Ода Набокову
Всегда относилась к Набокову очень предвзято. Душа к нему не лежала. Я не читала «Лолиту», но многое про неё знала. Набокова читать мне не хотелось.
Но как всегда всё решает случай.
На море взяли «Дар». И стали читать его вслух.
Было сложно. Сначала было очень сложно слушать. Потому что внимательно пыталась следить за каждым словом. Всё понять. Дурная привычка. Мысль не могла уследить за его витиеватыми предложениями, полными описаний и сравнений. Они тянулись страницы напролёт. Часто приходилось перечитывать предложения, чтобы до конца разобрать их смысл.
Мне совсем не близок его стиль. Необъятные предложения, которые не помню, где и как начинаются, и непонятно, где заканчиваются. Постоянные описания. Мне ближе краткость. Её простота и меткость.
Но его сравнения. Его метафоры. Его ирония. Они покорили меня.
Нельзя не восхищаться такими идеями сравнений. Такой красотой и богатством языка.
Каждый раз так и хочется что-то выписать. Везде и постоянно. Выписать всё просто невозможно.
Мне стало безумно нравится. Я наслаждалась. Слушала этот поток прекрасного языка, давая простор моему воображению и голос душе.
Я никогда раньше не читала ничего подобного. Сюжет ты почти не замечаешь. Он тут не главное. Получаешь эстетическое наслаждение, когда читаешь.
Какой язык! Какой Набоков! Триумф слова. Триумф мысли.
Один момент мне просто жутко понравился. Тогда он меня очень повеселил.
«Рифмы по мере моей охоты за ними сложились у меня в практическую систему несколько картотечного порядка. Они были распределены по семейкам, получались гнезда рифм, пейзажи рифм. «Летучий» сразу собирал тучи над кручами жгучей пустыни и неминучей судьбы. «Небосклон» направлял музу к балкону и указывал ей на клен. «Цветы» подзывали мечты, на ты, среди темноты. Свечи, плечи, встречи и речи создавали общую атмосферу старосветского бала, Венского конгресса и губернаторских именин. «Глаза» синели в обществе бирюзы, грозы и стрекоз - и лучше было их не трогать. «Деревья» скучно стояли в паре с «кочевья», - как в наборной игре «городов», Швеция была представлена только двумя городами (а Франция, та, - двенадцатью!). «Ветер» был одинок - только вдали бегал непривлекательный сеттер, - да пользовалась его предложным падежом крымская гора, а родительный - приглашал геометра. Были и редкие экземпляры - с пустыми местами, оставляемыми для других представителей серии, вроде «аметистовый», к которому я не сразу подыскал «перелистывай» и совершенно неприменимого неистового пристава. Словом, это была прекрасно размеченная коллекция, всегда у меня бывшая под рукой.»
После прекраснейшего «Дара» я стала читать «Защиту Лужина». Конечно, она совсем другая. Там уже не было таких развёрнутых предложений, такого изобилия метафор. Но там был всё тот же Набоков. Другая книга, написанная по-другому, но тем же талантливейшим писателем. Оторваться невозможно. И всё так же хочется выписывать блестящие метафоры. Но это всё так же невозможно: их по-прежнему много.
Я полюбила Набокова, хотя никогда такого не ожидала.
Буду и дальше читать его книги. Чего и всем советую, хотя бы для того, чтобы понять, как можно писать. Для тренировки языка, мысли и души.
Вот моя старая заметка. Не помню, по какому поводу. Но говорит сама за себя.
«Меня просто оживить.
Набоков прекрасен.
Книги. О, книги.»