Аккредитация, господа! Аккредитация!
Случилось сие безобразие в психиатрической больнице, 26-го ноября этого года. Автор понятия не имеет, как данное чудо мысли человеческой должно выглядеть, но теперь, он точно знает, как оно выглядит в его богадельне.
Сказать про сие ужос, значит не сказать ничего. Как насильственный свидетель сего аттракциона человеческой глупости, автор не может не принести покаяние, посредством ниже приведённого изложения.
Информационная деморализация началась задолго до описываемых событий. Месяца за три, в отделение, в коем автору «посчастливилось» работать, прискакал главврач и лихорадочно-возбуждёно возвестил об окончании мирной жизни и начале срочных приготовлений к судному дню. Среди всего прочего, в общей клинике маразма, особо заинтриговал момент необходимости наглядной демонстрации реабилитационной работы, проводимой с пациентами отделения.
На скромный взгляд автора, совсем не лишним будет отметить один маленький нюанс, - о том, что есть реабилитация, а точнее выразиться, медико-социальная реабилитация (МСР), по большому счёту, никто не имел ни малейшего понятия, но, то, что это модно и нужно, сообразительный главврач смекнул сразу, и, около 1,5 лет назад, наскоро состряпал отделение под гордым названием МСР. А, то, что данное отделение было создано на базе бывшего острого, с тем же персоналом и с тем же заведующим во главе, без каких-либо глупостей на предмет повышения квалификации, хотя бы, - это, уже, надо полагать, излишки многостаночного производства. Соответственно, в результате подобных не хитрых мудрствований, острое, по большому счёту, осталось острым, но под другим, многообещающим названием.
Так вот, вернёмся к нашим баранам, под трудами реабилитации предполагалось внушительное количество всякого рода поделок. За всё время работы автора в отделении, он ни разу не видел, ни одной поделки, сделанной руками пациента, если тот не ребёнок. Таким образом, как это часто бывает в нашей стране, задача по скоропалительному изготовлению оных, тяжким бременем опустилась на, отнюдь не хрупкие плечи младшего медицинского персонала. Змеиное логово разворошили. Змеи недовольно поднимали свои головы, злобно шипели и тупым взглядом обшаривали друг друга. Поскольку кусать начальство не позволял инстинкт самосохранения, ядовитые брызги, коих имелось предостаточно, с избытком доставались коллегам.
Насладившись всем выше нарисованным зрелищем, автор реально взвесил свои ресурсы и своевременно ушёл на больничный, благо, грипп и истеричный карантин этому, как нельзя кстати, поспособствовали. Правда, наслаждаться зимними каникулами долго не случилось, приблизительно за два дня до времени Пи, телефон автора взмолился, умоляя о пощаде, и ему ничего другого не оставалось, как взять трубку и выслушать длинную, пламенную речь, о собственной незаменимости и необходимости с лёгким налётом из корявых попыток шантажа и принуждения. Опять же, взвесив все «за» и «против», автор пришёл к разумному выводу не провоцировать обострение маразма и, грустно вздохнув, закрыв больничный, отправился в родной бедлам.
По прибытию в отделение, автор печально констатировал токсикоз у всех присутствующих от плохо контролируемых ядовитых укусов себе подобных, а также, плохо скрываемую ненависть к собственной персоне, поимевшей наглость удалиться на больничный, тогда, как страдать должны были все вместе и дружно. Не прошло и пары часов, как к нему в кабинет влетела заведующая с перекошенным лицом и выпученными глазами, видимо, забыв поздороваться, она лихорадочно выпалила: «Что вы будете показывать на аккредитации?»
Уходя немного в лирическое отступление, надо заметить, что автор до боли в скулах «любил» свою шестидесятидвухлетнюю мадам Помпадур, с её начёсом на голове в виде ирокеза, make-up(ом) в стиле дикой природы джунглей, регулярно транслируемых по National Geographic, немерянным количеством, варварского вида, серебра оттягивающим её дряблые конечности и прочие места её поизносившегося тела, одним словом, автор окончательно и бесповоротно, с самого первого взгляда четырёхлетней давности, был безнадёжно влюблён в сего леприкона, коему, будь он психиатр, давно выставил бы органическое расстройство личности сосудистого генеза, как минимум.
Так вот, изнывая от последствий вынужденной разлуки, посредством проклятого больничного, с объектом многолетней любви и привязанности, автор поднял на заведующую переполненные счастьем глаза и, одарив её незабвенный лик сияющим взглядом, радостно сообщил: «А я им станцую!»
На какое-то время, в кабинете автора повисла звенящая тишина, и без того выпученные, глаза мадам округлились ещё больше, хохолок ирокеза нервно вздрогнул, ядовито красные пухлые губки конвульсивно хватали воздух, автор, надо заметить, не на шутку испугался такой реакции и лихорадочно начал шарить рукой в столе на предмет нюхательной соли, если вдруг придётся возвращать её светлость из обморока. Но, благо дело, старушка оказалась крепче, чем выглядела, пару раз судорожно сглотнув, невероятными, видимо, усилиями вернув в свой взгляд худо-бедную осмысленность, злобно сверкнув глазами, заведующая завопила: «Как, как Вы смеете? Я так и передам главврачу!» Облегчённо вздохнув, автор заметил: «Непременно так и передайте, и, прошу Вас, ничего не перепутайте!» Звонкий перестук каблучков по паркету, так некрасиво оборванный глухим стуком двери о стену, возвестил об окончании данного, без сомнения, милейшего визита вежливости её светлости.
Как потом выяснилось, мадам заведующая и её первый советник, старшая медсестра, таки добрались до покоев её величества главврача и, надо полагать, упав в королевские ноги, наспех поведали душераздирающую историю непростительно зверского обращения автора с её верными подданными. После чего, у автора состоялась сдержанная аудиенция у королевы, в течении которой, ему намекнули, что неплохо было бы создать хор из пациентов больницы в рамках всё той же многострадальной реабилитации. Мол, была её величество в заморских королевствах Западной Украины, с дипломатическим визитом и увидала там чудо-хор, и чудо-театр, ну и озадачился её, и без того перенагруженный заботами, королевский мозг, созданием и в своих владениях подобных чудес. В данном месте у автора случился минутный ступор, его бедная фантазия подавилась завистью, взирая на продукцию королевского воображения. Его шокированный мозг пытался набросать хотя бы эскиз театра, или хора с участием психически больных пациентов, спустя мгновение, волшебный цинизм, таки заработал и первые штрихи безумной феерии мягко легли на фантазийный холст. Лёгкая полуулыбка преобразила перекошенный рот автора, глаза заблестели злобным весельем, когда его взору предстал возможный репертуар возможного хора и, конечно, театра, пальцы увлечённо играли массивным ключом от отделения, спрятанным в дебрях кармана белого халата. «Ну, так, что?», воззрилась на автора её величество королева, пребывая в восторге от собственной изобретательности. «А что?», протянул автор, «Это мысль, без сомненья достойная самого, что ни наесть пристального внимания», деликатно заметил он, «Хор и театр - это именно то, чего нашей больнице так не хватало! Вот, только надо бы человека достойного поискать, который смог бы возглавить сии благие начинания, с опытом, коего у меня, к сожалению, пока ещё мало. Как Вы думаете, Н. Ф. смогла бы возглавить…»
Но, Господа дорогие, вернёмся непосредственно к виновнику сего опуса, к аккредитации. Как это всегда бывает, к сожалению, не только в нашей больнице, много шума, много яда, огромное количество, как Вы все знаете, невосстанавливаемых, сожжённых клеток и в результате, - ничего, а именно, всё прошло быстро, безболезненно, комиссия удостоила отделение вскользь брошенным коротким взглядом, после чего, важно продефилировала на, уже заждавшийся её, банкет. Змеи облегчённо выдыхали, подсчитывая укусы, заведующая, у которой, никак не получалось затормозиться, нервно накручивала круги по коридору, курсируя от одного кабинета к другому и что-то брюзжа себе под напудренный носик, автор благоразумно укрывшись в кабинете, попивал чаёк не в силах избавиться от завладевших им картин, возможно, будущего хора и театра. Так, подошёл к своему логическому завершению четверг, 26-ое ноября.
А закончить бы хотелось на философской ноте, верной спутнице господина Цинизма. Во время всё той же аккредитации, проходя мрачными коридорами острого отделения, комиссия, вдруг, поинтересовалась, почему, дескать, решёток нет на одном из окон, на что заведующий данным отделением, выдержав паузу, риторически произнёс: «Разве мы вправе, решать судьбу человека?»