(no subject)
Вообразите, на выставку «Альбер Марке. Распахнутые окна» стоит очередь. В этакую-то погоду - красота. Из музейных дверей временами высовывается рука и трясёт в воздухе объёмной шерстяной тряпкой: «Музейный плед! Кому согреться?» Очередь веселится, приплясывает и требует музейные сто грамм и полевую кухню. И всем хорошо. И солнце сияет в заиндевелых окнах, которые, ясен перец, никому и в голову не приходит распахнуть. Но дверь периодически таки-распахивается, впуская очередную партию ненормальных, и вот он уже - Альбер Марке.
Люди, он прекрасен. И Балчуг, оказывается, от Парижа всего-то в двух взмахах кистью, и набережная Мойки примерно там же. А если ехать от Гамбурга в дождливый день, то через четверть часа можно оказаться на окраинах Тёплого Стана - и наоборот. Ощущение узнаваемости сражает наповал, этот Марке, оказывается, в чём-то такой же, как Камиль Коро, который тоже писал свои пейзажи где-то под Калугой, а потом выдавал их за Прованс. И вот эта поэзия индустриального неуюта, эта мнимая случайность в выборе ракурса, этот дивный, холодный, мазутный космос, ощетинившийся корабельными мачтами и строительными кранами, отражающийся сам в себе и по обе стороны одинаково угрюмый и волшебный. Где дома похожи на спичечные коробки и каждый предмет отделён от мира чёткой чёрной обводкой, а мир при этом - совершенно беспределен и ни от кого ничем не отделён. И неповторимость мгновения. И не-цикличность времени. Завтра уже всё будет не так. как вчера, и никогда уже не будет так, как сегодня, поэтому лови, что поймаешь, и пришпиливай кистью к бумаге, пока оно не убежало навсегда.
А когда мы ехали домой, на стене перехода на кольцевую линию вздымали кубки какие-то весёлые зелёные люди и, судя по подписям, агитировали всё за то же искусство двадцатого века.
- Чокнемся с искусством двадцатого века! - сказала, глядя на них,5x6venik , и зелёные люди ужасно обрадовались, что их наконец-то поняли.
Люди, он прекрасен. И Балчуг, оказывается, от Парижа всего-то в двух взмахах кистью, и набережная Мойки примерно там же. А если ехать от Гамбурга в дождливый день, то через четверть часа можно оказаться на окраинах Тёплого Стана - и наоборот. Ощущение узнаваемости сражает наповал, этот Марке, оказывается, в чём-то такой же, как Камиль Коро, который тоже писал свои пейзажи где-то под Калугой, а потом выдавал их за Прованс. И вот эта поэзия индустриального неуюта, эта мнимая случайность в выборе ракурса, этот дивный, холодный, мазутный космос, ощетинившийся корабельными мачтами и строительными кранами, отражающийся сам в себе и по обе стороны одинаково угрюмый и волшебный. Где дома похожи на спичечные коробки и каждый предмет отделён от мира чёткой чёрной обводкой, а мир при этом - совершенно беспределен и ни от кого ничем не отделён. И неповторимость мгновения. И не-цикличность времени. Завтра уже всё будет не так. как вчера, и никогда уже не будет так, как сегодня, поэтому лови, что поймаешь, и пришпиливай кистью к бумаге, пока оно не убежало навсегда.
А когда мы ехали домой, на стене перехода на кольцевую линию вздымали кубки какие-то весёлые зелёные люди и, судя по подписям, агитировали всё за то же искусство двадцатого века.
- Чокнемся с искусством двадцатого века! - сказала, глядя на них,5x6venik , и зелёные люди ужасно обрадовались, что их наконец-то поняли.