Попадья "замужем за Церковью"
РЕЦЕНЗИЯ НА ПОВЕСТЬ Л.МАЛАХОВОЙ
...Произведение это насквозь женское и чрезвычайно эмансипированное. Собственно, всё сказано кощунственным названием, в котором “матушка” ставит себя на место священника, «обрученного с Престолом», то ли на место Самого Жениха церковного. И хотя попадья и старается подать свою роль в традиционном ключе, как верной хранительницы домашнего очага, она проговаривается: «матушка - щит для батюшки».
.
Описанные в книге сочные примеры наводят на мысль, что щит этот действительно страшен для врагов - не хуже, чем Персеев с отразившейся в нём головой Медузы Горгоны. Клубок змей представлен читателю весьма натуралистично. Жизнь “матушки” состоит из героических сражений - и с бытом, и, главное, с непереводящимися врагами.
На приходе битвы идут самые жаркие, ведь на кону - право быть «храмовой хозяйкой»:
«Пришлось немного повоевать с властительницами прихода, храмовыми хозяйками. Это чудовищное уродливое порождение советской эпохи - кошмар любого прихода. Кучка бабок, считающих, что храм - их вотчина и что они вольны делать в нем все, что им заблагорассудится».
Борьба идёт на выживание, по Дарвину:
«У нас в храме было две таких хозяйки. Одна, правда, быстро сообразила, что подул ветер перемен и отказалась от своих привилегий добровольно - характер у неё был полегче. Зато другая… Понадобилось полтора года, чтобы избавиться от неё».
А какая радость христианскому любвеобильному сердцу, когда очередной “враг” в лице старушки повергнут:
«Само собой, на коленочках к ней никто ползти не собирался. Более того - она получила по своему слову и даже более того - ноги её больше не было ни в каком храме вообще. Через несколько месяцев она заболела так, что по сей день не может покинуть своей квартиры».
Когда конкурентки на приходе устранены, попадья входит в силу, и...
занимает своё “законное” место:
«Матушка на приходе, как правило, - правая рука своего мужа… Она - первая помощница мужу, его опора. А на ней еще и дети, и быт. И… прихожане. Один священник сказал мне перед свадьбой: “Почему матушку называют матушкой? Потому что как её муж, батюшка, отец своим прихожанам, так и матушка в какой-то мере должна быть матерью для прихожан”».
Теперь, если не объявятся коварные соблазнительницы попа (наша авторша с ними расправилась легко), то серьёзная опасность может исходить разве что от свекрови, существа злокозненного и демонического:
«Нередко такие мамаши быстро берут приход полностью в свои руки, начинают распоряжаться средствами, стройматериалами, диктуют сыновьям, кого взять на работу, кого уволить и даже позволяют себе влезать в исповедь прихожан, давать советы “от себя”… И очень часто эти мамаши начинают конкурировать с невестками (матушками) за право быть первой леди при священнике».
Но и полноправная «первая леди», попадья вынуждена отбиваться от наседающей гнуси:
«Мало нам было проблем с приходом - практически сразу к нам хлынул поток родственников и знакомых, желающих поиметь от нас денег. Они шли толпами. Дай-дай-дай…»
Здесь мы касаемся самого животрепещущего вопроса, финансового. Предыдущий настоятель был вором и негодяем, как и множество храмовых активисток, желавших нажиться на церковной кассе. К ужасу любого эмпэшника, привыкшего к прейскуранту, где чётко оценены и требы, и таинства, и Христова Кровь,
«ящик не работал. Из-за этого с финансами и материальными ценностями в виде свечей, книг, крестиков и прочего был сущий бардак. Свечи брали, кто сколько хотел, денег оставляли тоже - кто сколько хотел. Никто не мог сказать определенно сумму пожертвований за записки, за отпевание, за крестины».
Разумеется, бизнес был налажен железной рукою в лучших традициях сергианского благочестия. Нет, для профанов, конечно же,
«считается, что всё, что несут прихожане в храм - это добровольное пожертвование, не облагаемое налогом. Хотя добиться этой льготы иерархам и юристам Церкви стоило больших усилий - несколько лет назад была предпринята попытка тотального контроля за финансами, проходящими через свечные ящики. Речь шла о том, чтобы установить в каждом храме расчетно-кассовый аппарат. Ведь с точки зрения налоговиков храмы занимаются торговлей, реализацией товара. Но с точки зрения религии храмы принимают пожертвования».
И вообще, завирается “матушка”, увлёкшись высокопарной идеей жертвы церковной,
«за количественным содержанием пожертвования никто и не следит. Принесли - и принесли. Дали - и дали. В православных церквях реализуется заповедь о тайне жертвы».
А ведь совсем недавно праведный гнев торговки вызывала как раз неопределённость суммы «пожертвования»!
Как слово «пожертвование» - лишь лукавое наименование церковной мзды, так и сама “матушка” не гнушается надевать на себя благочестивые личины. Всё церковное для неё не жизнь, а совокупность правил игры, которыми она и делится с читателями в своей книге. Такое сугубо “профессиональное” лицемерие вообще характерно для “духовного сословия” МП. Архиереи играют по-крупному, в международную политику: на Западе они экуменисты, а на родине подыгрывают тёмной пастве. Ну а мелкие пастырши озабочены в основном внешним видом, устраивая спектакли непосредственно на приходе:
«Иногда мне до сих пор снится, что я захожу в косметический магазин и выбираю тушь, тени, румяна… Но что поделаешь - менталитет прихожан нужно учитывать».
Тут “матушка” даже уступает первенство в страдании монахам. Её притворство имеет границы, а мирская жизнь предоставляет-таки возможность «оторваться». Жизнь всерьёз по этим ужасным правилам и канонам представить она не может. И потому монах, как человек, вся жизнь которого подчинена этим правилам, должен, в её представлении, испытывать просто нечеловеческие муки. Подумать только,
«монах не может пойти “прошвырнуться” по магазинам»…
Кому не понять здесь необъятности иноческой тоски, как не бедной попадье, которой на дальнем сельском приходе
«заново приходится осваивать жизненное пространство, где нет любимых магазинов».
Мысль “матушки” безыскусна, она не выходит за рамки околоцерковного быта. Но и за такими воззрениями стоит чёткая религиозная концепция. Кратко она формулируется так:
«Основная проблема современного духовенства и современных верующих вообще - поиск золотой середины между этим миром и Евангельской истиной».
Евангелие жжёт, когда держишь его в руках. Но и просто выкинуть его не хочется. И тут ничего не остаётся, как, по методу Кураева, поцеловать и поставить неудобную книгу «на полочку», и пытаться услужить двум господам (Матф.6:24). Это для фанатиков христианин - не от мира (Иоан.15:19). А вот сергианские
«священники - не выходцы с другой планеты. Это наши с вами соседи, одноклассники, бывшие сокурсники и сотрудники. Они живут в нашем мире, рядом с нами и являются детьми нашей эпохи, нашей общей морали».
Роман и Дарья Нуриевы
...Произведение это насквозь женское и чрезвычайно эмансипированное. Собственно, всё сказано кощунственным названием, в котором “матушка” ставит себя на место священника, «обрученного с Престолом», то ли на место Самого Жениха церковного. И хотя попадья и старается подать свою роль в традиционном ключе, как верной хранительницы домашнего очага, она проговаривается: «матушка - щит для батюшки».
.
Описанные в книге сочные примеры наводят на мысль, что щит этот действительно страшен для врагов - не хуже, чем Персеев с отразившейся в нём головой Медузы Горгоны. Клубок змей представлен читателю весьма натуралистично. Жизнь “матушки” состоит из героических сражений - и с бытом, и, главное, с непереводящимися врагами.
На приходе битвы идут самые жаркие, ведь на кону - право быть «храмовой хозяйкой»:
«Пришлось немного повоевать с властительницами прихода, храмовыми хозяйками. Это чудовищное уродливое порождение советской эпохи - кошмар любого прихода. Кучка бабок, считающих, что храм - их вотчина и что они вольны делать в нем все, что им заблагорассудится».
Борьба идёт на выживание, по Дарвину:
«У нас в храме было две таких хозяйки. Одна, правда, быстро сообразила, что подул ветер перемен и отказалась от своих привилегий добровольно - характер у неё был полегче. Зато другая… Понадобилось полтора года, чтобы избавиться от неё».
А какая радость христианскому любвеобильному сердцу, когда очередной “враг” в лице старушки повергнут:
«Само собой, на коленочках к ней никто ползти не собирался. Более того - она получила по своему слову и даже более того - ноги её больше не было ни в каком храме вообще. Через несколько месяцев она заболела так, что по сей день не может покинуть своей квартиры».
Когда конкурентки на приходе устранены, попадья входит в силу, и...
занимает своё “законное” место:
«Матушка на приходе, как правило, - правая рука своего мужа… Она - первая помощница мужу, его опора. А на ней еще и дети, и быт. И… прихожане. Один священник сказал мне перед свадьбой: “Почему матушку называют матушкой? Потому что как её муж, батюшка, отец своим прихожанам, так и матушка в какой-то мере должна быть матерью для прихожан”».
Теперь, если не объявятся коварные соблазнительницы попа (наша авторша с ними расправилась легко), то серьёзная опасность может исходить разве что от свекрови, существа злокозненного и демонического:
«Нередко такие мамаши быстро берут приход полностью в свои руки, начинают распоряжаться средствами, стройматериалами, диктуют сыновьям, кого взять на работу, кого уволить и даже позволяют себе влезать в исповедь прихожан, давать советы “от себя”… И очень часто эти мамаши начинают конкурировать с невестками (матушками) за право быть первой леди при священнике».
Но и полноправная «первая леди», попадья вынуждена отбиваться от наседающей гнуси:
«Мало нам было проблем с приходом - практически сразу к нам хлынул поток родственников и знакомых, желающих поиметь от нас денег. Они шли толпами. Дай-дай-дай…»
Здесь мы касаемся самого животрепещущего вопроса, финансового. Предыдущий настоятель был вором и негодяем, как и множество храмовых активисток, желавших нажиться на церковной кассе. К ужасу любого эмпэшника, привыкшего к прейскуранту, где чётко оценены и требы, и таинства, и Христова Кровь,
«ящик не работал. Из-за этого с финансами и материальными ценностями в виде свечей, книг, крестиков и прочего был сущий бардак. Свечи брали, кто сколько хотел, денег оставляли тоже - кто сколько хотел. Никто не мог сказать определенно сумму пожертвований за записки, за отпевание, за крестины».
Разумеется, бизнес был налажен железной рукою в лучших традициях сергианского благочестия. Нет, для профанов, конечно же,
«считается, что всё, что несут прихожане в храм - это добровольное пожертвование, не облагаемое налогом. Хотя добиться этой льготы иерархам и юристам Церкви стоило больших усилий - несколько лет назад была предпринята попытка тотального контроля за финансами, проходящими через свечные ящики. Речь шла о том, чтобы установить в каждом храме расчетно-кассовый аппарат. Ведь с точки зрения налоговиков храмы занимаются торговлей, реализацией товара. Но с точки зрения религии храмы принимают пожертвования».
И вообще, завирается “матушка”, увлёкшись высокопарной идеей жертвы церковной,
«за количественным содержанием пожертвования никто и не следит. Принесли - и принесли. Дали - и дали. В православных церквях реализуется заповедь о тайне жертвы».
А ведь совсем недавно праведный гнев торговки вызывала как раз неопределённость суммы «пожертвования»!
Как слово «пожертвование» - лишь лукавое наименование церковной мзды, так и сама “матушка” не гнушается надевать на себя благочестивые личины. Всё церковное для неё не жизнь, а совокупность правил игры, которыми она и делится с читателями в своей книге. Такое сугубо “профессиональное” лицемерие вообще характерно для “духовного сословия” МП. Архиереи играют по-крупному, в международную политику: на Западе они экуменисты, а на родине подыгрывают тёмной пастве. Ну а мелкие пастырши озабочены в основном внешним видом, устраивая спектакли непосредственно на приходе:
«Иногда мне до сих пор снится, что я захожу в косметический магазин и выбираю тушь, тени, румяна… Но что поделаешь - менталитет прихожан нужно учитывать».
Тут “матушка” даже уступает первенство в страдании монахам. Её притворство имеет границы, а мирская жизнь предоставляет-таки возможность «оторваться». Жизнь всерьёз по этим ужасным правилам и канонам представить она не может. И потому монах, как человек, вся жизнь которого подчинена этим правилам, должен, в её представлении, испытывать просто нечеловеческие муки. Подумать только,
«монах не может пойти “прошвырнуться” по магазинам»…
Кому не понять здесь необъятности иноческой тоски, как не бедной попадье, которой на дальнем сельском приходе
«заново приходится осваивать жизненное пространство, где нет любимых магазинов».
Мысль “матушки” безыскусна, она не выходит за рамки околоцерковного быта. Но и за такими воззрениями стоит чёткая религиозная концепция. Кратко она формулируется так:
«Основная проблема современного духовенства и современных верующих вообще - поиск золотой середины между этим миром и Евангельской истиной».
Евангелие жжёт, когда держишь его в руках. Но и просто выкинуть его не хочется. И тут ничего не остаётся, как, по методу Кураева, поцеловать и поставить неудобную книгу «на полочку», и пытаться услужить двум господам (Матф.6:24). Это для фанатиков христианин - не от мира (Иоан.15:19). А вот сергианские
«священники - не выходцы с другой планеты. Это наши с вами соседи, одноклассники, бывшие сокурсники и сотрудники. Они живут в нашем мире, рядом с нами и являются детьми нашей эпохи, нашей общей морали».
Роман и Дарья Нуриевы