"Русский дневник" Джона Стейнбека
Сложно писать про книгу, которая не зацепила. Не то что бы не понравилась, а именно ничем не зацепила. "Русский дневник" Джона Стейнбека именно такая книга. Несмотря на длинное вступительное слово как самого автора, так и русскоязычных рецензентов (в том числе Владимира Познера) о том, для чего была вообще написана эта книга, в итоге я так и не понял, для чего же она была написана. Нет, не так. Поставленная писателем самому себе цель была понятна, недоумение вызвал результат. Так что скорее более уместным был бы вопрос, зачем она была опубликована. Я не верю, что Стейнбек был настолько наивен, чтобы верить тому, что ему показывали и рассказывали. Он хотел показать жизнь и мысли простых советских людей, познакомить с ними американского читателя, но по факту он видел только тот советский народ, который ему показывали. Конечно, нельзя исключать, что именно это Стейнбек, отдавая книгу в печать, и хотел донести до своего читателя. Избегая оценок и суждений, он просто перечислял факты, пробелы между которыми очень хорошо заполняются, зная (или хотя бы предполагая) истинное положение вещей. Но если так, то "вульгарные" правые США должны были бы ликовать. А они книгу как раз проигнорировали. Так же её проигнорировали и "истые" левые. В общем, в точности, как и предсказывал автор в конце книги: "Мы знаем, что этот дневник не удовлетворит никого - ни истых левых, ни вульгарных правых. Первые скажут, что он антирусский, вторые - что он прорусский. " Но они просто ничего не сказали, книга в принципе осталась незамеченной в США. В СССР книга много лет пролежала в спецхранилище и была переведена и опубликована на русский лишь в 1991. До конца жизни Стейнбек переживал, что его замысел так и не осуществился. Как не осуществился и его главный литературный замысел - книга (не дневник) о России.
Если кратко.
Джон Стейнбек познакомился с фотографом Робертом Капой (Эндре Эрнё Фри́дман) и на двоих они решили смотаться на пару месяцев в советскую Россию, чтобы посмотреть, что же там на самом деле происходит. Фраза "железный занавес", произнесённая Черчиллем в 46-м году, уже была подхвачена СМИ, поэтому, пока была возможность, было принято решение отправиться и приоткрыть завесу тайны о простом советском человеке.
С какими "простыми советскими людьми" Стейнбеку и Капе удалось столкнуться в той поездке?
В первую очередь, конечно, с таможенниками, пограничниками и милиционерами. Все очень хмурые поначалу, очень вежливые и, после успешной проверки документов, улыбчивые и ещё более вежливые. Исключительно русскоязычные.
Зашел я в гастроном посмотреть, что продают. Пока стоял, подошел ко мне человек и начал что-то говорить. Ну, я по-русски ни слова не знаю, а он понял, выставил один палец и говорит «рубль, рубль!». Ну, я понял, что ему нужен рубль. Я дал ему. Он так выставил ладонь, мол, стой, куда-то ушел, очень быстро вернулся с бутылкой водки, сделал мне знак, чтобы я пошел за ним. Вышли из магазина, зашли в какой-то подъезд, там его ждал еще человек. Тот достал из кармана стакан, этот ловко открыл бутылку, налил стакан до краёв, не проронив ни капли, приподнял его, вроде как салют, и залпом выпил. Налил еще и протянул мне. Я последовал его примеру. Потом налил третьему, и тот выпил. После этого он вновь выставляет палец и говорит «рубль!». Я ему дал, он выскочил из подъезда и через три минуты вновь появился с бутылкой. Ну, повторили всю процедуру и расстались лучшими друзьями. Я вышел на улицу, соображаю плохо, сел на обочину. Тут подходит ваш полицейский и начинает мне что-то выговаривать. Видно, у вас сидеть на обочине нельзя. Я встал и сказал ему единственное предложение, которое я выучил по-русски: «Я - американский писатель». Он посмотрел на меня, улыбнулся во всё лицо и бросился обнимать меня, крикнув «Хемингуэй!!!». Ваша страна единственная, в которой полицейские читали Хемингуэя.
Правда, цитата не из книги и вообще история записана Познером со слов Стейнбека значительно позже, после его другого визита в 60-е. Примечательно то, что тогда он уже перемещался без сопровождения и имел отличную возможность расширить свой кругозор, которой был лишён в 47-м году.
Переводчики и сопровождающие от всяких ВОКСов (Всесоюзное общество культурной связи с заграницей). Хорошо, если они представляли себе американцев и их разговорный язык. Но, увы, большинство учило классический литературный английский и общаться с ними оказалось очень не просто.
Отвечая на вопросы, я совсем не был уверен в точности перевода. Дело осложнялось двумя моментами. Во-первых, у нас с интервьюером был совершенно разный жизненный опыт. Во-вторых, мой английский, по всей вероятности, оказался слишком разговорным и его с трудом понимал переводчик, который изучал литературный английский язык. Чтобы понять, как меня поняли, я попросил перевести свои переведенные ответы с русского обратно на английский. Предчувствия не обманули: записанные ответы и близко не соответствовали тому, что я сказал в действительности. Это не было сделано специально, и дело здесь было даже не в трудностях перевода с одного языка на другой. Тут было нечто большее, чем языковые проблемы. Это была попытка перевода с одного образа мышления на другой. Наши собеседники были приятные и честные люди, но мы так и не смогли войти с ними в тесный языковой контакт. Это интервью стало последним - больше я подобных попыток не делал. И когда в Москве меня попросили дать интервью, я предложил, чтобы вопросы представили мне в письменном виде, чтобы я смог их обдумать, ответить на них по-английски, а затем проверить перевод. А поскольку этого сделано не было, интервью у меня больше не брали.
Водители любого автотранспорта: легковых авто, грузовых, автобусов - хозяева жизни, перед которыми готовы лебезить даже чиновники. Личный автотранспорт, служебный, не важно - из него выжималось всё до последней капли бензина и масла. Стейнбека в равной мере удивляла как готовность любого водителя в свободное (и даже не всегда свободное) время подхалтурить, так и способность спать при любых обстоятельствах, когда ехать никуда не надо.
Поздним вечером наш хозяин повез нас в гостиницу. На полпути у него кончился бензин. Он вышел из машины, остановил первый попавшийся автомобиль, быстро переговорил о чем-то по-русски с шофером, дал ему сто рублей, мы сели в машину, и незнакомец довез нас до дому. Как выяснилось, так можно делать практически всегда. Поздно вечером тут почти любая машина становится дорогим такси. Это очень удобно, потому что обыкновенных такси в Москве практически нет. К тому же обычный таксист сам выбирает маршрут и под него набивает машину клиентами. Вы должны сказать, куда вам надо, и таксист ответит, едет он в этом направлении или нет.
С городским населением (Москва, Киев, Тбилиси) путешественники общались довольно ограниченно. Тут и языковой барьер, и обстоятельства не сильно это подразумевали в принципе. Вечерами в ресторанах или в гостях за ужином они встречались с разного рода людьми, но составить по таким встречам впечатление об обычных людях просто невозможно. В Москве у Стейнбека с Капой была переводчицей Светлана Литвинова. Молодая, энергичная девушка с прекрасным американским английским, дочь полковника и всё такое:
От нее мы узнали, что советскую молодежь захлестнула волна нравственности. Чем-то это было похоже на то, что творилось в провинциальных американских городках примерно поколение назад. Приличные девушки не ходят в ночные клубы. Приличные девушки не курят. Приличные девушки не красят губы и ногти. Приличные девушки неброско одеваются. Приличные девушки не пьют. А еще приличные девушки очень осмотрительно ведут себя с парнями. В общем, у Суит-Ланы оказались такие высокие моральные принципы, что мы, в общем-то, никогда не считавшие себя особенно аморальными, стали казаться себе весьма малопристойными. Нам нравится, когда у женщины хороший макияж и когда можно критическим [взглядом] оценить ее точеные лодыжки. Мы предпочитаем девушек, которые пользуются тушью для ресниц и тенями для век. Нам нравятся свинг и скэт, когда голос звучит как музыкальный инструмент, и мы обожаем любоваться красивыми ножками девушек из кордебалета. А для Суит-Ланы все это было показателями декаданса, творениями загнивающего капитализма. И так считала не только Суит-Лана. Такими взглядами отличалось большинство молодых людей, с которыми мы встречались.
Спустя много лет, переводчица и дочь полковника Советской армии Сладкая Лана (игра Стейнбека и Капы с забавным русским именем Светлана) в интервью Владимиру Тольцу расскажет:
...я там такая идейная девочка, против искусства модерна. Он меня изобразил очень преданной. Ну, что делать? - Я в чем-то притворялась <...> я, конечно, ему много врала в ответах, как и положено. Потому что, откровенно говоря, врала я, потому что я была антисоветчица внутри, я была диссидентка уже тогда. Мне мама в 41-го году все рассказала, сказала, чтобы я молчала, не лезла, не была никакой активной. И я многие вещи понимала, что такое сказать нельзя Стейнбеку, что надо говорить так, как положено говорить. Поэтому он меня счел очень коммунистической, социалистической. Даже с картинами художников.
Но об этом Стейнбек, конечно, не мог догадываться. Как не мог он и догадываться о том, что советские крестьяне под Киевом не пьют шампанское и даже не припасают его для бог знает каких грандиозных событий:
Вернувшись из России, мы чаще всего слышали такие слова: «Они вам устроили показуху. Они все сделали специально для вас, а то, что на самом деле, они от вас скрыли». Согласен: эти люди действительно устроили для нас шоу, как устроил бы шоу для гостей любой фермер из Канзаса. Они поступили так же, как поступают американцы. Они действительно ради нас расстарались. Придя с поля в пыли, они помылись и надели лучшую одежду, а женщины достали из сундуков чистые свежие платки. Они помыли ноги и переобулись, они надели свежевыстиранные юбки и блузки. Девочки собрали цветы, поставили их в бутылки и принесли в светлую гостиную. А из других домов приходили целые группы детей со стаканами, тарелками и ложками. Одна женщина принесла банку огурцов какого-то особого засола. Со всей деревни присылали нам бутылки водки, а какой-то человек принес бутылку грузинского шампанского, которую он припас бог знает для какого грандиозного события.
Как и не мог догадываться Роберт Капа о том, что знаменитая русская печь, которой пользуются каждый день, выглядит немного не так, как она вышла на его фото:
Впрочем, будучи в Сталинграде, живя с видом на одни из многочисленных руин города, автор книги всё же столкнулся лицом к лицу с реальностью, которую не успели привести в должный вид. У реальностью оказалось закопченное девичье лицо:
Перед гостиницей, прямо под нашими окнами, была небольшая помойка, куда выбрасывали корки от дынь, кости, картофельную кожуру и прочее. В нескольких ярдах от этой помойки виднелся небольшой холмик с дырой, похожей на вход в норку суслика. И каждый день рано утром из этой норы выползала девочка. У нее были длинные босые ноги, тонкие жилистые руки и спутанные грязные волосы. Из-за многолетнего слоя грязи она стала темно-коричневой. Но когда эта девочка поднимала голову… У нее было самое красивое лицо из всех, которые мы когда-либо видели. Глаза у нее были хитрые, как у лисы, какие-то нечеловеческие, но она совершенно не напоминала слабоумную, у нее было лицо вполне нормального человека. В кошмаре сражений за город с ней что-то произошло, и она нашла покой в забытьи. Сидя на корточках, она подъедала арбузные корки и обсасывала кости из чужих супов. Часа за два пребывания на помойке она наедалась, а потом шла в сорняки, ложилась и засыпала на солнце. У нее было удивительно красивое лицо, а на своих длинных ногах она двигалась с грацией дикого животного. Люди из подвалов разговаривали с ней редко. Но однажды утром я увидел, как женщина, появившаяся из другой норы, дала девочке полбуханки хлеба. Та почти зарычала, схватила хлеб и прижала к груди. Словно полубезумная собака, девочка глядела на женщину, которая дала ей хлеб, и с подозрением косилась на нее до тех пор, пока та не ушла к себе в подвал. Потом девочка отвернулась, спрятала лицо в хлеб и как зверь стала смотреть поверх куска, водя глазами туда-сюда.
Капа, используя телеобъектив, сделал портреты этой девочки. Но в книге их не оказалось. Как же так? Лишь на последних страницах дан ответ на этот вопрос:
В полдень мы приземлились в Киеве. Таможенники весьма поверхностно осмотрели наш багаж, но выхватили из него коробку. Наверняка им о ней сообщили. Пока таможенник разрезал веревки, Капа все время смотрел на него, как баран перед закланием. Потом чиновники улыбнулись, пожали нам руки и ушли. Дверь закрылась, заработали моторы. Капа трясущимися руками открыл коробку. На первый взгляд все пленки были на месте. Капа улыбнулся, откинул голову назад и уснул еще до того, как самолет поднялся в воздух. Потом оказалась, что кое-какие негативы они все-таки забрали, но их было немного. Забрали пленки с топографическими подробностями, исчез снятый телеобъективом портрет безумной девушки из Сталинграда, пропали фотографии пленных, но больше ничего существенного не изъяли. Хозяйства, а главное лица людей оказались на месте - а именно за ними мы в первую очередь сюда и ехали.
Что ж, не повод для печали, ведь крестьянские портреты Капы и заметки о крестьянском быте Стейнбека удались на славу.
