познается в беде
Наш фонд по уставу может помогать всем больным раком, кому не больше 25 лет.Из-за этой записи наша отдельная трагедия - молодые матери. А еще - осиротевшие бабушки и дети.
Мы боремся за то, чтобы сохранить ребенку маму. Или чтобы мама была с ребенком подольше - ну еще на сколько-то лет. Или хотя бы на несколько месяцев. Ну хоть на сколько-нибудь.
Про детей этих мамочек я мало что знаю. Но вот бабушки... Сначала на бабушку остается внук, "пока мама в больнице". Потом выясняется, что в больнице тоже много проблем, и бабушка начинает рваться между больницей, где дочь, и домом, где внук. Беда, которая на нее обрушивается, огромна. С одной стороны, это ее давящий страх и горе матери, у которой смертельно больна дочь. С другой - это страх перед ответственностью, да и сама ответственность за внука.
Для больной молодой женщины часто многое нужно сделать. Даже банально справки собрать, или анализы отвезти, или просто деньги получить и передать докторам. При этом бабушке надо оставить с кем-то внука, одеть внука, поиграть с ним, накормить его как-то. Бабушка разрывается между больной дочерью и внуком, не справляется, не может "выбить" нужное лекарство, найти доноров крови, собрать нужные документы, жалуется... Я злюсь: "Ну почему благотворительный фонд опять должен звонить в департамент здравоохранения / договариваться о квоте / отвозить анализы / беспокоиться о госпитализации. Ну пусть друзья семьи какие-нибудь с внуком посидят или очередь для пациентки займут! Наше дело - оплатить, а для всего остального у них что, друзей, что ли, нету?".
Ужас в том, что вот этих самых, которые "познаются в беде", часто на самом деле нету. Еще вчера были, а теперь нет никого. Даже в фильме "Я объявляю войну" это видно: сначала рядом с семьей больного много друзей, но в конце пути даже близкие родственники - редкие гости. Вместе с горем приходит одиночество.
Не так давно Катя Ш. вела переговоры с органами опеки, помогала оставить в семье ребенка, мама которого, ее коллега, умерла от рака. А Михаил Афанасьевич по Катиной просьбе принял у себя в лагере этого ребенка в те дни, когда его мама умирала. Это большое везенье для семьи, что с ними рядом была Катя. А рядом с семьей молодой матери из Тамбова никого не было, только наш юрист Полина, которая и лекарство выбивала, и госпитализации добилась, и о дальнейшем хлопочет. Для молодой мамы из Орла лекарство добывает моя коллега Анна. И вот таких одиноких в тяжелую минуту почему-то куда больше, чем тех, рядом с которыми есть друзья и родственники.
Это карма благотворительного фонда, что к нам все оставленные стекаются, а тех, с кем рядом друзья, мы просто не видим?
Или сейчас действительно в беде познаются уже не друзья, а оставленность, и это просто время такое? Как думаете?
Мы боремся за то, чтобы сохранить ребенку маму. Или чтобы мама была с ребенком подольше - ну еще на сколько-то лет. Или хотя бы на несколько месяцев. Ну хоть на сколько-нибудь.
Про детей этих мамочек я мало что знаю. Но вот бабушки... Сначала на бабушку остается внук, "пока мама в больнице". Потом выясняется, что в больнице тоже много проблем, и бабушка начинает рваться между больницей, где дочь, и домом, где внук. Беда, которая на нее обрушивается, огромна. С одной стороны, это ее давящий страх и горе матери, у которой смертельно больна дочь. С другой - это страх перед ответственностью, да и сама ответственность за внука.
Для больной молодой женщины часто многое нужно сделать. Даже банально справки собрать, или анализы отвезти, или просто деньги получить и передать докторам. При этом бабушке надо оставить с кем-то внука, одеть внука, поиграть с ним, накормить его как-то. Бабушка разрывается между больной дочерью и внуком, не справляется, не может "выбить" нужное лекарство, найти доноров крови, собрать нужные документы, жалуется... Я злюсь: "Ну почему благотворительный фонд опять должен звонить в департамент здравоохранения / договариваться о квоте / отвозить анализы / беспокоиться о госпитализации. Ну пусть друзья семьи какие-нибудь с внуком посидят или очередь для пациентки займут! Наше дело - оплатить, а для всего остального у них что, друзей, что ли, нету?".
Ужас в том, что вот этих самых, которые "познаются в беде", часто на самом деле нету. Еще вчера были, а теперь нет никого. Даже в фильме "Я объявляю войну" это видно: сначала рядом с семьей больного много друзей, но в конце пути даже близкие родственники - редкие гости. Вместе с горем приходит одиночество.
Не так давно Катя Ш. вела переговоры с органами опеки, помогала оставить в семье ребенка, мама которого, ее коллега, умерла от рака. А Михаил Афанасьевич по Катиной просьбе принял у себя в лагере этого ребенка в те дни, когда его мама умирала. Это большое везенье для семьи, что с ними рядом была Катя. А рядом с семьей молодой матери из Тамбова никого не было, только наш юрист Полина, которая и лекарство выбивала, и госпитализации добилась, и о дальнейшем хлопочет. Для молодой мамы из Орла лекарство добывает моя коллега Анна. И вот таких одиноких в тяжелую минуту почему-то куда больше, чем тех, рядом с которыми есть друзья и родственники.
Это карма благотворительного фонда, что к нам все оставленные стекаются, а тех, с кем рядом друзья, мы просто не видим?
Или сейчас действительно в беде познаются уже не друзья, а оставленность, и это просто время такое? Как думаете?