(no subject)
Вот никогда мне не написать фанфик про Шерлока Холмса.
Потому что написать: «взгляд Мориарти сочился ядом» можно только при наличии не просто чистейшей литературной невинности (которая, как и всякая невинность, дарит её обладателю магическую силу), но и особого рода воображения. Я не шучу и не иронизирую. У бульварного жанра свои законы, первый из которых: свято верить в то, что так писать МОЖНО. Более того: не догадываться о том, что, в принципе, о том же самом можно написать как-то по-другому. Бульварный жанр невозможно подделать; пожилые интеллектуалы, пытающиеся напялить шпионскую шляпу с бубенчиками, решительно никого не обманут. Свежесть и необременённость здесь не приправа, а необходимые ингредиенты. А в соединении с невинностью переводчиков магия, как вы сами понимаете, усиливается многократно.
«Жизнь за городом всегда выглядит более простой и патриархальной, но и там все разговоры ведутся в основном об убийствах. Особенно по ночам».
«Мало кто из них мог позволить себе, бродя по улицам в ту субботнюю ночь, например, маринованного угря, суп под черепаху, заливные яйца, телячьи рёбрышки с хреном и картофелем или бокал шампанского «Руаяль Шартэ». Был среди них один, который, подобно сотням и тысячам, употреблял в изобилии из всего перечисленного один лишь джин».
«Муж работал грузчиком на рынке, а жена носила ситцевое тёмно-зелёное платье с тремя металлическими пуговицами».
«Миссис Коулз стащила башмаки с ног у ссудной кассы на Олд-Монтегю-Стрит и побежала в подворотню».
«Мужчины ели молча, не раскрывая рта».
«Он поцеловал её, она ответила, а дальше всё пошло само собой, без их участия».
«Подозрительная задумчивость глубоко въелась в каждую морщинку усталого лица дежурного сержанта».
«Было ясно, что в контролёре пробудился древний, до этого времени глубоко дремавший инстинкт авантюризма».
«Питер попытался задержать её, но она вырвала у него руку легко, словно чахлый кустик».
«Причуды людской природы рано или поздно каждого приводят к непредвиденному итогу».
«Энн-Мэри знала, как сделать так, чтобы мужчины воспринимали её тело в качестве естественного результата своего обаяния»
Но даже если предположить, что оригинал без переводчика и вполовину не так прекрасен, всё равно вот эту фразу: «На лице профессора с медленной, неумолимой неотвратимостью проступила улыбка» - надо ПРИДУМАТЬ, чёрт возьми, надо иметь для этого специальный талант, потому что по-своему она РОСКОШНА. Я так не умею и подозреваю, что и вы - тоже. А вот Дойл стоял в полушаге от того, чтобы начать писать именно так. И не исключено, что герой его потому и попытался спрятаться от публики за Рейхенбахским водопадом, что ИСПУГАЛСЯ. Не Мориарти, разумеется - что ему какой-то Мориарти. А того, что ему всё это начинает НРАВИТЬСЯ. И этот стиль, и вся эта восхитительная бульварная мутотень. Что рано или поздно он пошлёт к чертям свой дендизм, сойдёт с пьедестала и начнёт бродить по колено в той самой жирной лондонской грязи, по которой с таким детским удовольствием бродили и бродят многочисленные продолжатели «шерлокианы». И, в общем-то, так оно и получилось: по возвращении с того света он оказался в шаге от этой трясины: мутные фонари, подворотни, сутенёры, наёмные шпионы стали вытеснять дедукцию, камин, расслабленную позу, пальцы домиком и «нерегулярные части с Бейкер-стрит» «Сиятельный клиент» - уже почти бульварный жанр; «Камень Мазарини» - то же самое, но без всякого «почти». Но каким-то чудом автор и его герой удерживаются-таки от окончательного перехода на ту сторону. Так и остаются балансировать между хрустальной сказкой и низкопробным чтивом, между лукавой наивностью мифа и честной наивностью в меру халтурного сериала. Мы всё ждём и гадаем, что же они в конце концов выберут - а они в конце концов дружно показывают нам язык и предлагают смириться с Суссексом, пчёлами, зелёными лугами и прочими отшельническими радостями.
Абсолютно неправдоподобный финал.
Абсолютно гениальный.
Потому что написать: «взгляд Мориарти сочился ядом» можно только при наличии не просто чистейшей литературной невинности (которая, как и всякая невинность, дарит её обладателю магическую силу), но и особого рода воображения. Я не шучу и не иронизирую. У бульварного жанра свои законы, первый из которых: свято верить в то, что так писать МОЖНО. Более того: не догадываться о том, что, в принципе, о том же самом можно написать как-то по-другому. Бульварный жанр невозможно подделать; пожилые интеллектуалы, пытающиеся напялить шпионскую шляпу с бубенчиками, решительно никого не обманут. Свежесть и необременённость здесь не приправа, а необходимые ингредиенты. А в соединении с невинностью переводчиков магия, как вы сами понимаете, усиливается многократно.
«Жизнь за городом всегда выглядит более простой и патриархальной, но и там все разговоры ведутся в основном об убийствах. Особенно по ночам».
«Мало кто из них мог позволить себе, бродя по улицам в ту субботнюю ночь, например, маринованного угря, суп под черепаху, заливные яйца, телячьи рёбрышки с хреном и картофелем или бокал шампанского «Руаяль Шартэ». Был среди них один, который, подобно сотням и тысячам, употреблял в изобилии из всего перечисленного один лишь джин».
«Муж работал грузчиком на рынке, а жена носила ситцевое тёмно-зелёное платье с тремя металлическими пуговицами».
«Миссис Коулз стащила башмаки с ног у ссудной кассы на Олд-Монтегю-Стрит и побежала в подворотню».
«Мужчины ели молча, не раскрывая рта».
«Он поцеловал её, она ответила, а дальше всё пошло само собой, без их участия».
«Подозрительная задумчивость глубоко въелась в каждую морщинку усталого лица дежурного сержанта».
«Было ясно, что в контролёре пробудился древний, до этого времени глубоко дремавший инстинкт авантюризма».
«Питер попытался задержать её, но она вырвала у него руку легко, словно чахлый кустик».
«Причуды людской природы рано или поздно каждого приводят к непредвиденному итогу».
«Энн-Мэри знала, как сделать так, чтобы мужчины воспринимали её тело в качестве естественного результата своего обаяния»
Но даже если предположить, что оригинал без переводчика и вполовину не так прекрасен, всё равно вот эту фразу: «На лице профессора с медленной, неумолимой неотвратимостью проступила улыбка» - надо ПРИДУМАТЬ, чёрт возьми, надо иметь для этого специальный талант, потому что по-своему она РОСКОШНА. Я так не умею и подозреваю, что и вы - тоже. А вот Дойл стоял в полушаге от того, чтобы начать писать именно так. И не исключено, что герой его потому и попытался спрятаться от публики за Рейхенбахским водопадом, что ИСПУГАЛСЯ. Не Мориарти, разумеется - что ему какой-то Мориарти. А того, что ему всё это начинает НРАВИТЬСЯ. И этот стиль, и вся эта восхитительная бульварная мутотень. Что рано или поздно он пошлёт к чертям свой дендизм, сойдёт с пьедестала и начнёт бродить по колено в той самой жирной лондонской грязи, по которой с таким детским удовольствием бродили и бродят многочисленные продолжатели «шерлокианы». И, в общем-то, так оно и получилось: по возвращении с того света он оказался в шаге от этой трясины: мутные фонари, подворотни, сутенёры, наёмные шпионы стали вытеснять дедукцию, камин, расслабленную позу, пальцы домиком и «нерегулярные части с Бейкер-стрит» «Сиятельный клиент» - уже почти бульварный жанр; «Камень Мазарини» - то же самое, но без всякого «почти». Но каким-то чудом автор и его герой удерживаются-таки от окончательного перехода на ту сторону. Так и остаются балансировать между хрустальной сказкой и низкопробным чтивом, между лукавой наивностью мифа и честной наивностью в меру халтурного сериала. Мы всё ждём и гадаем, что же они в конце концов выберут - а они в конце концов дружно показывают нам язык и предлагают смириться с Суссексом, пчёлами, зелёными лугами и прочими отшельническими радостями.
Абсолютно неправдоподобный финал.
Абсолютно гениальный.