В подражание Лавкрафту
"Вышел от Надежды. Рассказал ей про заявление Егора Р., который якобы снял видео плена между 13 и 14. По СИЗО раскатился гулкий хохот Надежды"
Марк Фейгин, адвокат
Всю жизнь я увлекался защитой самого мерзкого и чудовищного, что могла произвести на свет природа. В детстве я защищал одноклассников, мучающих животных и издевавшихся над сверстниками. Я шёл на все ради их защиты: находил нужные слова и оправдания на школьных собраниях, врал, подбрасывал улики, а иногда избавлялся от них. Я до сих пор помню удивление дворника, приведшего мать негодяя, замучившего кошку, на место её смерти и не обнаружившего труп. Наградой мне было извращенное чувство власти над правдой. Да, я был насильником самой Правды, и это доставляло мне неописуемое удовольствие. Именно эта зловещая черта личности и определила мою карьеру - я стал адвокатом.
Но я стал не просто адвокатом, ибо адвокат должен защищать невинных. Это не было мне противно, но и не доставляло никакого удовольствия, а потому такие случаи я не рассматривал вовсе. Я брался за такие дела, которые ни один нормальный адвокат брать бы не стал. Я защищал патологических убийц, насильников, таких злодеев, которые словно не вышли из чрева женщины, а сам Ад в своей ненависти породил их. И здесь у меня появилась возможность уже по-настоящему развернуться. Эта деятельность даже близко не могла сравниться с теми детскими выходками, которые я позволял себе в школе. Нет! Здесь в моей власти была сама Фемида, которую я в своих мерзких мечтаниях представлял настолько униженной, насколько это только возможно представить. Подкупы, ложь, огромная сеть связей, подобная сетям паука или, вернее, щупальцам спрута - всё это служило моей безумной страсти. Я стал коллекционером, но моя коллекция включала не произведения искусства и не драгоценности. Это была коллекция надругательств над Правдой и Правосудием. Моя карьера быстро развивалась, поскольку я слыл весьма успешным адвокатом, бравшимся за, казалось бы, безнадежные дела. Я знаю, что меня ненавидели, но я был последним шансом для слишком многих, и потому не только оставался жив, но и был при деньгах и славе. И всё же моё безумие не имело границ. Вскоре я стал уставать от обычных преступников. При всей мерзости их деяний, в них не было размаха. Даже высокий статус и богатство некоторых из душегубов не были мне утешением и лишь опресняли мои деяния. Мне нужна была Жемчужина моей адвокатской деятельности. Гнилая Жемчужина в короне извращенных успешных дел.
Я подумывал о деле Pussy Riot - осквернение светлых чувств многих моих соотечественников было делом не только отвратительным, но и громким. Однако после раздумий я отказался от него - все-таки мне нужно было оправдание пролитой невинной крови. Поэтому на весь громкий мусор я почти не обращал внимания. Но когда я услышал о Надежде Савченко, словно молния поразила меня. Вот оно! Это именно то, что мне и требовалось, о чём я столько мечтал! Сумасшедшая маньячка, убившая невинных людей, не стесняясь высказывающая свои безумные мысли - это ли не зловонная жемчужина моей коллекции? И каков же был мой гнев, когда я узнал, что этим делом будет заниматься Марк Фейгин. Чудовищно! Я так брезговал сиюминутными громкими делами, что он забрал себе всю славу! Но я не растерялся и решил, что поговорю с ним. Возможно, мне даже придется воспользоваться старыми связями и избавиться от него. В конце концов, мне было плевать - дело должно было быть доведено до конца. Мне требовалась лишь моя лебединая песнь, которая, скорее, была похожа на крик гиены, но после которой я мог уйти на покой или погибнуть в расцвете своей жуткой славы.
Однако, к моему удивлению, Марк не стал даже спорить со мной. Он охотно согласился с тем, что такое дело было бы мне весьма кстати, и сказал, что уже сегодня мы проведаем Надежду, чтобы рассказать ей о том, что у неё будет новый адвокат. Через несколько часов мы были в СИЗО. Однако, по непонятной причине, Марк решил сначала один сходить к лётчице, оставив меня с Полозовым и Новиковым - двумя другими адвокатами Надежды. Фейгин выходил из дела, а эти двое должны были оставаться под моей опекой. Мы начали разговор об особенностях этого дела, голодовке Надежды и правах человека, однако буквально через несколько минут по СИЗО раскатился ужасный гулкий хохот. Я взрогнул, и моя кожа покрылась мурашками. Однако Полозов и Новиков оставались спокойными, и лишь у Полозова на лице возникла неестественная улыбка. Он объяснил мне, что Марк как раз должен был рассказать Наде про заявление Егора Р., который якобы снял видео плена между 13 и 14. Я не понял, почему он врёт, но это было видно по его улыбке, как будто оторванной от некой куклы и наклеенной ему на лицо. В этот момент вернулся Марк и сказал, что Наде надо подумать. Не исключено, что она не захочет менять своих адвокатов, и тогда уже мне придется только с этим смириться. В другое время я бы решил, что ни за что с этим не смирюсь, но сейчас в моих ушах стоял этот зловещий гулкий хохот.
Эту ночь я спал плохо. Во сне ко мне под нестройный хор криков «Слава Украине! Героям Слава!» являлось мужеподобное существо, которое набрасывалось на меня, чтобы сожрать, но каждый раз я просыпался. В промежутках между обрывками сна я слышал гулкий хохот из СИЗО. При этом в моей памяти всплывали тайные признания оправданных мной преступников, и каждый из них после своей чудовищной исповеди по непонятной причине добавлял «Слава Украине!»
Я не выспался. В полудреме, в шуме воды из-под крана, в звуке автомобильного мотора я слышал этот жуткий хохот. В СИЗО моё тело снова покрылось мурашками, неведомый голос в моей голове призывал бежать как можно дальше, но я уже решил, что не оставлю так этого дела. Марк вёл меня по полутёмному коридору к камере Надежды, объясняя, что Надя голодна и не хочет менять своих адвокатов, и мне непременно нужно к ней. Чем ближе мы подходили, тем более ватными становились мои ноги, и тем чётче гулкий хохот звучал в моих ушах. Я уже почти перестал отличать реальность от галлюцинаций, когда зашел в открывшуюся дверь камеры, в которой почему-то стояли розовые тюльпаны. В ноздри мне ударил запах гнили. Лязг закрывшейся позади меня двери камеры я уже почти не слышал, но это были последние осознанные секунды в моей жизни. Я увидел чудовище, когда оно набросилось на меня, но как оно вонзило в меня свои клыки, я уже не понял, поскольку за мгновение до этого сошёл с ума.
Марк Фейгин, адвокат
Всю жизнь я увлекался защитой самого мерзкого и чудовищного, что могла произвести на свет природа. В детстве я защищал одноклассников, мучающих животных и издевавшихся над сверстниками. Я шёл на все ради их защиты: находил нужные слова и оправдания на школьных собраниях, врал, подбрасывал улики, а иногда избавлялся от них. Я до сих пор помню удивление дворника, приведшего мать негодяя, замучившего кошку, на место её смерти и не обнаружившего труп. Наградой мне было извращенное чувство власти над правдой. Да, я был насильником самой Правды, и это доставляло мне неописуемое удовольствие. Именно эта зловещая черта личности и определила мою карьеру - я стал адвокатом.
Но я стал не просто адвокатом, ибо адвокат должен защищать невинных. Это не было мне противно, но и не доставляло никакого удовольствия, а потому такие случаи я не рассматривал вовсе. Я брался за такие дела, которые ни один нормальный адвокат брать бы не стал. Я защищал патологических убийц, насильников, таких злодеев, которые словно не вышли из чрева женщины, а сам Ад в своей ненависти породил их. И здесь у меня появилась возможность уже по-настоящему развернуться. Эта деятельность даже близко не могла сравниться с теми детскими выходками, которые я позволял себе в школе. Нет! Здесь в моей власти была сама Фемида, которую я в своих мерзких мечтаниях представлял настолько униженной, насколько это только возможно представить. Подкупы, ложь, огромная сеть связей, подобная сетям паука или, вернее, щупальцам спрута - всё это служило моей безумной страсти. Я стал коллекционером, но моя коллекция включала не произведения искусства и не драгоценности. Это была коллекция надругательств над Правдой и Правосудием. Моя карьера быстро развивалась, поскольку я слыл весьма успешным адвокатом, бравшимся за, казалось бы, безнадежные дела. Я знаю, что меня ненавидели, но я был последним шансом для слишком многих, и потому не только оставался жив, но и был при деньгах и славе. И всё же моё безумие не имело границ. Вскоре я стал уставать от обычных преступников. При всей мерзости их деяний, в них не было размаха. Даже высокий статус и богатство некоторых из душегубов не были мне утешением и лишь опресняли мои деяния. Мне нужна была Жемчужина моей адвокатской деятельности. Гнилая Жемчужина в короне извращенных успешных дел.
Я подумывал о деле Pussy Riot - осквернение светлых чувств многих моих соотечественников было делом не только отвратительным, но и громким. Однако после раздумий я отказался от него - все-таки мне нужно было оправдание пролитой невинной крови. Поэтому на весь громкий мусор я почти не обращал внимания. Но когда я услышал о Надежде Савченко, словно молния поразила меня. Вот оно! Это именно то, что мне и требовалось, о чём я столько мечтал! Сумасшедшая маньячка, убившая невинных людей, не стесняясь высказывающая свои безумные мысли - это ли не зловонная жемчужина моей коллекции? И каков же был мой гнев, когда я узнал, что этим делом будет заниматься Марк Фейгин. Чудовищно! Я так брезговал сиюминутными громкими делами, что он забрал себе всю славу! Но я не растерялся и решил, что поговорю с ним. Возможно, мне даже придется воспользоваться старыми связями и избавиться от него. В конце концов, мне было плевать - дело должно было быть доведено до конца. Мне требовалась лишь моя лебединая песнь, которая, скорее, была похожа на крик гиены, но после которой я мог уйти на покой или погибнуть в расцвете своей жуткой славы.
Однако, к моему удивлению, Марк не стал даже спорить со мной. Он охотно согласился с тем, что такое дело было бы мне весьма кстати, и сказал, что уже сегодня мы проведаем Надежду, чтобы рассказать ей о том, что у неё будет новый адвокат. Через несколько часов мы были в СИЗО. Однако, по непонятной причине, Марк решил сначала один сходить к лётчице, оставив меня с Полозовым и Новиковым - двумя другими адвокатами Надежды. Фейгин выходил из дела, а эти двое должны были оставаться под моей опекой. Мы начали разговор об особенностях этого дела, голодовке Надежды и правах человека, однако буквально через несколько минут по СИЗО раскатился ужасный гулкий хохот. Я взрогнул, и моя кожа покрылась мурашками. Однако Полозов и Новиков оставались спокойными, и лишь у Полозова на лице возникла неестественная улыбка. Он объяснил мне, что Марк как раз должен был рассказать Наде про заявление Егора Р., который якобы снял видео плена между 13 и 14. Я не понял, почему он врёт, но это было видно по его улыбке, как будто оторванной от некой куклы и наклеенной ему на лицо. В этот момент вернулся Марк и сказал, что Наде надо подумать. Не исключено, что она не захочет менять своих адвокатов, и тогда уже мне придется только с этим смириться. В другое время я бы решил, что ни за что с этим не смирюсь, но сейчас в моих ушах стоял этот зловещий гулкий хохот.
Эту ночь я спал плохо. Во сне ко мне под нестройный хор криков «Слава Украине! Героям Слава!» являлось мужеподобное существо, которое набрасывалось на меня, чтобы сожрать, но каждый раз я просыпался. В промежутках между обрывками сна я слышал гулкий хохот из СИЗО. При этом в моей памяти всплывали тайные признания оправданных мной преступников, и каждый из них после своей чудовищной исповеди по непонятной причине добавлял «Слава Украине!»
Я не выспался. В полудреме, в шуме воды из-под крана, в звуке автомобильного мотора я слышал этот жуткий хохот. В СИЗО моё тело снова покрылось мурашками, неведомый голос в моей голове призывал бежать как можно дальше, но я уже решил, что не оставлю так этого дела. Марк вёл меня по полутёмному коридору к камере Надежды, объясняя, что Надя голодна и не хочет менять своих адвокатов, и мне непременно нужно к ней. Чем ближе мы подходили, тем более ватными становились мои ноги, и тем чётче гулкий хохот звучал в моих ушах. Я уже почти перестал отличать реальность от галлюцинаций, когда зашел в открывшуюся дверь камеры, в которой почему-то стояли розовые тюльпаны. В ноздри мне ударил запах гнили. Лязг закрывшейся позади меня двери камеры я уже почти не слышал, но это были последние осознанные секунды в моей жизни. Я увидел чудовище, когда оно набросилось на меня, но как оно вонзило в меня свои клыки, я уже не понял, поскольку за мгновение до этого сошёл с ума.