Добрый флешмоб. Про Фому.
Флешмоб от maria_tuzhilina "Просьба: в течение ближайших дней - напишите у себя в журнале о том, как какие-то незнакомые люди сделали Вам - или вашим близким - или еще кому - Доброе дело. Просто помогли, без корысти. И передайте друзьям, чтобы они так же сделали.
Не обязательно дело должно быть значительным. Просто мелочь. Но добрая.
И отрекламируйте в своих ЖЖ, если не сложно.
Потому что если в мире все время замечать только темное, и жаловаться - "ах как все плохо, мир катится к чертям" - то так оно в итоге и будет - мир перекрасится во все грязночерное - и укатится к чертям".
Когда я была маленькая (лет в 19), все студенческие каникулы я проводила в экспедициях. И однажды мне сказочно повезло. Приятель "сосватал" меня на Енисей, в Мирное. Какое-то время я работала и жила на биостанции, но в один прекрасный день мы получили радиограмму, что профессор Куваев, находящийся в Ворогово (это много выше по Енисею, чем наше Мирное) просит прислать ему помощника-ботаника. Вот меня и послали.
Но на Енисее запросто послать человека не получается, дорог-то практически нет. Путь один - по воде. Наше экспедиционное начальство договорилось с заповедником, что те пришлют за мной каэску, которая по пути сделает еще несколько хозяйственных перевозок, вечером сгрузит меня в пос. Бор, ночь я проведу в гостинице, а с утра стартую вверх по Енисею на кораблике с подводными крыльями.
План был хорош, но капита каэски чихать хотел на этот план. А может, это он на меня чихать хотел, я теперь не знаю. Да честно говоря, меня это мало беспокоило. Я сидела себе на палубе и глазела по сторонам. До того я ни разу не каталась по Енисею, и все мне было интересно. По пути мы зашли в Лебедь, команда каэски и лебедянские с чем-то недолго повозились, потом в путь, и следующая остановка Комса.
В Комсе мы должны были задержаться подольше. Там надо было не то сгрузить, не то наоборот погрузить какую-то технику. Поэтому я сошла на берег, побродила по задворкам деревни, потом по краю тайги, посмотреть что там растет. Росли кошачь лапки. Потом вернулась на берег и принялась переберать камушки. Про Комсу мне еще в Мирном говорил Евдокимыч, что там живет старовер Фома, что бороду Фома не стрижет, а заправляет за воротник, чтобы внимания не привлекать. И что вообще он тот еще тип, себе на уме. Встречаться с типом "себе на уме" я не хотела, поэтому сидела на берегу и ждала, когда же наша каэска пойдет дальше.
Капитан тем временем все погрузил, отобедал чем бог послал, но продолжать движение не собирался. Он отправился покидать спиннинг на Комсинский остров. Там хорошие щуки ходят. Это было против всяких правил хорошего тона, потому что по местным понятиям я была его гостем, и он должен был меня кормить, холить и лелеять, а не бросать на берегу. Я этого не знала, думала, что так и положено, и даже уже устроилась покемарить на камнях, как услышала над собой голос: "А это что у меня тут за русалки?" Подняла голову, обернулась и поняла, что вот он Фома и есть. Я уже не помню, как это было в деталях, но помню, что Фома метал громы и молнии в адрес капитана, потом сказал кому-то из команды, что он забирает меня к себе, и утащил меня. Я не помню как, но ему удалось убедить меня пойти с ним, несмотря на то, что по характеру я порядочная бука. И для меня куда естественнее сидеть одной на берегу, чем тащиться в гости к непонятному староверу. Тем более, что староверов я до того видела лишь мельком, и все они были какие-то необщительны, очи долу, быстро прыгали в свои лодки-долбленки и куда-то уплывали. Но почему-то тогда на комсинском берегу у меня просто не было выбора, надо было идти к Фоме и все. Кстати, борода у него и впрямь была заправлена в рубашку.
Жил Фома Ульянович Кузнецов в деревянном доме, который был увенчан колокольней. Вроде бы раньше этот дом был церковью, а потом все семьи из Комсы подевались куда-то или умерли, и в бывшей церкви жил Фома с матерью Агриппиной Симоновной. Агриппина Симоновна была почти полностью слепой, и зимой Фома протягивал ей веревку от дома до уборной, чтобы она могла добратся, не сбившись с пути. Но голос у нее был молодой, почти девичий. Если она выходила на связь по рации, ни за что нельзя было сказать, что голос принадлежит старухе. Но тогда я всего этого не знала.
Меня привели в эту странную избу с колокольней, посадили за стол, и хозяин крикнул: "Бабка, тащи молока вареного. Карасей тащи!" И бабка все быстро и как-то без суеты притащила. Кормили меня за отдельным столом и из отдельной посуды. Так у них заведено, что старообрядец (не всякий, конечно, течений там много) ни за что не должен садиться за один стол с иноверцем, тем более никонианцем. Посуда для меня тоже была отдельная, со специальной полки. Фома что-то рассказывал, перемежая рассказы с проклятиями в адрес капитана. Потом с каэски дали знать, что мы отходим в Бор, и Фома отвел меня обратно на мое плавсредство.
Собственно, если бы на этом все закончилось, то я никогда бы и не вспомнила об этом знакомстве. Но было продолжение.
Ночи тогда стояли в мирновских широтах белые, так что понятия о времени я не имела ровным счетом никакого. Сидела на палубе, глазела по сторонам, потом заснула в обнимку с рюкзаком. Мой сладкий сон был неожиданно и грубо прерван. За плечо меня тряс капитан. "Приехали за тобой," - говорит. В моторной лодке, которая шла борт о борт с каэской, стоял Фома Ульяныч. Я опять ничего не успела сообразить, но меня из каэки перегрузили к нему в моторку, и легенькая лодочка быстро умчалась, отавив каэску далеко позади. Фома не только привез меня в Бор (это случилось уже в первом часу ночи, хотя и было светло как днем). Он ухватил мой рюкзак, взял меня за руку и приволок не куда-нибудь, а прямо домой к директору Центрально-сибирского заповедника Рассолову, который открыл нам дверь, будучи в одном только исподнем.
- Вот что твой капитан вытворяет! - отчитывал директора заповедника сотрудник отдела охраны Фома Кузнецов, - мало того, что бросил девочкуу меня в деревне, так еще и привез бы ее в поселок в три ночи! И куда ей деваться, ты скажи! Ты ее у себя оставь ночевать, в шесть утра разбуди и на пристань отведи. Ей в Ворогово надо.
Удивительно, но директор послушался. И накормил, и спать уложил, и на пристань утром отвел. Я ведь тогда первый раз в Бору была, а это большой поселок. Одна я бы точно заблудилась.
Потом я еще много раз летала на Енисей. И если вертолет по пути садился в Комсе, я обязательно хоть на минутку выпрыгивала из него, чтобы обнять Фому. И он иногда приезжал ко мне в Мирное повидаться. У меня дома до сих пор лежит стопка пожелтевших писем, на которых вместо обратного адреса размашистая подпись.
Фома Ульянович Кузнецов умер от рака в апреле 1995 года. Сгорел быстро, за несколько месяцев. Я не успела с ним попрощаться. Летом 1995 года я прилетела в Комсу, и Агриппина Симоновна отвела меня к нему на могилу. Могила в тайге. На ней стоит деревянный крест. Или стоял. Там же, у могилы, я попрощалась с Агриппиной Симоновной. Мой сын крещен Михаилом-Фомой.
Я стараюсь помочь тем, кто приехал в мой город и оказался один в трудной ситуации.