Лето по октябрям снова и снова
По октябрям - это примерно так:
А лето - это когда выходишь из дома в 3 часа дня по мелкому, необязательному получасовому делу, а возвращаешься около 10 вечера, потому что невозможно взять да и вернуться домой, когда на улице чёрт знает что творится (причём это знает далеко не каждый чёрт, только избранные черти в курсе). И даже за хлебом в магазин не заходишь, потому что - ну какой может быть хлеб, если ради него надо лишний раз заходить в помещение. Ну уж нет, нам и на улице хорошо.
На улице так хорошо, что можно ходить в тонком свитере, не шерстяном каком-нибудь, а трикотажном. Я и хожу. В рюкзаке лежат шарф и перчатки на случай похолодания, мне почему-то обычно достаточно шарфа и перчаток, чтобы согреться, но они даже после наступления темноты остаются в рюкзаке.
Ноги сами понесли меня на Аукштайчю и дальше по берегу Вильняле, в круги руин. В смысле, туда, где раньше была стена с птицами, пустырь и тот самый мост, а теперь стройка-стройка и ничего кроме стройки. Но вполне можно пройти.
Когда-то это было моё самое любимое место в городе; ну то есть, у меня очень много самых любимых мест, но этот пустырь и старый мост, упирающийся в полуразрушенную лестницу, по которой можно подняться к Бернардинскому кладбищу, был... Ну, в общем, важное для меня было место. Теперь его больше нет. Никаких сожалений я не испытываю: всё, что у меня было, есть у меня навсегда (а стена с птицами и мост ещё и в текстах остались; впрочем, это просто приятное излишество, тексты уж точно никакая не вечность, а вот любовь, сконцентрированная в сияющей точке, которая собственно и есть я - возможно, почти она).
Что я точно умею, так это легко терять: на оставшееся после потери пустое место непременно приходит что-нибудь новое, и мне всегда интересно, что именно на этот раз придёт. Понравится мне оно или нет, дело десятое. "Нравится, не нравится" - вообще не разговор. Любить перемены как таковые стратегически выгодно: из перемен состоит жизнь; строго говоря, жизнь и есть последовательность изменений. Разных, каких угодно (и неугодно), любых. Единственно разумное поведение в такой ситуации - доверять Автору (именно, тому самому, с большой буквы, неназываемому, но не из мистических соображений, а просто чтобы не скатиться в банальность). И когда его новая выходка работа чойта как-то не нравится, говорить себе: "Ну просто я чего-то, значит, не понимаю". Потому что это и правда так.
Я сейчас живу, как будто иду по канату, по которому не умею ходить, поэтому прежде, чем сделать очередной шаг, проснуться в новый день, приходится своей волей (больше нечем) превращать канат как минимум в доску, а лучше - в твёрдую землю, а ещё лучше - в широкий пирс, такой длинный, что его конец сливается с горизонтом, а горизонт, как мы знаем из учебников, недостижим. А что вокруг - это уже на усмотрение того самого Автора. Сейчас, по его замыслу, вокруг почему-то лето, хоть и октябрь.
А октябрь это примерно так:
А лето - это когда выходишь из дома в 3 часа дня по мелкому, необязательному получасовому делу, а возвращаешься около 10 вечера, потому что невозможно взять да и вернуться домой, когда на улице чёрт знает что творится (причём это знает далеко не каждый чёрт, только избранные черти в курсе). И даже за хлебом в магазин не заходишь, потому что - ну какой может быть хлеб, если ради него надо лишний раз заходить в помещение. Ну уж нет, нам и на улице хорошо.
На улице так хорошо, что можно ходить в тонком свитере, не шерстяном каком-нибудь, а трикотажном. Я и хожу. В рюкзаке лежат шарф и перчатки на случай похолодания, мне почему-то обычно достаточно шарфа и перчаток, чтобы согреться, но они даже после наступления темноты остаются в рюкзаке.
Ноги сами понесли меня на Аукштайчю и дальше по берегу Вильняле, в круги руин. В смысле, туда, где раньше была стена с птицами, пустырь и тот самый мост, а теперь стройка-стройка и ничего кроме стройки. Но вполне можно пройти.
Когда-то это было моё самое любимое место в городе; ну то есть, у меня очень много самых любимых мест, но этот пустырь и старый мост, упирающийся в полуразрушенную лестницу, по которой можно подняться к Бернардинскому кладбищу, был... Ну, в общем, важное для меня было место. Теперь его больше нет. Никаких сожалений я не испытываю: всё, что у меня было, есть у меня навсегда (а стена с птицами и мост ещё и в текстах остались; впрочем, это просто приятное излишество, тексты уж точно никакая не вечность, а вот любовь, сконцентрированная в сияющей точке, которая собственно и есть я - возможно, почти она).
Что я точно умею, так это легко терять: на оставшееся после потери пустое место непременно приходит что-нибудь новое, и мне всегда интересно, что именно на этот раз придёт. Понравится мне оно или нет, дело десятое. "Нравится, не нравится" - вообще не разговор. Любить перемены как таковые стратегически выгодно: из перемен состоит жизнь; строго говоря, жизнь и есть последовательность изменений. Разных, каких угодно (и неугодно), любых. Единственно разумное поведение в такой ситуации - доверять Автору (именно, тому самому, с большой буквы, неназываемому, но не из мистических соображений, а просто чтобы не скатиться в банальность). И когда его новая выходка работа чойта как-то не нравится, говорить себе: "Ну просто я чего-то, значит, не понимаю". Потому что это и правда так.
Я сейчас живу, как будто иду по канату, по которому не умею ходить, поэтому прежде, чем сделать очередной шаг, проснуться в новый день, приходится своей волей (больше нечем) превращать канат как минимум в доску, а лучше - в твёрдую землю, а ещё лучше - в широкий пирс, такой длинный, что его конец сливается с горизонтом, а горизонт, как мы знаем из учебников, недостижим. А что вокруг - это уже на усмотрение того самого Автора. Сейчас, по его замыслу, вокруг почему-то лето, хоть и октябрь.
А октябрь это примерно так: