читательский дневник. сентябрь
1. «Проклятие или дар». Сборник страшных сказок от двадцати англоязычных авторов, из которых я знаю только Нила Геймана, но тем и хороши сборники, что, зацепившись за одного любимца, знакомишься еще с целой стаей. Это сказки о самых разных проклятиях, настигающих героев. Некоторым удается обернуть новую участь себе во благо, некоторым - сбежать от проклятия, но большинству, конечно, нет. Здесь есть старые сказки на новый лад - как, например, мэшап Белоснежки и Синей Бороды, - есть современные городские сказки: геймановский рассказ о тролле из-под моста. Мне больше всего понравилась история об охотнице, убившей когда-то священного оленя и обреченной с той поры целую вечность поднимать мертвецов игрой на флейте из его кости: и когда мертвецы встают, они приходят на концерт и рассказывают зрителям историю своей погибели... И жуткий рассказ о человеке, содравшем с себя кожу в попытке избавиться от несовершенств. И старуха в инвалидном кресле, чьи ноги беспрерывно трясутся под одеялом - но не от Паркинсона, а оттого, что она когда-то надела те самые красные башмачки, что готовы танцевать без конца.
2. Л. Чуковская «Спуск под воду». Действие этой книги происходит в Доме писателя. Зима послевоенного 1949-го, куда писательница приезжает «отдохнуть, поработать над переводами» - но это лишь прикрытие, на самом деле она преследует совсем другую, тяжелую и сокровенную цель: вдали от города и от семьи позволить себе спуститься в глубины собственной памяти и горя, снова перепрожить потерю любимого мужа Алеши, которому дали десять лет без права переписки. И писать о нем - в стол, конечно, ведь разве можно подумать такое издать. Ей хорошо одной в санатории среди снегов и тишины, но молчание то и дело нарушают коллеги, с которыми приходится сталкиваться то на лесных тропинках, то в столовой. Те засоряют такую ценную тишину балабольством и фальшью. Пытаясь быть светскими, становятся невыносимы. Лишь двоим из них удается пробиться сквозь недоверие и ершистость Нины Сергеевны. Но чем ближе они откроются друг другу в разговорах о страшном времени - тем трагичней окажется развязка этой повести.
3. Н. Папудогло «Тыжемать». Сборник небольших эссе о всяческих заботах и загвоздках, преследующих каждую мать, о жизненном сценарии, состоящем из хитрой комбинации из «хочу», «могу» и «должна», где важно не перепутать, что из задач в какую категорию отнести и как удержать баланс. Кажется, автор учла все без исключения вопросы, которые только можно было назвать. Соски и коляски, книжки и развивашки, питание и прививки, материнская и детская социализация. Но это не сборник советов и инструкций, каких полно, - а скорее, вольное и легкое рассуждение с изрядной долей юмора, которое призвано утешить и поддержать. И если удастся начать думать, как автор, жизнь окажется значительно проще.
4. Г. Зевин «Повседневная логика счастья». Роман о книготорговце, которому в магазин подбросили двухлетнюю девочку с запиской «Мне бы хотелось, чтобы она росла там, где ценят книги», - а он внезапно проникся и оставил найденыша в лавке, хотя ничто не предвещало: суровый вдовец с дурным характером, ничего не смыслящий в детях. Ну, и дальше - разные перипетии судьбы самого книготорговца, его знакомых и близких. Мне показалась слишком сентиментальной эта история, и тем не менее дочитала ее внимательно благодаря другому: тому, как личная и семейная история каждого персонажа оказывается здесь прописана в неразрывной сцепке с литературой. Возможно, именно поэтому девочка появляется в романе уже двухлетней - чтобы, не теряя времени на агуканье, немедленно приступить к изучению и сортировке изданий.
5. Ч. Паланик «Рэнт: биография Бастера Кейси». Паланик, как всегда, мощь, и эту книгу закрутил особенно сильно. Это псевдодокументальный рассказ от лица полусотни очевидцев (текст так и оформлен: много-много кусочков прямой речи) о Рэнте - персонаже, изменившем до неузнаваемости жизнь сперва своего городка, а потом и всего... мироздания? Причем раскручивается эта спираль так постепенно, что далеко не сразу видишь ее масштабы - ну окей, очередной зловещий пацан-психопат, который клеит козявки на стену, любит острые ощущения и регулярно отправляется в походы за укусами: засовывает руку в чью-нибудь нору на берегу и гадает, чей укус ему сегодня достанется - змеи или барсука. А потом целует девчонок. И разносит по всей округе бешенство. И в этот момент видишь, как раскрывается небольшая щель между реалистичным повествованием и этим сюжетом - бешенство в книге протекает немного иначе. А потом этот зазор становится всё шире и всеохватнее, когда становятся видны другие отличия, когда проясняются виды досуга, захватившие эту систему, - пиковое кино, автосалки - я не буду рассказывать подробно, они хороши, когда каждая тема раскрывается в свое время! - текст великолепно справляется с целью втянуть в себя читателя, перемолоть и окончательно свернуть ему мозг.
6. Р. Козлов «Stabat mater». Подзаголовок этой книги - «Роман о милосердии», и это действительно так. Этот текст основан на бесконечно страшном допущении: в мире бушует эпидемия СГД - синдрома Гувера-Джонса - который поражает детей, муча их приступами невыносимой боли, и лечение пока не найдено. Все герои книги так или иначе связаны с хосписом, где дети имеют шанс хотя бы получать обезболивание, а в моменты просветления общаться со своими товарищами по несчастью. Но правительство принимает решение закрыть хосписы по всей стране, раздав детей родителям - и мало кто может представить, какой страшный конец ждет их там, в четырех стенах без наркотических анальгетиков и врачей. Хоспис принимается бороться, идет на открытый конфликт с властью, врачи, дети и их родители баррикадируются в здании, из которого из пытаются изгнать. Сопротивление возглавляет отец Глеб, священник, служащий в маленьком больничном храме. Направляет ли его Господь? Здесь так просто не ответишь: как верить Господу, который насылает мучения на невинные чада? В книге много сомнений и рассуждений о Боге - и не только с точки зрения православной веры: атеисты, католики и мусульмане действуют здесь заодно и каждому дано право голоса. Это действительно большая, сложная и сильная книга, захватывающая, тяжелая - и светлая вопреки всему. Кажется, это пока лучшая книга моего читательского года.
7. Т. Мелашвили «Считалка». В августе я была на спектакле «Считалка», поставленном Женей Беркович, и он так задел меня за живое, что захотелось еще больше сблизиться с этой историей, взявшись за источник. Это крохотный лоскут грузино-абхазской войны. Двое девчонок 13 лет в заблокированном селе. Их отцы давно на войне, в деревне остались женщины, старики и дети, да и тех совсем немного. Она очень необычно написана, эта книга. Это сплошной поток слов, без четкого разделения на реплики тех или иных персонажей, и поначалу это запутывает, а потом начинаешь слышать в этом потоке каждого. Война не кричит здесь о себе громко, но пронизывает всё, прорастает в быт. Подружки то и дело шутят, подначивают друг друга и ссорятся, хвастают друг перед другом признаками пубертата и вместе бегают с поручениями взрослых - в общем, ведут себя как нормальные тринадцатилетние девочки, вот только с расширенным кругом задач. Нинцо ухаживает за лежачей бабушкой - от еды бабушка уже отказывается, а из средств от пролежней у них - только подорожник. Крохотный брат Кнопки (так все зовут Кетеван) - кричит от голода, потому что у его матери пропало молоко. Ходит слух, что скоро откроют гуманитарный коридор, по которому можно будет выйти из блокады, - но слуху этому уже не верят даже малыши. И тогда девчонки решают проникнуть ночью в аптеку рядом с блокпостом, чтобы отыскать там детскую смесь.
8. Я. Цуцуи «Преисподняя». Основные концепции ада, принятые в Японии, подчинены двум доминирующим там религиям. Синтоистский ад - более древний и неоднозначный, и он мало походит на многослойную структуру адов, принесенную в Японию буддизмом. Цуцуи же рисует собственную модель Преисподней (имеет полное право!) - и когда я читала эту книгу, я удивлялась тому, как близки мы оказались с ним в этих видениях, несмотря на всю разницу культур. Мне раньше часто снился ад - практически неотличимый от реального мира, но, скажем так, не в лучший твой день. Там легко сбывается все, о чем ты подумал, - встреча с потерянным близким или там, мороженое, - но ничто из этого не несет ни радости, ни вкуса. Впрочем, и горя не несет, эмоции притуплены, а небо безветренно и белесо. Вот и у героев Цуцуи все практически так. В центре повествования - трое школьных друзей, каждый из которых шел своим путем и умер, когда повелела судьба. И теперь они - а заодно десятки людей, так или иначе с ними связанные, - осваиваются в этой странной Преисподней, безрадостно сталкиваясь друг с другом и заново переживая ключевые моменты жизни и умирания. Здесь нет секретов, потому что ответ на любой вопрос просто появляется в голове, - но разоблачения тоже никого уже не удивляют, да и огорчают не слишком. Четкая грань между мертвым и живым миром стерта, и это не путешествие в одну сторону, а огромный клубок историй, которые вьются и запутываются друг в друге. И мне это по душе.