СПЕРАНСКИЙ Евгений Вениаминович
Актёр, режиссёр и драматург театра кукол
Народный артист РСФСР (1966)
Кавалер ордена Трудового Красного Знамени
Евгений Сперанский родился 9 июля (22) 1903 года.
С 1931 - актер Государственного центрального театра кукол, один из основателей этого театра.
Сперанский - один из выдающихся актеров театра кукол. Его сценические образы отличаются мягким юмором, психологичностью, тонкостью и четкостью рисунка.
Роли: Алладин и Мудрейший ("Волшебная лампа Алладина" Гернет), Кот ("Кот в сапогах" Владычиной), Фадинар ("Соломенная шляпка" Эрдмана по Э. Лабишу), Конек ("Конек-Горбунок" Курдюмова по П. П. Ершову), Конферансье ("Необыкновенный концерт"), Петр Томилин ("Дело о разводе", автор С.) и др.
Написал пьесы: "Поросенок в ванне" (1932), "Краса ненаглядная" (1943), "Дело о разводе" (1954), "Гасан - искатель счастья" (1957), "Необыкновенное состязание" (1956), "Под шорох твоих ресниц" (1949), "И-го-го" (1964) и др. Инсценировки: "Каштанка" по Чехову (1935), "Ночь перед рождеством" по Гоголю (1941), "Король-Олень" - сценич. редакция по Гоцци (1943).
Сперанский поставил спектакли: "Кот в сапогах" (1937), "Любит - не любит" Полякова (1952), "Буратино" Борисовой (1953) и др.
Евгений Сперанский скончался в 1998 году.
Борис Поюровский рассказывает о Евгении Сперанском…
Евгений Вениаминович Сперанский мог бы стать ученым. Он начал свою карьеру в качестве научно-технического сотрудника библиотеки Исторического музея, не подозревая, что спустя какое-то время судьба сведет его с театром Елены Ивановны Дмитриевой, где он впервые возьмет в руки куклу, чтобы затем навсегда сменить профессию. В этом маленьком полулюбительском коллективе, гордо именовавшемся «Экспериментальным театром кукол», - в двадцатые годы слово «экспериментальный» было так же почетно, как в наши дни звание «академический», - и началась актерская биография Сперанского.
Возможно, здесь бы она и закончилась, если бы в 1931 году Ленора Густавовна Шпет не предложила артисту Московского Художественного театра 2-го Сергею Владимировичу Образцову возглавить организуемый театр кукол. Образцов принял предложение. Вместе с первым директором Сергеем Сергеевичем Шошиным они приступили к формированию труппы. Приглашение получили несколько актеров, в том числе и Сперанский. К чему привело это начинание, достаточно хорошо известно.
Из всех знакомых мне актеров Сперанский меньше всего похож на человека театра. От природы - очень стеснительный, не по-актерски замкнутый, скромный; говорит мало и не очень охотно, только если вы у него что-нибудь спрашиваете. Больше думает. Конечно, есть у Сперанского и черты, свойственные многим его коллегам. Легкая ранимость, например. Но в отличие от тех, кто с появлением почетных званий с годами начинает чувствовать себя увереннее, народный артист РСФСР Сперанский по-прежнему остается «незащищенным». И в этом - особая его прелесть. Его нерешительность сперва кажется равнодушием, а медлительность - обыкновенной ленью. И только со временем начинаешь понимать, что и то и другое - результат особой ответственности, свойственной Сперанскому во всем.
Есть люди, способные работать быстро, получая при этом удовольствие. Сперанский не принадлежит к их числу. Готовит ли он новую роль, пишет ли книгу, статью или пьесу. Сам процесс работы доставляет ему особую, ни с чем не сравнимую радость, которую он мужественно делит с творческими муками.
Сперанский придумал термин «фаза пассивного созерцания». Так он определяет период, когда актер еще окончательно не выяснил, на что способна кукла, и рекомендует не насиловать природу маленького, беззащитного «существа», а внимательно приглядеться к своему новому товарищу, чтобы лучше изучить его возможности.
К такому выводу актер приходит на основе собственной многолетней практики. Может быть, поэтому герои его обладают кроме всего способностью к «пластическому мышлению», а не только выполняют элементарные физические действия. Если вы вспомните лучшие создания актера: Труффальдино из «Короля-Оленя», Конферансье из «Необыкновенного концерта» (его Сперанский играл на французском, немецком, итальянском и английском языках), Фадинара из «Соломенной шляпки», главные роли в сказках «Кот в сапогах» и «Волшебная лампа Аладдина», то легко убедитесь в справедливости этого замечания. Сперанский не учит куклу, а учится у нее, исходя, конечно, из замысла автора и постановщика. В этом - одна из главных его актерских особенностей.
Архивы театра помогут историкам познакомиться со Сперанским-драматургом. Здесь хранятся десятки вариантов его пьес: «Под шорох твоих ресниц», «Краса ненаглядная», «И-го-го». Л. Г. Шпет, много лет руководившая литературной частью театра, рассказала мне полуанекдотическую историю одной из первых пьес Сперанского, поставленной Образцовым еще в 1933 году. Она называлась «Поросенок Ваня». Но по недосмотру администрации вместо этого названия на афише появилось другое - «Поросенок в ванне». В ту пору легче было переделать пьесу и спектакль, чем заказать новую афишу. И Сперанский дописал новый эпизод, а Образцов его поставил.
Сперанский - актер. Сперанский - режиссер. Сперанский - драматург. Сперанский - журналист. Сперанский - теоретик. Наконец, Сперанский - прозаик. Каждому из них можно посвятить специальную главу. Не все они будут равноценны, потому что и вклад всюду разный. Где-то больший, где-то меньший.
Но мне хотелось рассказать не только о профессиональных качествах Сперанского, а о нем самом, каким я его знаю, каким вижу. Есть у Евгения Вениаминовича еще одна особенность, о которой почему-то писать не принято: образованность. Может быть, это последняя особенность и объясняет все или многие другие. Только она очень важная и, в отличие от остальных, лишена какой бы то ни было субъективности в моем восприятии Евгения Вениаминовича.
Говорят, актер должен много знать. Уже давно прошли времена, когда мысль эта бралась под сомнение. Современный актер - образованный человек. Сперанский - современный актер. И в этом - одно из главных его достоинств.
Зиновий Гердт рассказывает о Евгении Сперанском.
Всё живо... И несусветное вранье, и бессовестная клевета, и остервенелость властолюбцев, готовых глотку друг другу вырвать ради моего, оказывается, блага, - все это было бы непереносимо, если бы - с Божьей помощью - я не отринул от себя всю эту шелуху и не притулился на склоне лет к душе необыкновенной, целую долгую жизнь занятой одной лишь заботой: добыванием Художественного. Встречи с ним от раза к разу становятся для меня все более существенными и - представьте!.. - делают все вокруг не таким уж безысходным, и даже кажется, что всё ещё обойдется, что Россия жива и её не извратить ни люмпену, ни академику.
Тогда, в июне 45-го, из всех четырех десятков, составлявших две труппы Образцовского театра, он показался мне человеком самого неактерского вида: ни походки «с подачей», ни свободного жеста, ни громкого голоса. Ну хотя бы галстук поярче! Ни-ни! Вообразите мужчину приблизительно 46 размера, застёгнутого на все пуговицы, тёмного, давно не модного костюма, чуть сутулящегося не от дурной осанки, а от желания прямо-таки дважды стать невидимым. В левой руке портфель. Вечный. Такие бывали у бухгалтеров. В них они носили нарукавники, домашние бутерброды и термос с чаем. Вообразили?.. Так вот: подо всей этой «личиной» затаился поэт, комедиант, сочинитель необыкновенно смешных комедий, фантасмагорических сказок для взрослых или детей, и притом никто из них, ни большой, ни маленький, никогда не бывал обижен ни назидательностью, ни дидактикой. С нечистой силой, разумеется, накоротке. Такое впечатление, что у него есть незаметное стеклышко, сквозь которое он видит в многообразии жизни, быта, обихода, кто - русалка, кто черт, а кто и вовсе упырь, и не так уж этому и удивляется. Жизнь есть жизнь.
С первого до последнего дня службы он проторчал за ширмой кукольного театра и никогда не помышлял о другом уделе. Вспомните, читатели постарше, и ручаюсь вам, вы улыбнетесь грустной ностальгической улыбкой, когда я просто перечислю названия сочиненных им пьес для этого театра: сценическая редакция «Короля-Оленя»... Воплощенный им Труффальдино, по-моему, образ, без натяжки сравнимый с легендарными образами Рубена Симонова и Бориса Щукина в вахтанговской «Турандот»...
Кто видел, никогда не забудет «Красу ненаглядную» - неотразимых разбойничков...
А «Под шорох твоих ресниц»... Удивительное дело! Драматург получил ясное политическое задание: сочинить убийственную сатиру на прогнивший Голливуд и его кретинскую продукцию. Писатель с заданием справился. Но пьесу эту и сегодня можно показывать американцам, и они не обидятся... Там все похоже на современное кинопроизводство, необыкновенно смешно, а фразочка незадачливого помрежа-выпивошки Мауса: «Без задержки!» - стала летучей, и мы до сих пор повторяем ее при каждом опрокидывании рюмашки. Боже мой! А «Дело о разводе»… «С кем ты была в Доме архитектора?..» А вспомните, уважаемая публика, с каким чувством вы рвались уже взрослыми на «Волшебную лампу Аладдина», где они с небесной кукольницей Евой Синельниковой были на наших глазах оглушены ранней любовью столь чисто, сдержанно и страстно, что это не могло не тронуть самые скованные сердца в зрительном зале…
Это была эпоха в художественной жизни Москвы, творимая в маленьком театрике на Маяковской. Эпоха, державшаяся на Евгении Сперанском, Семене Самодуре, Еве Синельниковой, своем - кукольном - художнике Борисе Тузлукове и, безусловно, на самом Сергее Образцове. Эпоха ничуть не менее значимая, чем в другую пору любимовская «Таганка».
Товарищи!.. Ну, хорошо. Господа... Хотя, честно сказать, мне до края надоели эти игры в «господ», и особенно неприличной мне кажется суета вокруг разделения общества на сословия. Будто кровная принадлежность к дворянству делает человека загодя честным, порядочным, благородным и прочая, и прочая... Будто действующие лица «Недоросля», «Горя от ума», «Мертвых душ», те из них, что вырожденцы и подлецы, - не приведи Господь! - все как один простолюдины и инородцы; будто крестьянский сын Александр Твардовский во всех своих поступках не был во сто раз благороднее, честнее и порядочнее иных чистопородных дворян. Чушь какая-то, ей-Богу!
Так вот, граждане!.. Мне очень по душе символ русского дворянства, глубинный, непоказной, как бы светящийся изнутри. В «Живаго», если я точно помню, есть такое место: у него было дворянское чувство равенства со всеми живущими... Примерно так. Действительно высокое чувство. И к человеку, о котором я здесь веду речь, это приложимо без зазора.
В юности была дружба с начинающим поэтом и художником Владимиром Стерлиговым. Связанность эта длилась и длилась, и когда друга не стало, возникла книга воспоминаний о нём с такими выверенными приметами поразительного времени - начало двадцатых! - что от чтения её нельзя оторваться. Автор даже помнит лекции Бердяева... Оказывается, у лектора был тик. Очень потешный. Некий цикл ужимок и корчей, заканчивающийся высовыванием языка. Прямо что-то клоунское... И самое удивительное, что вполне смешливые юнцы и девицы как бы не замечали всего этого, и в аудитории царила одухотворенная тишина. Такова была высота Бердяева... На каждой странице этой качественной книги - только стихи и картины, литературные вечера и выставки, чувства и захлыслы молодых людей - мальчиков в самом-то деле! - и только перевернув последний лист, вдруг обнаруживаешь, что на всех двухстах страницах не нашлось ни местечка для описания голода, холода, нужды, немыслимого быта тех лет. А что жаловаться?.. Так жили все... Вот это и есть то самое дворянское чувство равенства.
Не менее прекрасной книги удостоился и другой его близкий товарищ - художник Борис Тузлуков. Его и я хорошо помню и только удивляюсь художественной силе писателя, изобразившего знакомого мне человека столь подробно и похоже, что было чувство - вот-вот дотронусь.
В начале этих заметок я говорил, что мне привалила большая удача: года два с половиной - три назад я нашел в Москве в Марьиной роще дом, в который меня влечёт постоянная сила притяжения, в котором живут люди, никогда не жалующиеся ни на какие обстоятельства жизни, состояние здоровья, экономические проблемы, политические тревоги.
Наталья Павловна Александрова, музыкант, сочинившая светлые изящные песни на стихи своего мужа Евгения Вениаминовича - музыку, звучавшую десятилетиями во многих спектаклях их Театра. Удивительно, что ни разу в наших долгих разговорах, в воспоминаниях (непременно самоироничных), всевозможных обсуждениях не затрагивалась злоба дня, и решительно немыслимо представить себе, что прозвучит слово «Моссовет» или, не дай Бог, «презентация»...
...Вдруг между нами затевается странная для нашего возраста игра: Женя без запинки читает наизусть звучные, изысканные октавы, и я понимаю... чувствую... но не могу поверить, что этот человек сегодня с упоением повторяет не Тютчева, не даже Гумилева - может быть, кумира своих юных лет, - а Бродского... Страшно ошибиться. Но я всё же рискнул и... угадал. Он меня одобрил. Второй раз в моей жизни. Ведь почему мне так легко рассказывать об этом человеке?.. Если вдуматься - вот почему...
Сделавшись после войны актёром с куклой поневоле, в силу известного обстоятельства, с годами стал во мне нарастать, накапливаться неодолимый пиетет к этому Мастеру. Очень хотелось соответствовать. Нетрудно поверить, что комплиментов я за жизнь наслушался, что называется «от пуза», и ни один из них как следует меня не трогал. И только раз, когда на художественном совете, принимавшем «Божественную комедию», обо мне лестно отозвался сам Мастер, я вознесся куда-то на пушистое облако и почувствовал, что не зря прожил жизнь, и вечером напился . Один...
Простите. Я отвлекся от предмета моих размышлений. Пожалуйста, не думайте, что его не заботит сегодняшняя ситуация на свете и в России - очень даже заботит, иначе зачем бы он время от времени просил меня достать батарейки для приемника? Газеты читать все труднее. Даже с лупой, черт побери...
А так - все слава Богу! Сейчас трудится над большим драматическим сочинением в стихах и прозе. Никаких отрывков мне не показывает - всё ещё надо доводить. А полработы - что ж... Известное дело... Каждый вечер, засыпая, вожделеет к шести утра, когда домочадцы крепко спят, а он, поплотнее закрыв дверь своего кабинетика, сядет за старую машинку и будет длить и длить старания в постижении Художественного. Завидная участь!
Ловили ли вы себя на том, что в толчее существования - на улице, в очередях за хлебом, особенно на экране телевизора, когда праздно разглядываешь «массовку» во многих передачах с большим количеством мужчин и женщин, молодых и не очень - вдруг возникнет лицо, взгляд, наклон головы, - и что-то стукнет в ваше сердце: вот оно! Существо творящее! Всё живо! Душа России сохранна. Стараюсь накапливать эти находки...
Одна из них - он. 22 июля 1993 года народному артисту России, члену Союза писателей РФ Евгению Вениаминовичу Сперанскому стало ДЕВЯНОСТО лет. Он прекрасен. Необыкновенно прекрасен. Несмотря на то, что дворянин.
Зиновий ГЕРДТ, "Литературная газета"
11 августа 1993 года
