(no subject)
Сестра рассказала о постановке «Горя от ума», где всё происходящее показано глазами буфетчика Петруши.
Я считаю, что на этом глупо останавливаться. В следующий раз нужно показать, как на весь этот дурдом смотрит шпиц Анфисы Ниловны Хлёстовой. Большой безумный мир глазами маленького разумного существа… По-моему, отлично. Да и по степени раздражительности и склонности к обличениям всякий порядочный шпиц даст фору любому Чацкому…. И любопытно, распознает ли он сразу в Молчалине лизоблюда и лицемера - или же разглядит в нём некий надрыв, заставляющий его неосознанно тянуться душой к пусть избалованному, но всё-таки такому же, как он сам, бессловесному игрушечному созданию? А восприятие тем же шпицем сапог Скалозуба? Шлафрока Фамусова? Дурацкой манеры Чацкого взмахивать рукой при очередном монологе? Софьиных приторных духов? Всё того же буфетчика Петруши с его упоительными буфетными запахами и вечными подлыми попытками украдкой дать пинка? Какой простор для трактовок сюжета и раскрытия образов! Я, между прочим, не шучу. Я бы сделала, если б умела.
**
Жалко, что в «Подкидыше» все помнят одну Раневскую. Ну, Рину Зелёную ещё иногда.
А там на самом деле чудесны все. И эта старомодная степенность и старательность детей перед камерой. И это слишком тщательное глубокомыслие младенческой наивности. Все дети трогательны и рассудительны, и все взрослые к ним добры... Если слушаться старших и вовремя уворачиваться от копыт подводных лошадей, то ничего плохого вовек не случится. И атмосфера, да. Когда при взгляде на экран физически чувствуешь теплоту асфальта сквозь подошвы сандалет. И запах сирени в парке. И безмятежную лёгкость только что разбуженного, протирающего глаза летнего дня. Какой бы сахарной ни выглядела эта старательно разлитая по экрану безмятежность, всё равно до боли остро ощущаешь её горечь и хрупкость. И как знать, не благодаря ли этим экранным иллюзиям наше детство так спокойно протекало на заднем дворе, куда НЕ выходили окна родительской квартиры?
А финал? Все ли помнят финал? Когда герой Плятта, возвращаясь домой, останавливается перед витриной с игрушками и долго, пристально на неё смотрит. Потом садится рядом на выступ, как на завалинку, с очень нежным, очень погружённым в себя лицом - а потом приподнимает голову и улыбается. Вот ей-богу, перед этой улыбкой ПОЧТИ блекнет улыбка Кабирии (ПОЧТИ, я сказала! :)) А у кого ни спроси, никто не помнит. Зато «мулю» помнят все.
Я считаю, что на этом глупо останавливаться. В следующий раз нужно показать, как на весь этот дурдом смотрит шпиц Анфисы Ниловны Хлёстовой. Большой безумный мир глазами маленького разумного существа… По-моему, отлично. Да и по степени раздражительности и склонности к обличениям всякий порядочный шпиц даст фору любому Чацкому…. И любопытно, распознает ли он сразу в Молчалине лизоблюда и лицемера - или же разглядит в нём некий надрыв, заставляющий его неосознанно тянуться душой к пусть избалованному, но всё-таки такому же, как он сам, бессловесному игрушечному созданию? А восприятие тем же шпицем сапог Скалозуба? Шлафрока Фамусова? Дурацкой манеры Чацкого взмахивать рукой при очередном монологе? Софьиных приторных духов? Всё того же буфетчика Петруши с его упоительными буфетными запахами и вечными подлыми попытками украдкой дать пинка? Какой простор для трактовок сюжета и раскрытия образов! Я, между прочим, не шучу. Я бы сделала, если б умела.
**
Жалко, что в «Подкидыше» все помнят одну Раневскую. Ну, Рину Зелёную ещё иногда.
А там на самом деле чудесны все. И эта старомодная степенность и старательность детей перед камерой. И это слишком тщательное глубокомыслие младенческой наивности. Все дети трогательны и рассудительны, и все взрослые к ним добры... Если слушаться старших и вовремя уворачиваться от копыт подводных лошадей, то ничего плохого вовек не случится. И атмосфера, да. Когда при взгляде на экран физически чувствуешь теплоту асфальта сквозь подошвы сандалет. И запах сирени в парке. И безмятежную лёгкость только что разбуженного, протирающего глаза летнего дня. Какой бы сахарной ни выглядела эта старательно разлитая по экрану безмятежность, всё равно до боли остро ощущаешь её горечь и хрупкость. И как знать, не благодаря ли этим экранным иллюзиям наше детство так спокойно протекало на заднем дворе, куда НЕ выходили окна родительской квартиры?
А финал? Все ли помнят финал? Когда герой Плятта, возвращаясь домой, останавливается перед витриной с игрушками и долго, пристально на неё смотрит. Потом садится рядом на выступ, как на завалинку, с очень нежным, очень погружённым в себя лицом - а потом приподнимает голову и улыбается. Вот ей-богу, перед этой улыбкой ПОЧТИ блекнет улыбка Кабирии (ПОЧТИ, я сказала! :)) А у кого ни спроси, никто не помнит. Зато «мулю» помнят все.