И нитка втрое скрученная нескоро порвётся
Из числа священнодействий таинствами по преимуществу называли Крещение и Евхаристию. В "Церковной иерархии" Дионисия Ареопагита говорится о трех таинствах - Крещении, Миропомазании и Евхаристии, однако "таинствами" названы также пострижение в монашество и чин погребения. Преподобный Феодор Студит (IX в.) говорит о шести таинствах: Просвещении (Крещении), Собрании (Евхаристии), Миропомазании, Священстве, монашеском пострижении и чине погребения. Святитель Григорий Палама (XIV в.) подчеркивает центральный характер двух таинств - Крещения и Евхаристии, а Николай Кавасила (XV в.) в своей книге "Жизнь во Христе" дает толкование трех таинств - Крещения, Миропомазания и Евхаристии.
В настоящее время в Православной Церкви принято считать таинствами Крещение, Евхаристию, Миропомазание, Покаяние, Священство, Брак и Елеосвящение; все остальные священнодействия относят к числу обрядов.
Следует, однако, иметь в виду, что учение о семи таинствах, содержащееся в учебниках по догматическому богословию, заимствовано из латинской схоластики; оттуда же - различие между "таинствами" и "обрядами". Восточная святоотеческая мысль не интересовалась числом таинств и не ставила перед собой задачи подсчитывать их. В XV веке святой Симеон Солунский говорит о семи таинствах, настаивая, однако, на сакраментальном характере монашеского пострижения. Его современник митрополит Иоасаф Эфесский пишет: "Я считаю, что церковных таинств не семь, но больше" - и дает список из десяти таинств, включив в их число монашеское пострижение, чин погребения и чин освящения храма.
Давайте и мы сформулируем аналогично:
Сегодня в русской церкви принято считать таинствами - семь основных священнодействий. И заметим, что хотя исторически счёт на семь к нам и пришёл из Рима, сам Рим ввёл его, сколько можно судить, по аналогии с семью днями творения и другими библейскими образами в значении полноты и достаточности. Подобно тому, как четыре окончания креста указывают на все стороны света, или рост числа граней в многоугольнике, достигая предела, становится окружностью. И выражает совершенство, или - достаточность и полноту. Не забудем и про семисвечник, удержание его, казалось бы, условной арифметики служит примером, что от традиционных чисел не обязательно уходить в спешке. Массу других иллюстраций из писаний, и из церковного опыта, вы без труда придумаете и сами, да и приводили уже. В общем, закрыв вопрос об историческом и символическом значением семёрки, мы могли бы перейти к обсуждению идеи таинств по существу.
Считаю, правильно сказала horoshilishe, что таинства - от Бога. Только я предлагаю развить эту простую мысль, поменяв её модальность. Так чтобы вышел не тезис, какой надо опровергать или доказывать, что некоторые и делают. Но само определение таинства. Его исходный и безусловный смысл. А именно:
Таинство и есть - то, что от Бога. То, что от Бога - таинство. А что не так, то и НЕ таинство.
Сказать иначе, когда нет теофании, нет действия, явления, присутствия Святого, тогда уже по самому понятию нет и возможности говорить о таинстве.
А когда так, то суждения типа «крещение - есть таинство» или «евхаристия - есть таинство» перестают быть определениями, и становятся тезисами, требующими доказательств или опровержения. А вот то, что, к примеру, Благовещение (Мария с Гавриилом) - таинство, или Воскресение (Апостолы у Гроба) - таинство, не надо и показывать. Потому что определение таинства как того, что от Бога всё скажет сразу.
Когда та или иная богослужебная форма оказывается формой теофании, формой приобщения людей к святому, то она оказывается и таинством. И тут трудно возражать. А когда почему-то не оказывается, то не оказывается и таинством. И тут нельзя будет сказать, что мы водим какие-то новые условия или делаем натяжки. Так, школьное богословие и само накладывает не мало условий на службу, прежде чем признает совершающееся в собрании таинством. Но если школьное богословие не совершенно, а оно не совершенно, то как мы можем о говорить о безупречности его суждений, и как оно нам может возражать?
Согласен также с замечаниямиalih и dmatveev, что богословие знака, которое разделяет бытие на «тот мир» и «этот мир», на две параллельные вселенные, не может корректно описывать происходящее в священнодействии. Уже в силу того, что жизнь целостна, и мир целостен. И нет того, что только находится здесь и никак не представлено там, как верно и обратное. Если человек ищет каких-то духовных энергий, то он, конечно же, их получает. Даже если они и не самые высокие (см. хотя бы и Матф.6:2). И уже тем более, если Бог ищет внимания человека, то не может не привлечь его от человека. Потому можно было бы сказать, что такое «таинства», в том смысле, в каким о них обычно рассуждают в церкви:
Таинства - ни что иное, как уставные формы, в каких люди ищут встречи с Богом.
И если Бог отвечает даже на намерение такого поиска, то конечно же Встреча происходит и тогда, когда люди вкладывают силы и молитвы. И уже по одному по этому само обсуждение вопроса о «свершилось или не свершилось» мне представляется совсем не актуальным. И, кстати, не только мне: его нет и в писаниях.
С другой стороны, и писания тут также в нашу пользу, саму церковность таинств не редко упускают. Церковность - это когда мы просим вместе (Матф.18:20), когда в раздельности - молитва, НЕ церковность. Посмотрите, все уставные таинства - требуют молитвенного соприсутствия многих - церкви, и не творятся по раздельности. И именно это, а не правильное рукоположение, бумаги, и прочие формальности будет условием таинства, если уж кому охота об условиях. И если ещё точнее, то и само правильное рукоположение и прочие формальности тоже сюда включаются, в церковное. Но ровно постольку, не более, но и не менее (!), чем они выражают ту самую церковность. К примеру, если собравшиеся разделились в отношении предстоятеля, то нет церковности, и нет его законности для всех собравшихся. Если же не имеющие действительного отношения к церкви чиновники не лицензируют права священника, или отнимают у него бумаги, то конечно, всё это не относится к церковности. И значит, делу таинств не вредит.
И, пожалуй, в заключении ещё одно. На деле вместо собственно церковности за условие и критерий таинств не редко принимают мистичность. Последняя часто даже не чьё-то метафизическое присутствие - и ещё не известно чьё, кстати, - но чаще просто игры с бессознательным. Как не с своим, так с коллективным. И вот такая «мистериальность» понимается, а то и ощущается даже верующим человеком как благодатность и признак таинств. Ведь сладки, или как привычно церковному уху благодатны не только метафизические энергии, что и правда исходят от небесного престола, но и другие метафизические движения тоже вдохновляют, и как бы возбуждают «веру» и создают «намоленность». А все же знают, что как опытные отцы, так и до апостолов даже, предупреждали нас - различайте духов, не верьте (!) каждому. Применительно к нашему вопросу - не всё, что веет мистикой и выглядит как благодатное, не всё мистичное или мистериальное, не всё такое - таинство (что есть от Бога).
И вот такая дурная метафизическая пища, становится метафизическим наркотиком. Люди бегают за ней ещё и ещё. И агитируют других «ходите в церковь», посещайте таинства! Но как и в случае с наркотиком физическим давно известны критерии, отличающие здоровое от нездорового. В отношении физических веществ - это отсутствие зависимости, и неповрежденность социальных связей. В отношении духовной пищи - это также отсутствие зависимости - дела, плоды, как и сказал Спаситель. И сама церковность, когда мы вместе - мы за Бога, Бог за нас.
В настоящее время в Православной Церкви принято считать таинствами Крещение, Евхаристию, Миропомазание, Покаяние, Священство, Брак и Елеосвящение; все остальные священнодействия относят к числу обрядов.
Следует, однако, иметь в виду, что учение о семи таинствах, содержащееся в учебниках по догматическому богословию, заимствовано из латинской схоластики; оттуда же - различие между "таинствами" и "обрядами". Восточная святоотеческая мысль не интересовалась числом таинств и не ставила перед собой задачи подсчитывать их. В XV веке святой Симеон Солунский говорит о семи таинствах, настаивая, однако, на сакраментальном характере монашеского пострижения. Его современник митрополит Иоасаф Эфесский пишет: "Я считаю, что церковных таинств не семь, но больше" - и дает список из десяти таинств, включив в их число монашеское пострижение, чин погребения и чин освящения храма.
Давайте и мы сформулируем аналогично:
Сегодня в русской церкви принято считать таинствами - семь основных священнодействий. И заметим, что хотя исторически счёт на семь к нам и пришёл из Рима, сам Рим ввёл его, сколько можно судить, по аналогии с семью днями творения и другими библейскими образами в значении полноты и достаточности. Подобно тому, как четыре окончания креста указывают на все стороны света, или рост числа граней в многоугольнике, достигая предела, становится окружностью. И выражает совершенство, или - достаточность и полноту. Не забудем и про семисвечник, удержание его, казалось бы, условной арифметики служит примером, что от традиционных чисел не обязательно уходить в спешке. Массу других иллюстраций из писаний, и из церковного опыта, вы без труда придумаете и сами, да и приводили уже. В общем, закрыв вопрос об историческом и символическом значением семёрки, мы могли бы перейти к обсуждению идеи таинств по существу.
Считаю, правильно сказала horoshilishe, что таинства - от Бога. Только я предлагаю развить эту простую мысль, поменяв её модальность. Так чтобы вышел не тезис, какой надо опровергать или доказывать, что некоторые и делают. Но само определение таинства. Его исходный и безусловный смысл. А именно:
Таинство и есть - то, что от Бога. То, что от Бога - таинство. А что не так, то и НЕ таинство.
Сказать иначе, когда нет теофании, нет действия, явления, присутствия Святого, тогда уже по самому понятию нет и возможности говорить о таинстве.
А когда так, то суждения типа «крещение - есть таинство» или «евхаристия - есть таинство» перестают быть определениями, и становятся тезисами, требующими доказательств или опровержения. А вот то, что, к примеру, Благовещение (Мария с Гавриилом) - таинство, или Воскресение (Апостолы у Гроба) - таинство, не надо и показывать. Потому что определение таинства как того, что от Бога всё скажет сразу.
Когда та или иная богослужебная форма оказывается формой теофании, формой приобщения людей к святому, то она оказывается и таинством. И тут трудно возражать. А когда почему-то не оказывается, то не оказывается и таинством. И тут нельзя будет сказать, что мы водим какие-то новые условия или делаем натяжки. Так, школьное богословие и само накладывает не мало условий на службу, прежде чем признает совершающееся в собрании таинством. Но если школьное богословие не совершенно, а оно не совершенно, то как мы можем о говорить о безупречности его суждений, и как оно нам может возражать?
Согласен также с замечаниямиalih и dmatveev, что богословие знака, которое разделяет бытие на «тот мир» и «этот мир», на две параллельные вселенные, не может корректно описывать происходящее в священнодействии. Уже в силу того, что жизнь целостна, и мир целостен. И нет того, что только находится здесь и никак не представлено там, как верно и обратное. Если человек ищет каких-то духовных энергий, то он, конечно же, их получает. Даже если они и не самые высокие (см. хотя бы и Матф.6:2). И уже тем более, если Бог ищет внимания человека, то не может не привлечь его от человека. Потому можно было бы сказать, что такое «таинства», в том смысле, в каким о них обычно рассуждают в церкви:
Таинства - ни что иное, как уставные формы, в каких люди ищут встречи с Богом.
И если Бог отвечает даже на намерение такого поиска, то конечно же Встреча происходит и тогда, когда люди вкладывают силы и молитвы. И уже по одному по этому само обсуждение вопроса о «свершилось или не свершилось» мне представляется совсем не актуальным. И, кстати, не только мне: его нет и в писаниях.
С другой стороны, и писания тут также в нашу пользу, саму церковность таинств не редко упускают. Церковность - это когда мы просим вместе (Матф.18:20), когда в раздельности - молитва, НЕ церковность. Посмотрите, все уставные таинства - требуют молитвенного соприсутствия многих - церкви, и не творятся по раздельности. И именно это, а не правильное рукоположение, бумаги, и прочие формальности будет условием таинства, если уж кому охота об условиях. И если ещё точнее, то и само правильное рукоположение и прочие формальности тоже сюда включаются, в церковное. Но ровно постольку, не более, но и не менее (!), чем они выражают ту самую церковность. К примеру, если собравшиеся разделились в отношении предстоятеля, то нет церковности, и нет его законности для всех собравшихся. Если же не имеющие действительного отношения к церкви чиновники не лицензируют права священника, или отнимают у него бумаги, то конечно, всё это не относится к церковности. И значит, делу таинств не вредит.
И, пожалуй, в заключении ещё одно. На деле вместо собственно церковности за условие и критерий таинств не редко принимают мистичность. Последняя часто даже не чьё-то метафизическое присутствие - и ещё не известно чьё, кстати, - но чаще просто игры с бессознательным. Как не с своим, так с коллективным. И вот такая «мистериальность» понимается, а то и ощущается даже верующим человеком как благодатность и признак таинств. Ведь сладки, или как привычно церковному уху благодатны не только метафизические энергии, что и правда исходят от небесного престола, но и другие метафизические движения тоже вдохновляют, и как бы возбуждают «веру» и создают «намоленность». А все же знают, что как опытные отцы, так и до апостолов даже, предупреждали нас - различайте духов, не верьте (!) каждому. Применительно к нашему вопросу - не всё, что веет мистикой и выглядит как благодатное, не всё мистичное или мистериальное, не всё такое - таинство (что есть от Бога).
И вот такая дурная метафизическая пища, становится метафизическим наркотиком. Люди бегают за ней ещё и ещё. И агитируют других «ходите в церковь», посещайте таинства! Но как и в случае с наркотиком физическим давно известны критерии, отличающие здоровое от нездорового. В отношении физических веществ - это отсутствие зависимости, и неповрежденность социальных связей. В отношении духовной пищи - это также отсутствие зависимости - дела, плоды, как и сказал Спаситель. И сама церковность, когда мы вместе - мы за Бога, Бог за нас.