(no subject)
Титры кончились. Свет заиграл в кинозале,
Где гремела история нашей страны
И на выходе люди буквально рыдали,
Орошая слезами ковролин и штаны.
Здесь по тёмным углам не жевали попкорна,
Чипсы здесь не роняли свои лепестки.
В этом зале росли человечности зёрна
И гражданской позиции пробивались ростки.
Здесь искусство не меряли звонкой монетой,
Как на фильмах отстойных про пиратов морей,
Здесь работал художник босой и раздетый,
Но могучий и гордый, как гиперборей.
А художника - вы понимаете сами,
Каждый может обидеть, причинить ему зло.
И глаза персонажей наполнялись слезами,
Предвкушая рецензии всяких козлов.
И, поскольку не пахло исторической правдой,
Было ясно любому - это фильм на века,
Что сам фильм и является высшей наградой,
А награды и касса - это два пустяка.
Говорили вполголоса зрители фильма:
"Тарантино, конечно, так бы сделать не смог.
Михалков обосрался. Но круто и стильно,
Потому что он гений и вообще полубог."
Где гремела история нашей страны
И на выходе люди буквально рыдали,
Орошая слезами ковролин и штаны.
Здесь по тёмным углам не жевали попкорна,
Чипсы здесь не роняли свои лепестки.
В этом зале росли человечности зёрна
И гражданской позиции пробивались ростки.
Здесь искусство не меряли звонкой монетой,
Как на фильмах отстойных про пиратов морей,
Здесь работал художник босой и раздетый,
Но могучий и гордый, как гиперборей.
А художника - вы понимаете сами,
Каждый может обидеть, причинить ему зло.
И глаза персонажей наполнялись слезами,
Предвкушая рецензии всяких козлов.
И, поскольку не пахло исторической правдой,
Было ясно любому - это фильм на века,
Что сам фильм и является высшей наградой,
А награды и касса - это два пустяка.
Говорили вполголоса зрители фильма:
"Тарантино, конечно, так бы сделать не смог.
Михалков обосрался. Но круто и стильно,
Потому что он гений и вообще полубог."