(no subject)
Простите. Это никакая не рецензия, а просто бессвязные выкрики по свежим следам. Всех, кто не согласен с выводами автора, предупреждаю, что автор сам с ними не согласен. Будьте снисходительны к автору, автор не в себе. Автор только что посмотрел дорановскую постановку «Ричарда Второго».
Ну, что казать? Начнём с того, что это моя любимая пьеса у Шекспира.
Правда, до вчерашнего дня я об этом не знала. Но, как сказал сторож на пристани, услышав, что к пристани подходит "Титаник" - лучше поздно, чем никогда.
К финалу прочтения я обнаружила себя в слезах и в недоумении по поводу их пролития. Ёлки, вот что мне до этой Гекубы? Отродясь же не плакала над Шекспиром и всегда честно думала, что он не для этого. И, если уж на то пошло, к примеру, Ричард Третий в качестве наказанного по заслугам злодея на троне куда привлекательнее, тут тебе и смысл, и воля, и ум, и характер... И вообще - где, где, привычный сюжет о «перевоспитания тирана в изгнании», который везде примерю одинаков, что в «Короле Лире», что в каком-нибудь «Последнем императоре»? Где скитания, боль, познание на своей шкуре страданий подданных, раскаяние, смирение, предсмертное очищение и прочие обязательные ингредиенты? Нету же тут ни хрена! Герой, как был, так и остался безжалостным, зацикленным на себе засранцем чудищем, ни на йоту не изменив ни одному из своих драгоценных пороков. Почему я же, чёрт возьми, разливаюсь горькими слезами над его историей, нимало ему при этом не сочувствуя?
Пришлось смотреть спектакль, чтобы разобраться.
Чёрт. Там же ответ, как на блюдечке, как на ладони.
Поэт и философ на троне.
Мечта всех просвещённых умов всех времён и народов.
Куда страшнее, чем обезьяна с гранатой или пресловутая венецианская бутыль с нитроглицерином.
НЕЛЬЗЯ его там оставлять, НИКАК. Он разорит страну подчистую, а потом, не моргнув глазом, сдаст её в аренду (в аренду, Карл!), ограбит в очередной раз подданных, играючи восстановит против себя сильнейшие дворянские роды, а сам отправится в заведомо проигрышный военный поход, потому что там, в мечтах, он его уже выиграл.
Ему НЕЛЬЗЯ править страной, потому что он давным-давно не видит её в упор. С рождения ли, с тех ли самых десяти лет, когда его посадили на трон, или, допустим, с четырнадцати, когда подавлял восстание Уота Тайлера - отличный, кстати, опыт для мальчика, вот здесь бы его и набраться, этого самого опыта.... Но вместо этого он отпускает ангельские кудри, красит ногти в золотой цвет и затворяется в бесконечно прекрасном внутреннем мире. И к границам этого мира он кладёт ВСЁ, и ради его благополучия и процветания грабит родичей, отправляет в ссылку приближённых, переступает через трупы, обвиняет, проклинает, обманывает и - что самое главное - делает всё это так глупо, так беспечно и нерасчётливо, что в конце концов возмущает против себя самых терпеливых. В самом деле, если уж тиран, то пусть будет тиран - а не это вот... не знаю, что.
Господи, КАК это играет Теннант.
Я в очередной раз от него этого не ожидала, клянусь. Особенно после разочарования от его Гамлета и Бенедикта. Но тут... мамадорогая.
Большинство зрителей видят его героя царственным. Я - не вижу. Я вижу, что он бесконечно нелеп в этих потугах быть величественным, с этим задранным подбородком, с этой невыносимо-королевской осанкой и театральными жестами. Но при этом он - в смысле, не актёр, а его герой - ни разу НЕ ИГРАЕТ. Он - поэт, он искренне видит себя таким. И окружающие до поры до времени тоже его таким видят - именно потому, что в этой своей игре он невыносимо, чертовски убедителен, а не только в силу всё ещё священных феодальных предрассудков.
Что бы с ним ни происходило, он не понимает, что происходит. На самом деле он стократ глубже и мудрее всех, кто его окружает, но беда его в том, что он смотрит не туда, куда смотрят они. Он смотрит в корень в то время, когда надо смотреть на поверхность. Он запросто может сесть посреди чистого поля, обнять собственные колени и начать рассуждать о бренности всего сущего. И соратники его сядут вокруг него и будут слушать - не из подхалимства и даже не из вассальной верности, просто он говорит так, что не заслушаться невозможно. Всё, что творится с ним и вокруг него, он немедленно превращает в сюжет. А потом упивается дальнейшим его развитием, пьянеет от метафор и обобщений, не слыша звона мечей над собственной головой. Это не позёрство, не любовь к риторике и отнюдь не интеллигентское пустословье. Он так живёт, он описывает то, что видит. И он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО видит, видит собственными глазами, как Господь посылает ему с небес на помощь ангельское войско, и искренне недоумевает, где оно могло так замешкаться по пути.
И эта истеричность, эта ипохондрия пополам со средневековой дикостью, эти мгновенные переходы от отчаяния - к надежде, от цинизма - к беззащитности, от площадной ругани - к женственной нежности... Сцена его отречения от престола - боже, какая непристойная комедия! Какая высокая трагедия, напрочь выворачивающая душу! Как он это сыграл ОДНОВРЕМЕННО, я просто ума не приложу. Вот эта чудовищная, неприличная истерика, исполненная такой простодушной и высокой поэзии, что враги, низложившие его, стоят и слушают со смесью брезгливости, завороженности и стыда. За кого им стыдно? За него, столь театрально и непритворно выворачивающего себя перед ними наизнанку? За себя, предающих на смерть это убоище, этого шута на троне, безумца и разорителя, своего короля - короля по праву, данному ему Богом, прекрасного, как солнце, чистого, как ангел, которому они вот только что, минуту назад клялись в верности и целовали крест….
О, ёлки, как он это сыграл.
Ведь вся штука в том, что эгоистичное чудище никуда не делось - вот оно, во всей красе, катается по сцене и заливается слезами от жалости к себе - ТОЛЬКО к себе, не думая решительно ни о чём и ни о ком ином. Но здесь же, рядом с ним, стоит тот самый ангельский король, которым он сам себя мнит, и он-то как раз прекрасен и полон достоинства. И это видят ВСЕ - не только он. Поразительная сцена.
И сцена в тюрьме, где он слагает поэтический трактат из собственных страданий. Упиваясь не страданиями - о, нет! - словами и образами. Поэт и философ, которого наконец посадили на цепь. Спусти его с этой цепи, и он опять пойдёт делать глупости, предавать, пировать, разорять страну, восстанавливать против себя сильных и ласкать слабых, которые потом ему же воткнут в спину нож. Он ни черта не понял и ни на йоту не изменился. Он такой же, как был - злой, беззащитный, мстительный, занятый собой и только собой, нежный, яростный, женственный, мужественный, бессовестный, ЖИВОЙ. Он не прощает врагов, он по-прежнему истово их ненавидит, а враги - это все, кто не пляшет под его дудку. И ты, глядя на это сквозь слёзы - уж простите, дамы и господа, но именно сквозь них - понимаешь, что плачешь ты не от умиления тем, что герой, весь такой хрупкий и большеглазый, мучается в цепях, в грязной рубахе и со стёртыми в кровь запястьями. Ты плачешь от облегчения, радуясь тому, что он не изменяет себе, что он остался таким же, как был, сукиным сыном, и не боится им быть, и не боится нам это показывать. Господи, какое счастье, что он не исправился! Какое счастье, что тотчас после потрясающего монолога на тему «заключите меня в ореховую скорлупу, и мне будет принадлежать весь мир» и после пронзительной сцены с конюхом он тут же набрасывается с кулаками на тюремщика, а потом отчаянно, роскошно сражается с кинувшимися на него солдатами. Он НАСТОЯЩИЙ, люди, вот в чём вся штука! Не такой, каким бы его хотели видеть его приближённые и его литературные критики. Не герой назидательной притчи о том, как жил-был плохой мальчик, убивал топором старушек, а потом его отправили на каторгу, и он исправился, и теперь переводит старушек через дорогу. Он существует не в назидание нам - он просто существует. И, будучи таким, умудряется так заворожить зрителя, что тот всю дорогу, как дурак, сострадает ему изо всех сил и не думает о том, каково бы ему было, окажись он, в недобрый час, его поданным или приближённым.
А самое поразительное, что тот сказочный король в золотом венце и незапятнанных белых одеждах тоже существует, и он тоже настоящий. Потому что, повторюсь, этот дикий сферический ипохондрик так свято верит в то, что он - этот король и есть, что он действительно есть, и мы его видим, и готовы преклонить колени, и клясться в верности, и целовать крест, и проклинать его врагов, которые стоят вокруг сумрачной заскорузлой толпой и знают, что в этой истории они непоправимо правы, и правота их ляжет тяжким проклятьем и на них самих, и на их потомков.
***
Сразу предупреждаю: это только начало. Я же ещё ничего не сказала из того, что хотела сказать!
И про игру актёров не сказала. И про постановку. И... о, нет, держите меня, найдите где-нибудь кляп и наручники!
Главное, вы же это уже и без меня видели и знаете. Так что. как только меня в очередной раз понесёт, вы это проматывайте, ладно? Потому что меня колбасит уже сутки, и я чувствую, что добром это не кончится. По крайней мере, в ближайшее время.
Ну, что казать? Начнём с того, что это моя любимая пьеса у Шекспира.
Правда, до вчерашнего дня я об этом не знала. Но, как сказал сторож на пристани, услышав, что к пристани подходит "Титаник" - лучше поздно, чем никогда.
К финалу прочтения я обнаружила себя в слезах и в недоумении по поводу их пролития. Ёлки, вот что мне до этой Гекубы? Отродясь же не плакала над Шекспиром и всегда честно думала, что он не для этого. И, если уж на то пошло, к примеру, Ричард Третий в качестве наказанного по заслугам злодея на троне куда привлекательнее, тут тебе и смысл, и воля, и ум, и характер... И вообще - где, где, привычный сюжет о «перевоспитания тирана в изгнании», который везде примерю одинаков, что в «Короле Лире», что в каком-нибудь «Последнем императоре»? Где скитания, боль, познание на своей шкуре страданий подданных, раскаяние, смирение, предсмертное очищение и прочие обязательные ингредиенты? Нету же тут ни хрена! Герой, как был, так и остался безжалостным, зацикленным на себе засранцем чудищем, ни на йоту не изменив ни одному из своих драгоценных пороков. Почему я же, чёрт возьми, разливаюсь горькими слезами над его историей, нимало ему при этом не сочувствуя?
Пришлось смотреть спектакль, чтобы разобраться.
Чёрт. Там же ответ, как на блюдечке, как на ладони.
Поэт и философ на троне.
Мечта всех просвещённых умов всех времён и народов.
Куда страшнее, чем обезьяна с гранатой или пресловутая венецианская бутыль с нитроглицерином.
НЕЛЬЗЯ его там оставлять, НИКАК. Он разорит страну подчистую, а потом, не моргнув глазом, сдаст её в аренду (в аренду, Карл!), ограбит в очередной раз подданных, играючи восстановит против себя сильнейшие дворянские роды, а сам отправится в заведомо проигрышный военный поход, потому что там, в мечтах, он его уже выиграл.
Ему НЕЛЬЗЯ править страной, потому что он давным-давно не видит её в упор. С рождения ли, с тех ли самых десяти лет, когда его посадили на трон, или, допустим, с четырнадцати, когда подавлял восстание Уота Тайлера - отличный, кстати, опыт для мальчика, вот здесь бы его и набраться, этого самого опыта.... Но вместо этого он отпускает ангельские кудри, красит ногти в золотой цвет и затворяется в бесконечно прекрасном внутреннем мире. И к границам этого мира он кладёт ВСЁ, и ради его благополучия и процветания грабит родичей, отправляет в ссылку приближённых, переступает через трупы, обвиняет, проклинает, обманывает и - что самое главное - делает всё это так глупо, так беспечно и нерасчётливо, что в конце концов возмущает против себя самых терпеливых. В самом деле, если уж тиран, то пусть будет тиран - а не это вот... не знаю, что.
Господи, КАК это играет Теннант.
Я в очередной раз от него этого не ожидала, клянусь. Особенно после разочарования от его Гамлета и Бенедикта. Но тут... мамадорогая.
Большинство зрителей видят его героя царственным. Я - не вижу. Я вижу, что он бесконечно нелеп в этих потугах быть величественным, с этим задранным подбородком, с этой невыносимо-королевской осанкой и театральными жестами. Но при этом он - в смысле, не актёр, а его герой - ни разу НЕ ИГРАЕТ. Он - поэт, он искренне видит себя таким. И окружающие до поры до времени тоже его таким видят - именно потому, что в этой своей игре он невыносимо, чертовски убедителен, а не только в силу всё ещё священных феодальных предрассудков.
Что бы с ним ни происходило, он не понимает, что происходит. На самом деле он стократ глубже и мудрее всех, кто его окружает, но беда его в том, что он смотрит не туда, куда смотрят они. Он смотрит в корень в то время, когда надо смотреть на поверхность. Он запросто может сесть посреди чистого поля, обнять собственные колени и начать рассуждать о бренности всего сущего. И соратники его сядут вокруг него и будут слушать - не из подхалимства и даже не из вассальной верности, просто он говорит так, что не заслушаться невозможно. Всё, что творится с ним и вокруг него, он немедленно превращает в сюжет. А потом упивается дальнейшим его развитием, пьянеет от метафор и обобщений, не слыша звона мечей над собственной головой. Это не позёрство, не любовь к риторике и отнюдь не интеллигентское пустословье. Он так живёт, он описывает то, что видит. И он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО видит, видит собственными глазами, как Господь посылает ему с небес на помощь ангельское войско, и искренне недоумевает, где оно могло так замешкаться по пути.
И эта истеричность, эта ипохондрия пополам со средневековой дикостью, эти мгновенные переходы от отчаяния - к надежде, от цинизма - к беззащитности, от площадной ругани - к женственной нежности... Сцена его отречения от престола - боже, какая непристойная комедия! Какая высокая трагедия, напрочь выворачивающая душу! Как он это сыграл ОДНОВРЕМЕННО, я просто ума не приложу. Вот эта чудовищная, неприличная истерика, исполненная такой простодушной и высокой поэзии, что враги, низложившие его, стоят и слушают со смесью брезгливости, завороженности и стыда. За кого им стыдно? За него, столь театрально и непритворно выворачивающего себя перед ними наизнанку? За себя, предающих на смерть это убоище, этого шута на троне, безумца и разорителя, своего короля - короля по праву, данному ему Богом, прекрасного, как солнце, чистого, как ангел, которому они вот только что, минуту назад клялись в верности и целовали крест….
О, ёлки, как он это сыграл.
Ведь вся штука в том, что эгоистичное чудище никуда не делось - вот оно, во всей красе, катается по сцене и заливается слезами от жалости к себе - ТОЛЬКО к себе, не думая решительно ни о чём и ни о ком ином. Но здесь же, рядом с ним, стоит тот самый ангельский король, которым он сам себя мнит, и он-то как раз прекрасен и полон достоинства. И это видят ВСЕ - не только он. Поразительная сцена.
И сцена в тюрьме, где он слагает поэтический трактат из собственных страданий. Упиваясь не страданиями - о, нет! - словами и образами. Поэт и философ, которого наконец посадили на цепь. Спусти его с этой цепи, и он опять пойдёт делать глупости, предавать, пировать, разорять страну, восстанавливать против себя сильных и ласкать слабых, которые потом ему же воткнут в спину нож. Он ни черта не понял и ни на йоту не изменился. Он такой же, как был - злой, беззащитный, мстительный, занятый собой и только собой, нежный, яростный, женственный, мужественный, бессовестный, ЖИВОЙ. Он не прощает врагов, он по-прежнему истово их ненавидит, а враги - это все, кто не пляшет под его дудку. И ты, глядя на это сквозь слёзы - уж простите, дамы и господа, но именно сквозь них - понимаешь, что плачешь ты не от умиления тем, что герой, весь такой хрупкий и большеглазый, мучается в цепях, в грязной рубахе и со стёртыми в кровь запястьями. Ты плачешь от облегчения, радуясь тому, что он не изменяет себе, что он остался таким же, как был, сукиным сыном, и не боится им быть, и не боится нам это показывать. Господи, какое счастье, что он не исправился! Какое счастье, что тотчас после потрясающего монолога на тему «заключите меня в ореховую скорлупу, и мне будет принадлежать весь мир» и после пронзительной сцены с конюхом он тут же набрасывается с кулаками на тюремщика, а потом отчаянно, роскошно сражается с кинувшимися на него солдатами. Он НАСТОЯЩИЙ, люди, вот в чём вся штука! Не такой, каким бы его хотели видеть его приближённые и его литературные критики. Не герой назидательной притчи о том, как жил-был плохой мальчик, убивал топором старушек, а потом его отправили на каторгу, и он исправился, и теперь переводит старушек через дорогу. Он существует не в назидание нам - он просто существует. И, будучи таким, умудряется так заворожить зрителя, что тот всю дорогу, как дурак, сострадает ему изо всех сил и не думает о том, каково бы ему было, окажись он, в недобрый час, его поданным или приближённым.
А самое поразительное, что тот сказочный король в золотом венце и незапятнанных белых одеждах тоже существует, и он тоже настоящий. Потому что, повторюсь, этот дикий сферический ипохондрик так свято верит в то, что он - этот король и есть, что он действительно есть, и мы его видим, и готовы преклонить колени, и клясться в верности, и целовать крест, и проклинать его врагов, которые стоят вокруг сумрачной заскорузлой толпой и знают, что в этой истории они непоправимо правы, и правота их ляжет тяжким проклятьем и на них самих, и на их потомков.
***
Сразу предупреждаю: это только начало. Я же ещё ничего не сказала из того, что хотела сказать!
И про игру актёров не сказала. И про постановку. И... о, нет, держите меня, найдите где-нибудь кляп и наручники!
Главное, вы же это уже и без меня видели и знаете. Так что. как только меня в очередной раз понесёт, вы это проматывайте, ладно? Потому что меня колбасит уже сутки, и я чувствую, что добром это не кончится. По крайней мере, в ближайшее время.