(no subject)
Пост выйдет под заголовком «без темы». Потому что все знают, что тема у нас на сегодня одна - война.
Перечитала сейчас все черновики, написанные за несколько недель до войны. Очень злые. Очень умные, потому что мозги не пропьёшь, извините уж. Про чудовищный накал злобы последних месяцев. Про Судный день на площади Дизенгоф. Про угрозы устроить «ИМ» (им - это религиозным евреям в еврейском государстве, если кто не в курсе) такую Симхат Тора, что мало не покажется! Про то, что плохо всё это кончится.
После каждого чернового поста хлопала себя по рукам, чтобы не публиковать даже под глаз - ибо, «кто умножает знание, умножает скорбь», и не только скорбь, а обиду, гнев и ненависть, а ненависти вокруг нас с начала года было и так более, чем достаточно.
Мальчики мои в армии и именно ТАМ. На Симхат Тора были дома у мамы с папой (редкий случай, оба сразу) чтобы умчаться в армию в шабат в восемь утра, перед утренней молитвой, не дожидаясь приказа. Вместе с ними уехали из Отниэля двое сыновей рава Бени Кальманзона, Эльханан и Менахем. Эльханан поехал добровольцем, он по возрасту уже не подлежал призыву. Вчера о них рассказывали по 11-му каналу - те, кто не торчит на местечковой нашей «девятке», продолжающей вечерами потчевать «русское» гетто дебильными российскими сериалами, могли увидеть и услышать рассказ о том, как они под огнём вывезли десятки людей, попали под обстрел и, как старший, Эльханан, умер на руках у младшего, Менахема.
...Я всё вспоминаю того несчастного озлобленного дядьку, который на церемонии окончания офицерских курсов шипел вслед моему зятю с младенцем на руках: «нарожали тут...». Я искренне надеюсь, что с ним всё в порядке. Что не было его в атакованных террористами кибуцах (может, он и не кибуцник вовсе...). Что он не видел, как умирает старший брат на руках у младшего, успев вывести из-под огня несколько десятков человек. У Эльханана пятеро детей - я очень надеюсь, что после войны поменьше останется в Израиле людей, способных прошипеть вслед человеку в кипе «нарожали...» Или способных порадоваться тому, что не задалась на этот раз у «НИХ» Симхат Тора. (Нелюди, безусловно, найдутся и не только среди арабов, увы, но мир не переделаешь...)
Израиль маленький, а погибших, раненых и пропавших без вести так много, что невозможно не наткнуться на знакомое имя. Знакомое лицо. Хорошо знакомого человека.
Я его знаю хорошо. Я не хочу и не буду писать «знала». Он писатель и историк, автор лучших путеводителей по еврейскому Кракову и еврейской Варшаве. При этом - образцовый левый социалист-кибуцник. Мирумир, шалом ахшав, вотэтовотвсё... Мы не были ни друзьями, ни даже приятелями, встречались только по делу. Я с ним была на двух больших конференциях в Кракове и в Люблине, мы вместе проводили здесь польско-украинский семинар здесь, десять лет назад. Но при этом друг к другу, как ни странно, слабость питали. Он меня приветсвовал словами: «Привет, каханистка!», а я ему отвечала: «Здорово, левак!»
...Но когда он, влюблённый без памяти в польскую литературу и поэзию, отчаивался объяснить ивритоязычным слушателям то, что невозможно передать никаким переводом, он обращался ко мне: послушай, ты поймёшь «w malinowym chruśniaku...» - это же не переведёшь! это он такое слово придумал - chruśniak! - а кто знает польский, тому сразу понятно! Это, как наш Бен-Ехуда придумывал слова на иврите, а все думали, что так и было!
- Да, говорила я, - по-русски это как «куст» и «хруст» одновременно - славянам всё понятно...
- Терпеть не могу русский! - откликался он и добавлял: но тебе - можно, ладно уж.
...Мы дружили оба тогда с так рано ушедшим из жизни Робертом Кувалеком. Как-то на прощальном ужине в Люблине на стадии «шумел камыш» принимающая сторона дружно затянула «hej sokoły», а Кувалек, неожиданно для меня подхватил припев по-украински (у него жена была украинка), Алекс недовольно завозился: терпеть не могу украинский! но тебе - можно, ладно уж...
Он давно уже был на пенсии. Болел - сердце, давление... А со времён короны окончательно засел в кибуце. Но в ноябре обещал появиться на польском семинаре...
Зачем выродкам было похищать больного старика, который всю жизнь работал, как в мечте Маяковского - «землю попашет, попишет стихи...», который никогда и никому не сделал ничего плохого и свято верил в то, что всегда и со всеми можно договориться?
Вопрос в пространство, как вы понимаете. Так - лишняя иллюстрация к тому, с кем мы воюем.