Почему они в клетчатом?
Перечитая роман Томаса Манна "Доктор Фаустус", добралась я до XXV главы, в которой является Адриану Леверкюну черт и происходит между ними презанятнейший разговор. Однако я все время возвращалась мыслями к первому образу беса (в течении диалога с ним происходят метаморфозы):
Мужчина довольно хлипкий, далеко не такого высокого роста, как Ш., даже ниже меня, на ухо нахлобучена кепка, с другой стороны из-под неё выбиваются у виска рыжеватые волосы; ресницы тоже рыжеватые, глаза с краснотцой, лицо несвежее, кончик носа немного скошен; поверх триковой, в поперечную полоску рубахи - клетчатая куртка со слишком короткими рукавами, из которых торчат толстопалые руки; отвратительные штаны в обтяжку и жёлтые стоптанные башмаки, уже не поддающиеся чистке. Голос и выговор - актёрские.
Ну, потому что слишком явно он напоминает другой образ:
...и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок... Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.
И потом:
...Берлиоз отчетливо разглядел, что усишки у него, как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки.
Ясно, что ни Булгаков Томаса Манна, ни Томас Манн Булгакова не читали. Откуда же мотивчик?.. А, по видимому, вот:
Это был какой-то господин или, лучше сказать, известного сорта русский джентльмен, лет уже не молодых, «qui frisait la cinquantaine», как говорят французы, с не очень сильною проседью в темных, довольно длинных и густых еще волосах и в стриженой бородке клином. Одет он был в какой-то коричневый пиджак, очевидно от лучшего портного, но уже поношенный, сшитый примерно еще третьего года и совершенно уже вышедший из моды, так что из светских достаточных людей таких уже два года никто не носил. Белье, длинный галстук в виде шарфа, всё было так, как и у всех шиковатых джентльменов, но белье, если вглядеться ближе, было грязновато, а широкий шарф очень потерт. Клетчатые панталоны гостя сидели превосходно, но были опять-таки слишком светлы и как-то слишком узки, как теперь уже перестали носить, равно как и мягкая белая пуховая шляпа, которую уже слишком не по сезону притащил с собою гость.
Достоевского, несомненно, читали оба и не просто читали - Достоевский, наряду с Ницше, был, по меньшей мере, подтверждением идеи Томаса Манна о связи болезни и гениальности; идеи, воплощением которой стал образ Леверкюна. Это явствует из статьи "Достоевский - но в меру", написанной Манном к американскому изданию повестей Федора Михайловича в 1946 году.
Так, а почему у Достоевского черт в клетчатом? Можно пройтись по символике и узнать, что по-прежнему "поразительную ерунду сочиняют эти газетчики с утра". Было, например, предположение, что клетка - это отсылка к костюму Арлекина, символ шутовства. Пишут также, что клетчатый орнамент был запрещен на Руси от того, что поначалу ассоциировался с христианским крестом, а потом - с кладбищем, и только в XIX веке к просвещенным жителям столиц пришла европейская мода на клетчатое.
Конечно, костюм Арлекина притянут за уши, а запрет на клетку - чистый вздор. Испокон века у всякой русской крестьянки была панева, грубо говоря, юбка в клетку. Клетка - преобразованный солярный символ: поскольку круг выткать было затруднительно, его заменили квадратом, а множество квадратов - это, сами понимаете, клетка.
Но городская мода XIX века действительно формировалась европейским влиянием, в значительной степени - британским, где со времен королевы Виктории клетчатое прочно вошло в мужской гардероб. Отмечают, что в России мода на клетчатые штаны появилась в 1840-х. Возвращаемся к описанию Достоевского и находим в нем ключевое слово - "джентельмен". Оно прямо указывает на английский стиль. Черт, хоть и "русский", одевается по европейской моде, что само по себе недвусмысленно, ибо отношение Достоевского к Европе хорошо известно.
Мужчина довольно хлипкий, далеко не такого высокого роста, как Ш., даже ниже меня, на ухо нахлобучена кепка, с другой стороны из-под неё выбиваются у виска рыжеватые волосы; ресницы тоже рыжеватые, глаза с краснотцой, лицо несвежее, кончик носа немного скошен; поверх триковой, в поперечную полоску рубахи - клетчатая куртка со слишком короткими рукавами, из которых торчат толстопалые руки; отвратительные штаны в обтяжку и жёлтые стоптанные башмаки, уже не поддающиеся чистке. Голос и выговор - актёрские.
Ну, потому что слишком явно он напоминает другой образ:
...и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок... Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.
И потом:
...Берлиоз отчетливо разглядел, что усишки у него, как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки.
Ясно, что ни Булгаков Томаса Манна, ни Томас Манн Булгакова не читали. Откуда же мотивчик?.. А, по видимому, вот:
Это был какой-то господин или, лучше сказать, известного сорта русский джентльмен, лет уже не молодых, «qui frisait la cinquantaine», как говорят французы, с не очень сильною проседью в темных, довольно длинных и густых еще волосах и в стриженой бородке клином. Одет он был в какой-то коричневый пиджак, очевидно от лучшего портного, но уже поношенный, сшитый примерно еще третьего года и совершенно уже вышедший из моды, так что из светских достаточных людей таких уже два года никто не носил. Белье, длинный галстук в виде шарфа, всё было так, как и у всех шиковатых джентльменов, но белье, если вглядеться ближе, было грязновато, а широкий шарф очень потерт. Клетчатые панталоны гостя сидели превосходно, но были опять-таки слишком светлы и как-то слишком узки, как теперь уже перестали носить, равно как и мягкая белая пуховая шляпа, которую уже слишком не по сезону притащил с собою гость.
Достоевского, несомненно, читали оба и не просто читали - Достоевский, наряду с Ницше, был, по меньшей мере, подтверждением идеи Томаса Манна о связи болезни и гениальности; идеи, воплощением которой стал образ Леверкюна. Это явствует из статьи "Достоевский - но в меру", написанной Манном к американскому изданию повестей Федора Михайловича в 1946 году.
Так, а почему у Достоевского черт в клетчатом? Можно пройтись по символике и узнать, что по-прежнему "поразительную ерунду сочиняют эти газетчики с утра". Было, например, предположение, что клетка - это отсылка к костюму Арлекина, символ шутовства. Пишут также, что клетчатый орнамент был запрещен на Руси от того, что поначалу ассоциировался с христианским крестом, а потом - с кладбищем, и только в XIX веке к просвещенным жителям столиц пришла европейская мода на клетчатое.
Конечно, костюм Арлекина притянут за уши, а запрет на клетку - чистый вздор. Испокон века у всякой русской крестьянки была панева, грубо говоря, юбка в клетку. Клетка - преобразованный солярный символ: поскольку круг выткать было затруднительно, его заменили квадратом, а множество квадратов - это, сами понимаете, клетка.
Но городская мода XIX века действительно формировалась европейским влиянием, в значительной степени - британским, где со времен королевы Виктории клетчатое прочно вошло в мужской гардероб. Отмечают, что в России мода на клетчатые штаны появилась в 1840-х. Возвращаемся к описанию Достоевского и находим в нем ключевое слово - "джентельмен". Оно прямо указывает на английский стиль. Черт, хоть и "русский", одевается по европейской моде, что само по себе недвусмысленно, ибо отношение Достоевского к Европе хорошо известно.