А письмо очень, очень кудряво написано!
Российская империя, середина XIX века
Чичиков. Статуэтка ЛФЗ.
Разбирая письма, приходится иной раз довериться интуиции. Встречаются случаи и тексты, над смыслом, авторством или происхождением которых приходилось поломать голову. Бывают такие загадки и в классической литературе:
«... Один раз, возвратясь к себе домой, он нашел на столе у себя письмо; откуда и кто принес его, ничего нельзя было узнать; трактирный слуга отозвался, что принесли-де и не велели сказывать от кого. Письмо начиналось очень решительно, именно так:
«Нет, я должна к тебе писать!»
Потом говорено было о том, что есть тайное сочувствие между душами; эта истина скреплена была несколькими точками, занявшими почти полстроки; потом следовало несколько мыслей, весьма замечательных по своей справедливости, так что считаем почти необходимым их выписать:
«Что жизнь наша? - Долина, где поселились горести. Что свет? - Толпа людей, которая не чувствует».
Затем писавшая упоминала, что омочает слезами строки нежной матери, которая, протекло двадцать пять лет, как уже не существует на свете; приглашали Чичикова в пустыню, оставить навсегда город, где люди в душных оградах не пользуются воздухом; окончание письма отзывалось даже решительным отчаяньем и заключалось такими стихами:
Две горлицы покажут
Тебе мой хладный прах.
Воркуя томно, скажут,
Что она умерла во слезах.
В последней строке не было размера, но это, впрочем, ничего: письмо было написано в духе тогдашнего времени. Никакой подписи тоже не было: ни имени, ни фамилии, ни даже месяца и числа. В postscriptum было только прибавлено, что его собственное сердце должно отгадать писавшую и что на бале у губернатора, имеющем быть завтра, будет присутствовать сам оригинал.
Это очень его заинтересовало. В анониме было так много заманчивого и подстрекающего любопытство, что он перечел и в другой и в третий раз письмо и наконец сказал: «Любопытно бы, однако ж, знать, кто бы такая была писавшая!» Словом, дело, как видно, сделалось сурьезно; более часу он все думал об этом, наконец, расставив руки и наклоня голову, сказал: «А письмо очень, очень кудряво написано!»
Потом, само собой разумеется, письмо было свернуто и уложено в шкатулку, в соседстве с какою-то афишею и пригласительным свадебным билетом, семь лет сохранявшимся в том же положении и на том же месте.«
Автор уже давал примеры «кудрявых писем» от незнакомок молодым людям, и мог бы дать ещё недурные образцы, однако вдруг подумал, что куда занимательнее было бы прикинуть визуальный типаж таинственной дамы.
Имея обыкновения посещать при случае провинциальные краеведческие музеи и картинные галереи (частенько, кстати, расположенные в зданиях бывших губернских собраний, где и давались балы), автору припомнились милые женские портреты, там встречающиеся и поражающие иной раз своей простотой и задушевностью.
Пока Павел Иванович осматривается на балу у губернатора, взглянем на лики уездных дам, чтобы попытаться угадать, которая могла бы являться тем самым анонимом.
В нашем распоряжении благодаря Интернетам сотни женских портретов первой половины ХХ века, и мы легко поймём замешательство Павла Ивановича:
«... А Чичиков приходил между тем в совершенное недоумение решить, которая из дам была сочинительница письма.
Попробовавши устремить внимательнее взор, он увидел, что с дамской стороны тоже выражалось что-то такое, ниспосылающее вместе и надежду, и сладкие муки в сердце бедного смертного, что он наконец сказал: «Нет, никак нельзя угадать!» Это, однако же, никак не уменьшило веселого расположения духа, в котором он находился.
Он непринужденно и ловко разменялся с некоторыми из дам приятными словами, подходил к той и другой дробным, мелким шагом, или, как говорят, семенил ножками, как обыкновенно делают маленькие старички щеголи на высоких каблуках, называемые мышиными жеребчиками, забегающие весьма проворно около дам.
Посеменивши с довольно ловкими поворотами направо и налево, он подшаркнул тут же ножкой в виде коротенького хвостика или наподобие запятой. Дамы были очень довольны и не только отыскали в нем кучу приятностей и любезностей, но даже стали находить величественное выражение в лице, что-то даже марсовское и военное, что, как известно, очень нравится женщинам.
Даже из-за него уже начинали несколько ссориться: заметивши, что он становился обыкновенно около дверей, некоторые наперерыв спешили занять стул поближе к дверям, и когда одной посчастливилось сделать это прежде, то едва не произошла пренеприятная история, и многим, желавшим себе сделать то же, показалась уже чересчур отвратительною подобная наглость«.
Как известно из романа, Павел Иванович, увлёкшись губернаторской дочкой, совершенно смешался и перестал обращать внимание на остальных дам, что и послужило причиной его низвержения с уездного Олимпа.
Местные сплетницы, «дама приятная во всех отношениях» и «просто приятная дама», совершенно разрушили его репутацию, и афёра с «мёртвыми душами» сорвалась. Милейший Павел Иванович в одночасье из «миллионщика» превратился в антихриста, разбойника и «переодетого Наполеона», и пришлось ему снова отправляться в дорогу, так и не раскрыв тайну незнакомки.
Ну а что думает по сему поводу дорогой читатель? Которая из прелестниц ему глянулась? Или, может быть, есть у него свои образцы и предположения?
Чичиков. Статуэтка ЛФЗ.
Разбирая письма, приходится иной раз довериться интуиции. Встречаются случаи и тексты, над смыслом, авторством или происхождением которых приходилось поломать голову. Бывают такие загадки и в классической литературе:
«... Один раз, возвратясь к себе домой, он нашел на столе у себя письмо; откуда и кто принес его, ничего нельзя было узнать; трактирный слуга отозвался, что принесли-де и не велели сказывать от кого. Письмо начиналось очень решительно, именно так:
«Нет, я должна к тебе писать!»
Потом говорено было о том, что есть тайное сочувствие между душами; эта истина скреплена была несколькими точками, занявшими почти полстроки; потом следовало несколько мыслей, весьма замечательных по своей справедливости, так что считаем почти необходимым их выписать:
«Что жизнь наша? - Долина, где поселились горести. Что свет? - Толпа людей, которая не чувствует».
Затем писавшая упоминала, что омочает слезами строки нежной матери, которая, протекло двадцать пять лет, как уже не существует на свете; приглашали Чичикова в пустыню, оставить навсегда город, где люди в душных оградах не пользуются воздухом; окончание письма отзывалось даже решительным отчаяньем и заключалось такими стихами:
Две горлицы покажут
Тебе мой хладный прах.
Воркуя томно, скажут,
Что она умерла во слезах.
В последней строке не было размера, но это, впрочем, ничего: письмо было написано в духе тогдашнего времени. Никакой подписи тоже не было: ни имени, ни фамилии, ни даже месяца и числа. В postscriptum было только прибавлено, что его собственное сердце должно отгадать писавшую и что на бале у губернатора, имеющем быть завтра, будет присутствовать сам оригинал.
Это очень его заинтересовало. В анониме было так много заманчивого и подстрекающего любопытство, что он перечел и в другой и в третий раз письмо и наконец сказал: «Любопытно бы, однако ж, знать, кто бы такая была писавшая!» Словом, дело, как видно, сделалось сурьезно; более часу он все думал об этом, наконец, расставив руки и наклоня голову, сказал: «А письмо очень, очень кудряво написано!»
Потом, само собой разумеется, письмо было свернуто и уложено в шкатулку, в соседстве с какою-то афишею и пригласительным свадебным билетом, семь лет сохранявшимся в том же положении и на том же месте.«
Click to viewАвтор уже давал примеры «кудрявых писем» от незнакомок молодым людям, и мог бы дать ещё недурные образцы, однако вдруг подумал, что куда занимательнее было бы прикинуть визуальный типаж таинственной дамы.
Имея обыкновения посещать при случае провинциальные краеведческие музеи и картинные галереи (частенько, кстати, расположенные в зданиях бывших губернских собраний, где и давались балы), автору припомнились милые женские портреты, там встречающиеся и поражающие иной раз своей простотой и задушевностью.
Пока Павел Иванович осматривается на балу у губернатора, взглянем на лики уездных дам, чтобы попытаться угадать, которая могла бы являться тем самым анонимом.
В нашем распоряжении благодаря Интернетам сотни женских портретов первой половины ХХ века, и мы легко поймём замешательство Павла Ивановича:
«... А Чичиков приходил между тем в совершенное недоумение решить, которая из дам была сочинительница письма.
Попробовавши устремить внимательнее взор, он увидел, что с дамской стороны тоже выражалось что-то такое, ниспосылающее вместе и надежду, и сладкие муки в сердце бедного смертного, что он наконец сказал: «Нет, никак нельзя угадать!» Это, однако же, никак не уменьшило веселого расположения духа, в котором он находился.
Он непринужденно и ловко разменялся с некоторыми из дам приятными словами, подходил к той и другой дробным, мелким шагом, или, как говорят, семенил ножками, как обыкновенно делают маленькие старички щеголи на высоких каблуках, называемые мышиными жеребчиками, забегающие весьма проворно около дам.
Посеменивши с довольно ловкими поворотами направо и налево, он подшаркнул тут же ножкой в виде коротенького хвостика или наподобие запятой. Дамы были очень довольны и не только отыскали в нем кучу приятностей и любезностей, но даже стали находить величественное выражение в лице, что-то даже марсовское и военное, что, как известно, очень нравится женщинам.
Даже из-за него уже начинали несколько ссориться: заметивши, что он становился обыкновенно около дверей, некоторые наперерыв спешили занять стул поближе к дверям, и когда одной посчастливилось сделать это прежде, то едва не произошла пренеприятная история, и многим, желавшим себе сделать то же, показалась уже чересчур отвратительною подобная наглость«.
Как известно из романа, Павел Иванович, увлёкшись губернаторской дочкой, совершенно смешался и перестал обращать внимание на остальных дам, что и послужило причиной его низвержения с уездного Олимпа.
Местные сплетницы, «дама приятная во всех отношениях» и «просто приятная дама», совершенно разрушили его репутацию, и афёра с «мёртвыми душами» сорвалась. Милейший Павел Иванович в одночасье из «миллионщика» превратился в антихриста, разбойника и «переодетого Наполеона», и пришлось ему снова отправляться в дорогу, так и не раскрыв тайну незнакомки.
Ну а что думает по сему поводу дорогой читатель? Которая из прелестниц ему глянулась? Или, может быть, есть у него свои образцы и предположения?