(no subject)
Хорошее на вчерашний день.
Новая краска для волос. Цвет антикварного медного таза, в котором пять поколений хозяек варило варенье. Тончайшие переходы от грязно-малинового к грязно-бурому там, где варенье потекло через край и пригорело. Кое-где его, видимо, пытались отчистить, и в этих произвольных местах медь сияет, как золото, и кокетливо приоткрывает седину. Красота. Полдня горделиво вздрагивала, проходя мимо зеркала, а потом сломалась и малодушно полезла за хной. Зато любимая домашняя рубашка теперь выглядит так, как будто в ней расстреливали принца Гомбургского.
- Ваше искусство обслуживания - это высшая библиотечная математика! - влюблённого говорит мне читатель. - Нет, больше того. Это высшая библиотечная магия
- Потеряли, стало быть, Паскаля-то? - говорю я, знающая, что таят под собою их льстивые речи.
- Неправда, он где-то лежит, - говорит он, симулируя экстаз верующего перед трибуналом скептиков. - В какой-то из связок. Просто я пока не могу найти, в какой. Видите ли, мы переезжали…
За двадцать шесть лет работы в библиотеке я убедилась, что записываются туда исключительно маниакальные кочевники. Весь отпущенный им век они проводят на узлах, чемоданах и связках библиотечных книг, с которыми скитаются с квартиры на квартиру, с планеты на планету, и почему-то нигде не могут ужиться, осесть и наконец-то эти книги прочитать. В промежутках между кочевьями они болеют - видимо, бивуачная жизнь не проходит-таки даром. Иногда их высаживают из самолёта на необитаемый остров, отобрав при этом «Робинзона Крузо», адаптированного для уровня «интермедиат». Иногда их «мерседес» оправляют в ремонт вместе со спрятанным под сиденье «Графом Монте-Кристо», после чего Мерседес возвращают, а графа - нет. Вообще, те приключения, в которые они пускаются, прижимая к груди рваные библиотечные сокровища, достойны отдельного описания. Вы не поверите, какая интересная начинается у людей жизнь, как только они записываются в библиотеку.
А вечером мы с сидим c boqueron в кафе. Справа от нас юноша ковыряет одной рукой салат, а другой быстро-быстро терзает телефон и иногда, увлекшись, принимается возить им по тарелке, потому что свободной руки для ножа у него с собой нет. Слева толстая девушка с эльфийской повязкой на огненных волосах смотрит в суповую миску, как в палантир. Потом берёт перечницу и так долго трясёт ею над миской, что у меня во рту собирается горькая слюна и начинают слезиться глаза. Наконец пробует то, что получилось, сдавленно крякает, дышит, машет ладонью около рта, потом ненадолго задумывается - и опять принимается трясти перечницей…
- Если уж фанфик, то по Грибоедову, - говорит между тем boqueron - В стихах, конечно. И чтобы все подробности, о каждом герое…
Да, думаю я. Эх! Ну, почему, к примеру, Пушкин не написал?
А когда мы идём домой, мир так уютно и сногсшибательно пахнет пригоревшей карамелью с конфетной фабрики, что я тотчас вспоминаю про тазик для варенья и сожалею о своём малодушии.
А перед сном вспоминаю, что принца Гомбургского вовсе не расстреляли. Пожалели в последний момент. Стало быть, рубашка моя в порядке. Какое счастье.
Новая краска для волос. Цвет антикварного медного таза, в котором пять поколений хозяек варило варенье. Тончайшие переходы от грязно-малинового к грязно-бурому там, где варенье потекло через край и пригорело. Кое-где его, видимо, пытались отчистить, и в этих произвольных местах медь сияет, как золото, и кокетливо приоткрывает седину. Красота. Полдня горделиво вздрагивала, проходя мимо зеркала, а потом сломалась и малодушно полезла за хной. Зато любимая домашняя рубашка теперь выглядит так, как будто в ней расстреливали принца Гомбургского.
- Ваше искусство обслуживания - это высшая библиотечная математика! - влюблённого говорит мне читатель. - Нет, больше того. Это высшая библиотечная магия
- Потеряли, стало быть, Паскаля-то? - говорю я, знающая, что таят под собою их льстивые речи.
- Неправда, он где-то лежит, - говорит он, симулируя экстаз верующего перед трибуналом скептиков. - В какой-то из связок. Просто я пока не могу найти, в какой. Видите ли, мы переезжали…
За двадцать шесть лет работы в библиотеке я убедилась, что записываются туда исключительно маниакальные кочевники. Весь отпущенный им век они проводят на узлах, чемоданах и связках библиотечных книг, с которыми скитаются с квартиры на квартиру, с планеты на планету, и почему-то нигде не могут ужиться, осесть и наконец-то эти книги прочитать. В промежутках между кочевьями они болеют - видимо, бивуачная жизнь не проходит-таки даром. Иногда их высаживают из самолёта на необитаемый остров, отобрав при этом «Робинзона Крузо», адаптированного для уровня «интермедиат». Иногда их «мерседес» оправляют в ремонт вместе со спрятанным под сиденье «Графом Монте-Кристо», после чего Мерседес возвращают, а графа - нет. Вообще, те приключения, в которые они пускаются, прижимая к груди рваные библиотечные сокровища, достойны отдельного описания. Вы не поверите, какая интересная начинается у людей жизнь, как только они записываются в библиотеку.
А вечером мы с сидим c boqueron в кафе. Справа от нас юноша ковыряет одной рукой салат, а другой быстро-быстро терзает телефон и иногда, увлекшись, принимается возить им по тарелке, потому что свободной руки для ножа у него с собой нет. Слева толстая девушка с эльфийской повязкой на огненных волосах смотрит в суповую миску, как в палантир. Потом берёт перечницу и так долго трясёт ею над миской, что у меня во рту собирается горькая слюна и начинают слезиться глаза. Наконец пробует то, что получилось, сдавленно крякает, дышит, машет ладонью около рта, потом ненадолго задумывается - и опять принимается трясти перечницей…
- Если уж фанфик, то по Грибоедову, - говорит между тем boqueron - В стихах, конечно. И чтобы все подробности, о каждом герое…
Да, думаю я. Эх! Ну, почему, к примеру, Пушкин не написал?
А когда мы идём домой, мир так уютно и сногсшибательно пахнет пригоревшей карамелью с конфетной фабрики, что я тотчас вспоминаю про тазик для варенья и сожалею о своём малодушии.
А перед сном вспоминаю, что принца Гомбургского вовсе не расстреляли. Пожалели в последний момент. Стало быть, рубашка моя в порядке. Какое счастье.