(no subject)
Насколько я помню, всё моё детство сплошь состояло из переломных и переходных периодов, во время которых со мной было трудно. Всем. Особенно - мне.
В один из таких периодов у меня не ладились отношения с тётей Верой, добрейшей и прекраснейшей маминой сестрой. В ответ на её беззлобные подшучивания я судорожно хваталась за рукоятку воображаемого дуэльного пистолета, а потом уходила в ванную рыдать в махровое полотенце с попугаями. В те времена я не понимала, что ироничность - свойство организма, а не характера, и носителю этого вируса легче вовсе откусить себе язык, чем от неё избавиться. А все попытки мамы нежно мне это растолковать я воспринимала как предательство. Как она может держать сторону ЭТОЙ, когда у неё есть ДОЧЬ? Согласитесь, это дико и неестественно - имея рядом с собой ДОЧЬ, думать и заботиться о ком-то ещё, кроме неё. Это вопиющее кощунство и нарушение вселенских устоев оскорбляло и изумляло меня до немоты.
Пока не явилась очередная книжка - из тех, которые знают, в какой день и час им надлежит явиться.
«Моргунов падун» - так она называлась. Библиотекарша не хотела мне её давать, настаивая на том, что я не пойму в ней ни слова. Но я, увидев подзаголовок «предания о мужественных людях», вцепилась в книжку, как Тузик в грелку, и, чтобы не порвать казённую вещь, библиотекарша не решилась её у меня отбирать.
Первая же история свалилась на моё самомнение, как безмен, увесисто и больно его припечатав.
Героиня её целый год идёт пешком в Орду из разорённой татарами Рязани, чтобы умолить тамошнее «царище» отдать ей её родичей, угнанных в полон. Царище, вроде бы, впечатляется её мужеством, но, забавляясь, предлагает ей выбор: можно взять с собой кого-то из родственников, но только ОДНОГО.
Она отвечает на это потрясающе
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Слушай мое рассуждение,
Не гляди на мои горькие слезы:
Я в другой раз могу замуж выйти,
Значит, мужа другого добуду,
Я в другой раз могу дитя родити,
Значит, сына другого добуду.
Только брата мне не добыти
Брата человеку негде взяти!
Челом тебе бью, царь татарский,
Отпусти на Русь со мною брата!
Интересно, что, когда я много позже читала этот отрывок мужчинам, они поражались тому, что она выбрала не мужа.
Женщины все, как одна, содрогались при мысли о том, что она выбрала не сына.
А я, тогдашняя мелкая самолюбивая зараза, вдруг поняла, что она ИМЕЕТ ПРАВО выбрать того, кого считает нужным.
Что мать - не только мать, но и жена, и дочь, и сестра, и просто человек, ценный сам по себе, вне зависимости от её функций и родственных обязанностей.
И если она выбрала НЕ ДИТЯ, то она права в своём выборе, потому что этот выбор - её.
Не могу передать, до какой степени это открытие повысило в моих глазах ценность маминого отношения ко мне - оказывается, такой не-единственной в мамином мире. И с тётей мы с тех пор жили много проще и дружнее. Я вдруг увидела, что она не просто моя тётя, а мамина СЕСТРА, которую она, мама, любила ещё задолго до того, как родила себе такое сомнительное во всех отношениях сокровище.
Кстати, история Авдотьи, если кто не помнит, окончилась совершенным хеппи-эндом. Царище сообразил, что они теперь так и так попадут в балладу, и захотел выглядеть в этой балладе не чудовищем, а приличным человеком
На веках про Авдотью песню сложат,
Сказку про Рязанку расскажут...
А и мне, царищу, охота,
Чтобы и меня с Рязанкой похвалили,
Орду добром помянули.
После чего отпустил не только всю Авдотьину родню, но и прочих взятых в полон рязанцев.
И только недавно я узнала, что этот вариант - позднейшая обработка Шергина, а в подлинной истории Авдотье предлагают не выбор, а загадку
Да умей попросить у короля
полону-де головушки,
да которой головушки боле век не нажить буде.
Авдотья правильно её разгадала - и была вознаграждена с лихвой.
Но мне как-то более по душе Шергинский вариант.
Тот, в котором женщина стоит перед своим мучителем, «умильно» сложив руки, и просит его не глядеть на её слёзы, «до пят протекающие», и из последних сил, изнывая, пытается умом решить то, что сердцу решить не под силу. И «царище», потрясённый не сутью её выбора, а этой её способностью РАССУЖДАТЬ там, где впору лечь и умереть с разорвавшимя на части сердцем, понимает, что у него нет иного выхода, как признать своё поражение.
В один из таких периодов у меня не ладились отношения с тётей Верой, добрейшей и прекраснейшей маминой сестрой. В ответ на её беззлобные подшучивания я судорожно хваталась за рукоятку воображаемого дуэльного пистолета, а потом уходила в ванную рыдать в махровое полотенце с попугаями. В те времена я не понимала, что ироничность - свойство организма, а не характера, и носителю этого вируса легче вовсе откусить себе язык, чем от неё избавиться. А все попытки мамы нежно мне это растолковать я воспринимала как предательство. Как она может держать сторону ЭТОЙ, когда у неё есть ДОЧЬ? Согласитесь, это дико и неестественно - имея рядом с собой ДОЧЬ, думать и заботиться о ком-то ещё, кроме неё. Это вопиющее кощунство и нарушение вселенских устоев оскорбляло и изумляло меня до немоты.
Пока не явилась очередная книжка - из тех, которые знают, в какой день и час им надлежит явиться.
«Моргунов падун» - так она называлась. Библиотекарша не хотела мне её давать, настаивая на том, что я не пойму в ней ни слова. Но я, увидев подзаголовок «предания о мужественных людях», вцепилась в книжку, как Тузик в грелку, и, чтобы не порвать казённую вещь, библиотекарша не решилась её у меня отбирать.
Первая же история свалилась на моё самомнение, как безмен, увесисто и больно его припечатав.
Героиня её целый год идёт пешком в Орду из разорённой татарами Рязани, чтобы умолить тамошнее «царище» отдать ей её родичей, угнанных в полон. Царище, вроде бы, впечатляется её мужеством, но, забавляясь, предлагает ей выбор: можно взять с собой кого-то из родственников, но только ОДНОГО.
Она отвечает на это потрясающе
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Слушай мое рассуждение,
Не гляди на мои горькие слезы:
Я в другой раз могу замуж выйти,
Значит, мужа другого добуду,
Я в другой раз могу дитя родити,
Значит, сына другого добуду.
Только брата мне не добыти
Брата человеку негде взяти!
Челом тебе бью, царь татарский,
Отпусти на Русь со мною брата!
Интересно, что, когда я много позже читала этот отрывок мужчинам, они поражались тому, что она выбрала не мужа.
Женщины все, как одна, содрогались при мысли о том, что она выбрала не сына.
А я, тогдашняя мелкая самолюбивая зараза, вдруг поняла, что она ИМЕЕТ ПРАВО выбрать того, кого считает нужным.
Что мать - не только мать, но и жена, и дочь, и сестра, и просто человек, ценный сам по себе, вне зависимости от её функций и родственных обязанностей.
И если она выбрала НЕ ДИТЯ, то она права в своём выборе, потому что этот выбор - её.
Не могу передать, до какой степени это открытие повысило в моих глазах ценность маминого отношения ко мне - оказывается, такой не-единственной в мамином мире. И с тётей мы с тех пор жили много проще и дружнее. Я вдруг увидела, что она не просто моя тётя, а мамина СЕСТРА, которую она, мама, любила ещё задолго до того, как родила себе такое сомнительное во всех отношениях сокровище.
Кстати, история Авдотьи, если кто не помнит, окончилась совершенным хеппи-эндом. Царище сообразил, что они теперь так и так попадут в балладу, и захотел выглядеть в этой балладе не чудовищем, а приличным человеком
На веках про Авдотью песню сложат,
Сказку про Рязанку расскажут...
А и мне, царищу, охота,
Чтобы и меня с Рязанкой похвалили,
Орду добром помянули.
После чего отпустил не только всю Авдотьину родню, но и прочих взятых в полон рязанцев.
И только недавно я узнала, что этот вариант - позднейшая обработка Шергина, а в подлинной истории Авдотье предлагают не выбор, а загадку
Да умей попросить у короля
полону-де головушки,
да которой головушки боле век не нажить буде.
Авдотья правильно её разгадала - и была вознаграждена с лихвой.
Но мне как-то более по душе Шергинский вариант.
Тот, в котором женщина стоит перед своим мучителем, «умильно» сложив руки, и просит его не глядеть на её слёзы, «до пят протекающие», и из последних сил, изнывая, пытается умом решить то, что сердцу решить не под силу. И «царище», потрясённый не сутью её выбора, а этой её способностью РАССУЖДАТЬ там, где впору лечь и умереть с разорвавшимя на части сердцем, понимает, что у него нет иного выхода, как признать своё поражение.