Навстречу, блять, дате
Для меня война началась год назад примерно вот в эти дни. Точную дату не назову, потому что мрак понемногу, день за днём сгущался, как понемногу прибывает вода в подвале, который будет затоплен. У нас (в Литве) тогда как раз только что отменили обязательные куркорды, справки о вакцинации непроверенной экспериментальной бодягой, без которых никуда не пускали, новое бравое деление на "людей" и "недолюдей", где в "люди" взяли только самых трусливых, тупых и послушных. Так вот, эту дрянь чиновники, опомнившись, отменили, но вместо радости, типа "моя взяла", у меня была только очень спокойная, очень скорбная реакция: "слишком поздно". Весь январь и февраль нарастало ощущение тотальной богооставленности - всего чел.мира, не лично меня. И другое, удивительное тогда для меня ощущение присутствия части (единственно важной) себя - не здесь, а на той стороне, которая отвернулась. Как будто вместе с бесконечным неизъяснимым господом от протухшего чел.мира отвернулась и мелкая, вполне себе изъяснимая я.
Помню странное: как я стою поздно вечером посреди Кафедральной площади и вдруг говорю на своём корявом, почти зачахшем без практики экспатском английском: "I don't want to help anybody", "я никому не хочу помогать", - не собеседнику, в воздух, ни с того, ни с сего говорю. Точнее, оно из меня говорится, но и мной, в большой степени мной. (Тут отдельно смешно, что надписями по-английски со мной мой город всегда ругался, это как близкие в ссоре раньше, или вообще только в книжках переходили на "вы", поэтому у английского в моём исполнении есть вот такой дополнительный создающий дистанцию смысл.)
Потом, когда страна моего языка уже напала (не вероломно, веры этим тварям никогда не было) на страну моего происхождения, и моя жизнь закончилась, а усилия оказались тщетными (я, если кто-то не в курсе, писатель, который более полувека учился формулировать на человеческом языке высокие смыслы, обретающиеся по ту сторону любых языков, и вот, блять, наконец-то выучился, да так, что мало никому не покажется - по-русски, Небесная Канцелярия - тролль) - так вот, когда началась война, в её первый день мне стала опорой зима, сам факт, что в наших краях она есть и порой бывает суровой, а значит есть шанс умереть максимально безболезненным для обладателя чел.тела образом - спрятаться где-нибудь и уснуть. Не то чтобы это действительно входило в мои планы, но помогало собраться, сохранять спокойствие и ясную голову, как, по рассказам, помогает клаустрофобам, оказавшимся в тесной комнате, слегка приоткрытая дверь.
Идея уснуть на морозе пока, спасибо, не пригодилась. Зато пригодились спокойствие и ясная голова. Из того, что было потом, я могу рассказать примерно два-три процента. Да и те, пожалуй, не здесь, а только близким друзьям. Это такой Страшный Суд, куда тебя каждый день вызывают повесткой. Приходишь, и выясняется, что просто страшные судьи, когда вчера подарили тебе весь мир, забыли добавить к подарку коньки. Получите и распишитесь. Завтра за лыжами позовём.
Тем не менее я буду здесь несколько дней писать о войне - в том виде, в котором она досталась нам, почти ближайшим соседям, у которых ещё и сраный рф-анклав к жопе прилип, что делает нас очевидно следующими в очереди, каждый день нашей мирной жизни подарен нам ЗСУ. Мне так проще быть малой частью той части мира, которая сейчас замерла в ожидании этой ужасающей годовщины и от боли кричит.
С комментариями сложно. Не знаю, как поступить. Я, с одной стороны, понимаю, что многим хорошим чувакам захочется (и вот прям надо) поговорить. А с другой, сердить меня сейчас никому не надо бы, даже по мелочи (на самом деле, никогда нельзя было меня сердить).
Ладно, пусть здесь будут открытые комментарии. А в будущих записях я их закрою. Чтобы надо было сделать хотя бы крошечное усилие - вспомнить и найти, где можно поговорить.
Помню странное: как я стою поздно вечером посреди Кафедральной площади и вдруг говорю на своём корявом, почти зачахшем без практики экспатском английском: "I don't want to help anybody", "я никому не хочу помогать", - не собеседнику, в воздух, ни с того, ни с сего говорю. Точнее, оно из меня говорится, но и мной, в большой степени мной. (Тут отдельно смешно, что надписями по-английски со мной мой город всегда ругался, это как близкие в ссоре раньше, или вообще только в книжках переходили на "вы", поэтому у английского в моём исполнении есть вот такой дополнительный создающий дистанцию смысл.)
Потом, когда страна моего языка уже напала (не вероломно, веры этим тварям никогда не было) на страну моего происхождения, и моя жизнь закончилась, а усилия оказались тщетными (я, если кто-то не в курсе, писатель, который более полувека учился формулировать на человеческом языке высокие смыслы, обретающиеся по ту сторону любых языков, и вот, блять, наконец-то выучился, да так, что мало никому не покажется - по-русски, Небесная Канцелярия - тролль) - так вот, когда началась война, в её первый день мне стала опорой зима, сам факт, что в наших краях она есть и порой бывает суровой, а значит есть шанс умереть максимально безболезненным для обладателя чел.тела образом - спрятаться где-нибудь и уснуть. Не то чтобы это действительно входило в мои планы, но помогало собраться, сохранять спокойствие и ясную голову, как, по рассказам, помогает клаустрофобам, оказавшимся в тесной комнате, слегка приоткрытая дверь.
Идея уснуть на морозе пока, спасибо, не пригодилась. Зато пригодились спокойствие и ясная голова. Из того, что было потом, я могу рассказать примерно два-три процента. Да и те, пожалуй, не здесь, а только близким друзьям. Это такой Страшный Суд, куда тебя каждый день вызывают повесткой. Приходишь, и выясняется, что просто страшные судьи, когда вчера подарили тебе весь мир, забыли добавить к подарку коньки. Получите и распишитесь. Завтра за лыжами позовём.
Тем не менее я буду здесь несколько дней писать о войне - в том виде, в котором она досталась нам, почти ближайшим соседям, у которых ещё и сраный рф-анклав к жопе прилип, что делает нас очевидно следующими в очереди, каждый день нашей мирной жизни подарен нам ЗСУ. Мне так проще быть малой частью той части мира, которая сейчас замерла в ожидании этой ужасающей годовщины и от боли кричит.
С комментариями сложно. Не знаю, как поступить. Я, с одной стороны, понимаю, что многим хорошим чувакам захочется (и вот прям надо) поговорить. А с другой, сердить меня сейчас никому не надо бы, даже по мелочи (на самом деле, никогда нельзя было меня сердить).
Ладно, пусть здесь будут открытые комментарии. А в будущих записях я их закрою. Чтобы надо было сделать хотя бы крошечное усилие - вспомнить и найти, где можно поговорить.