Действующие лица - Великий князь Сергей Александрович и его жена:
Исполнитель - Иван Каляев:
История основана на реальном факте убийства Великого князя Сергея Александровича (в рассказе - Кирилл) террористом Каляевым (в рассказе - Корягин).
В тюрьме с убийцей, приговорённым к повешению, знакомится вдова убитого, в последних строках становится ясна её цель.
В начале Корягин, с чувством выполненного долга, безразлично ожидает казни со дня на день.
Тюремный врач объясняет безучастность моральной тупостью, а опытный комендант крепости - идейностью.
С приведением приговора в исполнение почему-то медлят, то-ли ждут прошения о помиловании; то-ли просто хотят помучить ожиданием; но это не беспокоит осуждённого, он предвидел нечто подобное, и внутренне готов к этому.
Корягину 26 лет. По дореволюционным понятиям «не юнец», но у Нагибина искушённый читатель второй половины 20 века, и для него это - «возраст самого Сен-Жюста». Что-то близкое к «юноше бледному со взором горящим». Благородное самообладание и хладнокровие перед лицом смерти прилагаются.
Надо же объяснить, зачем юноша совершил этот ужасный поступок, какие были мотивы.
И тут Нагибин вводит новое действующее «лицо» - ненависть.
То-есть, чисто политическое убийство - превращается в акт мести.
Мы видим, что наш террорист - борец за мужскую нравственность! У него до небес подгорает, когда он только видит человека, с которым лично никогда не пересекался. Он убивает не функцию; он убивает не для того, чтобы кому-то стало лучше - нет, он убивает именно нехорошего человека.
Все Романовы ублюдки, но самым ублюдочным ублюдком был уничтоженный им великий князь. Реакционер из реакционеров, душитель свободы, на войне - чума для солдат, несгибаемый стержень режима, длинновязый высокомерный истукан и к тому же мужеложец, растлитель молоденьких курсантов.
У Корягина не могло быть прямой обиды на великого князя, их пути не пересекались, но ненавидел он его с остротой и едкостью личного чувства.
Биография героя. Родился в Ардатове, отец-мелкий чиновник, которого он и не помнил, мать - приходящая прислуга в довольно зажиточном доме купца третьей гильдии, имевшего в городе несколько лавок и маслобойку. Кончил три класса уездного училища, то-есть, денег хватало. Но вот начинает слегка погромыхивать, где-то далеко-далеко, на самой границе слуха:
Купец за все годы не прибавил ей ни полушки, не сделал ни одного подарка, кроме обязательных грошовых праздничных гостинцев.
Приходят и смертельные обиды. Это та лоза, на которой произрастают гроздья непомерного гнева.
Однажды в этом богатом доме вспомнили о сыне прислуги и позвали на рождественскую елку. Он полюбовался красивым, украшенным серебряной канителью и стеклянными шариками деревом со звездой на островершке и белобородым дедом-морозом у комеля, нарядными горластыми детьми, не обратившими на него внимания, получил картонную коробку со сластями и был возвращен в руки поджидавшей под дверью матери. Волшебная сказка, так быстро кончившаяся, осталась в нем легкой печалью, но повзрослев и приохотившись к чтению с помощью одного ссыльнопоселенца, он обнаружил, что был участником классического и тошнотворного сюжета рождественской литературы: кухаркин сын на елке в богатом доме. И тогда он люто возненавидел и хозяев матери, и всех богатых на свете. То было рождением социального чувства, возможно, и рождением будущего бомбиста.
Но подождите: там, на ёлке, собрались родственники и их дети. С какого перепугу хозяева должны приглашать всех мимопроходящих, и не только приглашать, но и развлекать их?
Тут же весьма кстати подворачивается и некто Сосновский, потомок одного из ссыльнопоселенцев-сподвижников Домбровского, с обязательным самиздатом на листовках, он и подбрасывает дровишек в уже затлевшуюся топку. Он и разъясняет, кого и зачем надо ненавидеть в этом мире (кроме ёлки, конечно!)
Он потряс юный разум Корягина простым подсчётом на палочках: всего царского семейства с челядью не больше тыщи голов, по одному террористу на каждого - и тут же наступит Прекрасная Россия Будущего. Конечно, такие дела с кондачка не решаются, тут нужно подходить с чувством, толком, расстановкой, изучить поведение врага, пароли, явки, даже немножечко применить систему Станиславского; знать по фамилии собаку дворника; поупражняться на кошках. И, конечно - никаких вам там организаций. Бабу не поделите - и всё пропало. Главное же - понимать, что ты - по любому смертник. Корягин проникся.
Сосновский выбрал себе в жертвы некоего харьковского жандармского офицера. Но этот полицейский оказался так жалок в своей тоненькой казённой шинели, что у террориста рука не поднимается убить его.
Потом он, конечно, рефреймит свою жалость, как слабость и дряблую непригодность. Но тёмные желания не дают ему покоя, и он находит живое орудие для исполнения своих замыслов.
Пусть зарубит себе на носу: не заглядывать в глаза жертве. Впрочем, Корягину это едва ли грозило. И однажды Сосновский сказал сквозь мучительный кровавый кашель: "У тебя получится. Ты безлюбый».
Говоря на современный лад - неэмпатичный.
Но это только так кажется. На самом деле, Корягин просто закрылся в своей раковине, и ни перед кем не откровенничал, не жаловался ни на что.
Мальчик вырос, и в нём проснулось чувство пола. Молодые девушки стаями во снах, и так далее. Он быстро находит себе сговорчивую женщину, но привязывается к ней и страдает, когда она его бросила. Попытавшись найти замену, он решает вообще перейти на ручной способ. Просто, быстро, опрятно, и никаких этих нелепых телодвижений.
Пустоту надо чем-то заполнить, и Корягин сосредотачивается на своей единственной идее. Мелкая дичь его не устраивает - он желает замахнуться на самого нашего Вильяма Шекспира. Не царь, конечно, но хоть какой-никакой, а родственник.
Великий князь Кирилл, двоюродный дядя ныне царствующего монарха, вдохновитель всех реакционных акций правительства.
Нагибин описывает Кирилла, как человека, конечно, безумно храброго, не жалеющего своей, как он называет «голубой струи», но тут же поправляется: вся его стратегия - это забивание вражеских стволов солдатским мясом. Сравните с Лермонтовским: «чужие изорвать мундиры о русские штыки».
И тут Нагибин работает широкой кистью, щедро окрашивая коричневой субстанцией ненавистного аристократа: он и реакционер, и злобный душитель свободы, и тупой, и ханжа, и жестокий: солдат не жалеет, а ещё он неутомимый любитель прилюдно пощипать солдат.
Нагибин заходится от ненависти, можно совершенно не стесняться:
Романовых можно было ненавидеть уже за одно то, что династия эта по уши в крови, но названная троица вызывала особую ненависть сочетанием мерзких личностных свойств. Среди них Кирилл выделялся по всем статьям. Прежде всего ростом за два метра и породистостью, выпиравшей острыми углами из его худого, как у борзой, крепкого, мускулистого тела. Он был фанатиком английской гимнастики, ледяных душей и всех известных физических упражнений: бегал, прыгал, плавал, скакал на лошадях, гонял на велосипеде, правил автомобилем и парусом, играл в теннис, метко стрелял из ружья, пистолета и лука, отменно дрался на саблях и эспадронах, был мастером штыкового боя, ходил с рогатиной на медведя и при всей тощине отлично работал с гирями. Его фотографии в спортивном трико, купальном костюме, белых теннисных брюках, скаковых бриджах, охотничьей куртке и сапогах постоянно появлялись на страницах иллюстрированных журналов.
Его самоуверенность, чувство превосходства над окружающими, почти не скрываемая порочность, никак не влиявшая на репутацию в высшем обществе, поза сверхчеловека, недоступного мирскому суду, аристократическое хамство окрашивали социальную неприемлемость в теплые тона личной ненависти. Это победительное существование было оскорблением, плевком в лицо каждому порядочному обитателю несчастной страны.
Просто полнейшая сволочь, гадёныш, как его Земля ещё держит.
Но.
Назовите хоть одного властителя, сохранившего чистые руки.
Назовите хоть одного властителя, который никогда никого не наказывал из подчинённых.
И потом, на минуточку, гражданин-товарищ-барин Нагибин, ведь вы же стремитесь к свободе, в том числе, и к свободе в выборе сексуального партнёра - если по обоюдному согласию, в чём же тут мерзость?
Но этот неотступный реакционер - единственная надежда прогнившей династии, и убить его - значило нанести сокрушительный удар всему дому Романовых.
Далее описываются перипетии слежения, подготовки, настойчивое непрерывное изучение маршрута, повадок жертвы, выбора времени и места акции, и прочего и прочего и прочего, с чем можно ознакомиться, к примеру, в брошюре, составленной подполковником Бубликом Т.И. «Разведка в лесисто-болотистой местности», из серии «Библиотека разведчика».
С красочными замечаниями о том, как высокопоставленный мерзавец прилюдно хлопает по обязательно крутым задницам молоденьких адъютантов; щупает мускулы своим сыновьям в обязательно притворном отцовском раже, и прочее и прочее и прочее.
Акция состоялась.
Нагибин физиологически подробно и тщательно, смакуя, стараясь не упустить ни единой капельки крови, ни ноготочка, похабнейшее описывает разорванное бомбой человеческое тело. Естественно, к ногам бомбиста падает именно тот «надменный член», которым Великий князь «грешил». Концентрированная ненависть.
Затем появляется второе главное действующее лицо.
Немолодая дама, вдова убитого Великого князя.
Она подала прошение о помиловании, жалея молодую жизнь террориста; умело меняет ему перевязки (его ранило); всячески ухаживает за ним.
Присматривается к нему, ненавязчива, предупредительна, добра к нему, выказывает искренний интерес и сочувствие; не скрывает, кто она, говорит сразу. Потихоньку приручает дикого зверька к себе.
С самого раннего детства в нём живёт неизбытая обида, на то, что его не признают; он её чувствует даже в своих снах.
Он сам весь ранимый и хрупкий, как стекло, под прикрытием которого он и совершил свою акцию.
Он - интеллигент.
Такое ощущение, что он - с другой планеты.
А вот с этой женщиной ему становится легко, он к ней привязывается, доверяет ей, влюбляется. До того он знал только похоть, животное желание - а здесь в нём увидели человека, дали ощущение душевной близости, искренней заботы, интимности, лёгкости общения - этого ему недоставало всю жизнь. Постепенно показывается его трепетность, скрытая за нарочитой угловатостью и напускной грубостью.
Таким образом, она вносит сумятицу и беспокойство в его душу, уже приготовившуюся умиротворённо встретить смерть. Пробивает его тонкую скорлупку.
В помиловании было отказано, и Корягин теперь ждал последнего свидания с Варварой Алексеевной, хотел только попрощаться с человеком, ставшим родным и любимым - и, как он предполагал - полюбившим его.
Он был уверен, что в последнем желании умирающему не откажут, надеялся - ради неё - до самого помоста.
Но она не пришла.
И тогда он сломался. Бился, кусался, вырывался, пытался бежать, обмочился - и умер в позоре.
Когда Корягина втащили на помост и палач накинул петлю, сидящая в карете за караулкой дама в черном поднесла к глазам медальон с чертами дорогого лица и сказала голосом невыразимой нежности:
- Ты доволен, любовь моя?..
Женщина сломала его, отобрала у него то единственное, что у него оставалось. Человеческое достоинство.
У реального Каляева были проблемы только с восстановлением в университете, он хотел продолжить образование, но, как бывшему ссыльному, ему в прошениях отказывали. Каляев и человек-то был неглупый: на словах был согласен по решению организации взорвать карету, не считаясь с чадами и домочадцами, а на деле прекрасно понимал, что организация такого не прикажет. Было пока не то время и не те люди.
Вдова убитого приходила к нему, но сам Каляев так оценивал это посещение: «Правительство решило не только убить меня, но и скомпрометировать… показать, что революционер, отнявший жизнь у другого человека, сам боится смерти и готов… [любой ценой] купить себе дарование жизни и смягчение наказания. Именно с этой целью Департамент Полиции подослал ко мне вдову убитого».
Он в содеянном не раскаивался, для него это было совершенной бессмыслицей, потому, что он был цельным человеком. Не тем смятенным интеллигентом, которого из него сделал Нагибин.
Здесь оба героя у меня не вызывают симпатии.
Они - суть плод умственных упражнений Нагибина, русскому человеку эта нутряная долгая древняя злоба, мстительность - несвойственна.
Стойкость, выдержка, терпение, змеиный ум дамы - и всё для чего? Для одной минуты злорадства ну, ладно, двух минут… а дальше - хруст - и тишина. И всё. Ты можешь хоть гопак, хоть джигу сплясать на трупе. Можешь кричать ему в лицо: э-эй! Каково тебе, а?????
А он ничего не чувствует. Ему уже всё равно. Его уже не пронять. Его уже никак больше не унизить, не сделать ему больно.
Да. Можно, конечно, жить дальше, всё пережёвывая, вспоминая вой и слёзы и терзания и визг своей жертвы - так бывает, есть люди, которые от этого испытывают наслаждение.
Но, опять же, это - не по-христиански. Абсолютно. Розанов о подобном не одну книгу написал.