нбд-5
В первые дни войны у меня, как уже было сказано, рухнули все прежние смыслы. Они, на самом деле, с двадцатого начали рушиться. С каждым днём всё ясней становилось, что ничего не стоит делать человеческим способом в этот тухлый человеческий мир. Но война - это был прям контрольный выстрел. Писала одна такая почти тридцать лет, бля. Писала, стараясь достучаться до читательского сознания (с кем это возможно), бережно разбудить, протянуть ему руку, помочь сделать первые шаги в пробуждённом виде, а дальше как-нибудь сами, разберутся небось. По-русски писала, гы-гы. Ну и чо, теперь на одних читателей бомбы падают, а другие сидят с массово обезумевшей протоплазмой на одной территории взаперти.
Ну и в связи с этим очень остро встал вопрос: что я тут вообще делаю? Чего жду, чего высиживаю? Типа как будто действительно верю, что никакой другой жизни, кроме этой, в тяжёлом изломанном болью и горем человеческом теле, нет. Раньше у меня было дело, это понятно. Дело не получилось, всё оказалось тщетно. Ну и чего?
И тут у меня внезапно обнаружились две сверхценности. Которые сильнее всего на свете, важнее смысла и его отсутствия, любого "получилось-не получилось". Две вещи, которые я люблю больше (здешней временной) жизни. И пока дышу, их не сдам.
Оказалось, что во-первых, моя сверхценность - читатели. Те немногие из них (навскидку пара-тройка тысяч; при подобных подсчётах я всегда очень сдержанный пессимист, нарочно, чтобы не почить случайно на лаврах), с которыми от моих книг случилось то, что было задумано. Пробуждение духа, такое. Они сами, короче, знают, что я имею в виду, другим не объяснишь. И примерно понятно было, что с ними сейчас творится, по одну и по другую сторону линии фронта. Я не могу сделать, чтобы война внезапно по-быстрому закончилась, и они продолжили своё непостижимое внутреннее путешествие в более подходящей для этого обстановке. Но бросить их, прекратить своё (тщетное, как тогда ощущалось) внутреннее усилие к их спасению я тогда не могла. И сейчас не могу (и никогда наверное не смогу).
А вторая моя сверхценность, как выяснилось, искусство. И в целом, и вот конкретно моя коллекция, состоящая отчасти из работ друзей (крутых художников), отчасти из находок (подарков города и Небесной Канцелярии, они явно дарили вскладчину), отчасти из картин, купленных за серьёзные (по моим босяцким меркам) деньги; ну, таких всего несколько штук. И больше всего воли к жизни во мне пробуждало понимание, что если я позволю себе умереть, мою коллекцию выбросят как мусор. Эти драгоценные штуки станут мусором. Нормальных, понимающих чуваков с сердцем, чутьём и вкусом, или хотя бы элементарной насмотренностью единицы. Вряд ли коллекции повезёт и её заберут в хорошие руки.
(Ещё конечно кошки, но с ними проще. Их любит соседка, у неё ключи от квартиры, если что, заберёт).
Короче, из-под рухнувших смыслов меня вытащили вот эти сверхценности. Две такие опоры. На первые пару дней их хватило, а потом стало ясно, что делать. У меня появился план.
Продолжение (наверное) следует. Много чего ещё надо бы рассказать. Но самое главное напишу сейчас. Друг-художник мне вчера рассказал (надеюсь, он не рассердится, что пересказываю, не спросив разрешения; постараюсь обойтись без деталей), как на прогулке, в приподнятом настроении, в состоянии вдохновенной открытости типа "мир, поговори со мной" увидел в кустах мёртвого зверя. И сначала были понятно какие эмоции. Потому что в таком состоянии это правда сильный удар. А потом немного пришёл в себя и нарисовал этого зверя, только не мёртвым, а живым и весёлым. Типа веткой на песке.
Не будь этой истории, её следовало бы выдумать. Потому что она даже больше, чем просто метафора. Она - правда про нас (художников, в широком смысле этого слова, не только про рисовальщиков). Такой у нас диалог с миром. Мир вечно суёт нам под нос смерть и страдания, всё больше смертей и страданий. А мы до последнего вздоха с упорством (это и есть его лучшее применение) подручными инструментами, на коленке, как можем, каждый раз заново создаём, кричим, декларируем, штопаем, славим жизнь.
Ну и в связи с этим очень остро встал вопрос: что я тут вообще делаю? Чего жду, чего высиживаю? Типа как будто действительно верю, что никакой другой жизни, кроме этой, в тяжёлом изломанном болью и горем человеческом теле, нет. Раньше у меня было дело, это понятно. Дело не получилось, всё оказалось тщетно. Ну и чего?
И тут у меня внезапно обнаружились две сверхценности. Которые сильнее всего на свете, важнее смысла и его отсутствия, любого "получилось-не получилось". Две вещи, которые я люблю больше (здешней временной) жизни. И пока дышу, их не сдам.
Оказалось, что во-первых, моя сверхценность - читатели. Те немногие из них (навскидку пара-тройка тысяч; при подобных подсчётах я всегда очень сдержанный пессимист, нарочно, чтобы не почить случайно на лаврах), с которыми от моих книг случилось то, что было задумано. Пробуждение духа, такое. Они сами, короче, знают, что я имею в виду, другим не объяснишь. И примерно понятно было, что с ними сейчас творится, по одну и по другую сторону линии фронта. Я не могу сделать, чтобы война внезапно по-быстрому закончилась, и они продолжили своё непостижимое внутреннее путешествие в более подходящей для этого обстановке. Но бросить их, прекратить своё (тщетное, как тогда ощущалось) внутреннее усилие к их спасению я тогда не могла. И сейчас не могу (и никогда наверное не смогу).
А вторая моя сверхценность, как выяснилось, искусство. И в целом, и вот конкретно моя коллекция, состоящая отчасти из работ друзей (крутых художников), отчасти из находок (подарков города и Небесной Канцелярии, они явно дарили вскладчину), отчасти из картин, купленных за серьёзные (по моим босяцким меркам) деньги; ну, таких всего несколько штук. И больше всего воли к жизни во мне пробуждало понимание, что если я позволю себе умереть, мою коллекцию выбросят как мусор. Эти драгоценные штуки станут мусором. Нормальных, понимающих чуваков с сердцем, чутьём и вкусом, или хотя бы элементарной насмотренностью единицы. Вряд ли коллекции повезёт и её заберут в хорошие руки.
(Ещё конечно кошки, но с ними проще. Их любит соседка, у неё ключи от квартиры, если что, заберёт).
Короче, из-под рухнувших смыслов меня вытащили вот эти сверхценности. Две такие опоры. На первые пару дней их хватило, а потом стало ясно, что делать. У меня появился план.
Продолжение (наверное) следует. Много чего ещё надо бы рассказать. Но самое главное напишу сейчас. Друг-художник мне вчера рассказал (надеюсь, он не рассердится, что пересказываю, не спросив разрешения; постараюсь обойтись без деталей), как на прогулке, в приподнятом настроении, в состоянии вдохновенной открытости типа "мир, поговори со мной" увидел в кустах мёртвого зверя. И сначала были понятно какие эмоции. Потому что в таком состоянии это правда сильный удар. А потом немного пришёл в себя и нарисовал этого зверя, только не мёртвым, а живым и весёлым. Типа веткой на песке.
Не будь этой истории, её следовало бы выдумать. Потому что она даже больше, чем просто метафора. Она - правда про нас (художников, в широком смысле этого слова, не только про рисовальщиков). Такой у нас диалог с миром. Мир вечно суёт нам под нос смерть и страдания, всё больше смертей и страданий. А мы до последнего вздоха с упорством (это и есть его лучшее применение) подручными инструментами, на коленке, как можем, каждый раз заново создаём, кричим, декларируем, штопаем, славим жизнь.