступило удушье. Вернее мысль о возможном удушье, а затем и оно само. Невольно я стал дышать чаще, но тут захотелось сглотнуть. Я передернул кадык, словно затвор винтовки, и не предусмотренная протоколом волна содрогания, как показалось мне, прошла до самых пяток.
В наушниках звучали мелодии зарубежной эстрады, плечо в тисках начало саднить, от него ломота пошла в руку, вытянутую «по шву», шея затекла на слишком маленькой подушке, я внутренне метался между дыханием и глотанием, а снаружи бесконечно гудело, затем стучало, стучало, стучало, потом снова гудело. Я изнывал, покрывался потом (потеть-то ведь не запрещено?), впадал в бездны отчаяния каждый раз, когда установка, затихнув, вновь начинала тарахтеть, разбивая мои надежды на прекращение экзекуции, и только нежелание показать себя слабаком останавливало мой правый кулак от сжатия сигнальной груши.
Когда я уже устал надеяться, а счет времени по моим понятиям давно перевалил за обещанные полчаса и приближался к необговоренному часу, гул и стук прекратились. Колпак отъехал назад и я смог выбраться на свет божий.
Врач похвасталась:
- Я вместо четырех шесть программ прогнала!
- Да? - без всякого энтузиазма отреагировал я. Меня покачивало, я еще не оторвался от только что пережитого опыта, привыкал к тому новому, что узнал о себе.
- А вы знаете, магнитом ведь лечат! Вам должно лучше стать, - сохраняла воодушевление моя мучительница.
Она сунула мне квитанцию для оплаты, потом сообразила, что мне не до неё:
- Может, отдать группе поддержки?
- Группе поддержки, - отозвался я.
Когда я вышел из раздевалки, врач мило беседовала с моей Светой, рассказывая, какие они могут проводить исследования, какая творческая у неё работа и как она ей нравится.
Приятно, когда человек нашел свое место. Приятно. В следующий раз, оказавшись под колпаком, стану думать о позитивном, тогда и воспоминания наверняка будут радостнее.