Венечка из поэмы «Москва-Петушки» как советский Христос
Иллюстрация Кирилла Мамонова. Источник: https://moskvichmag.ru/
Дух бодр, плоть же немощна.
Евангелие от Марка (14:33-42)
Читатели эпопеи «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева (публикация за рубежом - 1973 г., в СССР - в 1988 г.), как правило, делятся на две большие группы. Тем, кому книга не зашла и показалась противной. Шутка ли, на сто с лишним страниц растянуть измышления пьяного интеллектуала. И тем, кто считает ее шедевром и сравнивает с «Мертвыми душами» Гоголя, произведениями Салтыкова-Щедрина, Ильфа и Петрова, а иногда со всеми поименованными авторами вместе.
С пьянством читатели «Москвы-Петушков» знакомы не понаслышке, они живут с ним бок о бок всю жизнь - у каждого есть хотя бы один знакомый алкоголик - именно поэтому так велик процент тех, кого от книги воротит. Пьяных бредней они в своей жизни наслушались, чтобы про них еще в книжках читать.
К гоголевскому произведению отсылает жанр «Москвы-Петушков», автор называет ее поэмой, подчеркивая таким образом эпическое, а вовсе не лирическое начало, как можно было подумать. Поэзии нет ни в «Мертвых душах», ни в книге Ерофеева. В обоих случаях перед нами эпос, повествование, сатира, коллекция характеров у Гоголя, мытарства пьяницы - у Ерофеева. Птица-тройка превратилась в пригородную электричку и понеслась, «под собою не чуя страны». Впрочем, по слухам, первые читатели окрестили книгу Ерофеева «поэмой пьянству». Так что, может быть, я ошибаюсь насчет отсутствия лиризма.
Сильнее всего, на мой взгляд, в книге Ерофеева, включающей в себя широкий культурный контекст и массу аллюзий, звучит библейская тема. После темы алкоголизма, конечно. На главном герое лежит печать Христа, он - словно Спаситель советского извода, отечественной модификации, преследуемый фарисеями. Его не понимают, гонят, но и слушают, открыв рот, а некоторые, особенно острые темы даже дебатируют:
Помню, еще очень давно, когда при мне заводили речь или спор о каком-нибудь вздоре, я говорил: «Э! И хочется это вам толковать об этом вздоре!» А мне удивлялись и говорили: «Какой же это вздор? Если и это вздор, то что же тогда не вздор?» А я говорил: «О, не знаю, не знаю! Но есть».
В книге есть и притча о блудном сыне, и искупительная жертва, и гонения властей - имеется ввиду увольнение главного героя с должности бригадира монтажников, и недостижимый рай - Петушки, где ждет его Магдалина или Сарра, кому как нравиться, и куда Веничка так и не доедет. Известно ведь, что в рай попадают после смерти, пройдя земной путь, не нарушив заповедей и выполнив все жизненные задания, которые ставит перед человеком Создатель.
У героя есть ручной Господь, с которым он время от времени ведет беседы. Он иногда помогает в трудную минуту. Есть, для равновесия, в противовес Господу, Сатана-искуситель, есть ангелы, поддерживающие мытаря до открытия магазина своими ласковыми песнопениями и смягчающие похмельный синдром. Чтобы попасть в этот идеальный мир, где высшие сущности начинают говорить с тобой человеческим языком и объяснять природу вещей, достаточно просто выпить. Хоть кориандровой, хоть охотничьей, хоть хересу, да хоть бы и обычной бормотухи.
Крестный путь Венички начинается с принятия стакана зубровки на Савеловском вокзале, а сразу затем, на Каляевской улице - стакана кориандровой, которая, как говорил один его знакомый:
действует на человека антигуманно, то есть, укрепляя все члены, ослабляет душу.
В этих словах видим явную отсылку к евангельскому тексту из эпиграфа, но инверсированному. Находясь в Гефсиманском саду, молясь Отцу об избавлении от мук, Христос, словно знакомый Венички, произносит:
Симон! ты спишь? не мог ты бодрствовать один час? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна. И, опять отойдя, молился, сказав то же слово.
Из чего заключаем, что алкоголь - порождение Сатаны, желающего посредством адской жидкости истощить человеческую душу, подчинить ее себе, утащить в геенну огненную.
Далее в главе «Карачарово-Чухлинка» автор снова сравнивает героя с Христом, молящимся о чаше. Венечка выпил на перегоне между станциями «Серп и молот» и «Карачарово» и всю дорогу от Карачарова до Чухлинки мучился животом, и, словно Христос, молил Господа, чтобы минула его чаша сия:
…я морщился и сдерживал тошноту, сколько чертыхался и сквернословил. Не то пять минут, не то семь минут, не то целую вечность - так и метался в четырех стенах, ухватив себя за горло, и умолял Бога моего не обижать меня.
Мы знаем, что Бог-Отец не внял молению Христа и не отвратил ужасной казни. Веничка сообщает, что ему-то как раз Господь внял поблизости у Карачарова, и в животе «все улеглось и притихло». Но читателя не проведешь, он помнит конец поэмы, поэтому заявление героя, что «Бог расслышал и внял» - голословно. Расслышать Он, может, и расслышал, но внял только на короткое время, пронес чашу у Карачарова, чтобы заставить выпить до дна, когда придет время.
У Венички нет дома, как нет его у Чичикова, путешествующего по городам и весям. Он бездомный, бесприютный скиталец. Не о нем ли, в том числе сказал Христос, говоря о себе:
лисицы имеют норы и птицы небесные - гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову. (Мф. 8:20)
Сорок ступеней подъезда, по которым Веничка с тяжестью в сердце ступает после ночи, проведенной внутри чужого дома, напоминают начитанному уму о сорокадневном посте в пустыне, который соблюдал Христос.
На перегоне «Усад - 105-й километр» главного героя искушает Сатана и побуждает его выпрыгнуть из электрички на ходу, дабы проверить, а вдруг не разобьется. Тот же самый субъект предлагал Христу доказать, что Он - сын Божий, и бросится вниз с высокого крыла храма. Мол, Господь, спасет, ангелы подставят крылья. Но Христос, как и Веничка, был стоек и искушению не поддался.
Если же обратиться к творческому методу автора, то постичь его помогают комментарии Эдуарда Власова, которыми снабжено издание, вышедшее в «Вагриусе» в 2001 году. Комментарии, между прочим, превысили текст поэмы в четыре (!) раза.
Практически каждая строчка произведения отсылает вдумчивого читателя к какому-либо прецедентному феномену. Библейских мотивов, как уже говорилось, великое множество. А кроме этого: реминисценции на «Процесс» Кафки, на стихи Демьяна Бедного, Есенина, Гиппиус, Брюсова, Пастернака, на «Идиота» Достоевского, где князь Мышкин тоже, как мы помним, имитировал Христа и на многие другие художественные и философские тексты.
«Москва-Петушки» - это в какой-то мере поток сознания, изблеванная из собственной души, по словам Ерофеева, духовная пища, которой пичкал людей тоталитаризм и от которой его тошнило. Советская риторика и тоталитарный дискурс требовал противоядия, и где как не в религии, отмененной в стране Советов, стоило его искать. Писатель прекрасно знал Библию и, вероятно, изучал священное писание всю сознательную жизнь.
Духовные странствия в бездуховной стране - вот основной посыл, который автор держал в уме, работая над книгой. Хождение по кругу - это в целом свойственно для постмодернистских текстов, возвращение на то же место, языковая игра, сплетение смыслов, каламбур, оксюморон, мета-текст.
Известно, что материал для своих произведений, Ерофеев брал из записных книжек, которые, кстати, опубликованы. В блокноты он заносил даты и хронику, ежедневные наблюдения, истории из собственной жизни, выписки из книг, внушения самому себе, обрывки разговоров, которые заинтересовали его (тренировал наслушанность для написания диалогов), идеи для будущих книг, сборников, учебников. Ерофеев мечтал написать учебник по истории музыки. Все идеи, которые приходили на ум, он записывал, а потом вставлял в книги.
Вот, например, запись, датированная 1966 г.: «Гоголь, наведываясь к Панаевым, убедительно просил ставить ему на обедах особый, розовый бокал». И вот как она отразилась в поэме «Москва-Петушки». Это отрывок из разговора Венички и черноусого в жакетке:
- Ну, и Николай Гоголь...
- Что Николай Гоголь?..
- Он всегда, когда бывал у Аксаковых, просил ставить ему на стол особый, розовый бокал...
- И пил из розового бокала?
- Да. И пил из розового бокала.
- А что пил?
- А кто его знает!.. Ну, что можно пить из розового бокала? Ну, конечно, водку...
Неповторимый стиль Ерофеева складывается благодаря использованию разных в стилевом отношении лексических пластов. Здесь и медийный советский дискурс, и язык художественно литературы, встречаются и библеизмы, и грубая обсценная лексика. Последняя, к счастью, в небольших количествах. На протяжении всей жизни Ерофеев записывал запомнившиеся ему слова и выражения, а потом вставлял в тексты.
Большая часть поэмы написана в форме внутреннего диалога, когда автор говорит, будто сам с собой. Это одна из особенностей авторского метода - писать, обращаясь к себе, сочувственному собеседнику, идеальному читателю. Благодаря такой диалогичности, текст читается легко и свободно, поскольку имитирует живую речь.
А вы читали поэму «Москва-Петушки»? Понравилась она вам или показалась ужасной?