ачот
Питер учит смирению.
Вот, к примеру, приходишь на книжную ярмарку, смутно ощущая себя без пяти минут европейским интеллектуалом. А там читатели принесли резиновых уточек. И говорят: "Мы очень любим резиновых уточек и вас тоже. Давайте мы сфотографируем вас с резиновыми уточками".
И милая девушка, которая, по идее, должна бы... эээ... модерировать происходящее, с восторогом соглашается: "Да-да, давайте фотографироваться с резиновыми уточками!"
Вот примерно на этом месте надо бы превратиться в Терминатора и идти убивать все живое, параллельно благословляя его - для равновесия. Но Питер учет смирению, и несосотоявшийся европейский интеллектуал раз и навсегда осознает свое скромное место на этой планете: быть фоном для резиновых уточек. И принимает соответствующую позу. И заодно принимает такое положение вещей - практически всем сердцем. Если это не просветление, то что.
Но на этом испытания героя не заканчиваются, в любой сказке их должно быть три (как минимум). Поэтому вослед уточкам из пучин коллективного бессознательного всплывает настоящий житель культурной столицы. Культурный житель говорит страшное, что-то про "перманентность личности автора" и, что самое ужасное, твердо верит, будто понимает смысл сказанного.
Вот примерно на этом месте надо бы повторно превратиться в Терминатора со всеми вытекающими последствиями, но бывший европейский интеллектуал, только что осознавший себя фоном для резиновых уточек, только и способен, что растерянно икнуть.
Третье испытание героя, как водится, самое трудное и опасное. Столько книжек кряду мне еще не доводилось подписывать. Мы с сидевшей рядом Настей как раз обсуждали бесконечность этого процесса, когда к нам подошла милая пара с грудным младенцем на руках. "К тому времени, как все книжки будут подписаны, этот читатель как раз вырастет", - печальным хором сказали мы.
Зато все остальное (и все остальные) было так прекрасно, что герой наш выжил, невзирая на душераздирающие запахи бушующей по соседству веганской кухни (мой нос до сих пор уверен, что они жарили примерно пятого Ктулху кряду, не сменив при этом масло). Герой наш, злодей каких мало, идеальный фон для резиновых уточек, остался жив и шагал вечером по темным питерским улицам, теряя друзей и любимых (они один за другим сворачивали к метро).
Но потеряны были не все (и, следовательно, не всё).
И тут из темноты раздался пронзительный девичий визг.
- Мы так хотели прийти на вас посмотреть, - наперебой говорили две чудесные девочки. - Но не смогли! И не пришли. А вы...
- А мне пришлось несколько часов ходить по холодным улицам, чтобы вы могли меня встретить, - проворчал герой.
Наградой ему (то есть, мне) были веселые объятия, а потом девочки пошли своей дорогой, а мы с другом - своей, хохоча и подпрыгивая, и мир в который раз изменился - к лучшему и навек, потому что иначе не имеет смысла.
Вот, к примеру, приходишь на книжную ярмарку, смутно ощущая себя без пяти минут европейским интеллектуалом. А там читатели принесли резиновых уточек. И говорят: "Мы очень любим резиновых уточек и вас тоже. Давайте мы сфотографируем вас с резиновыми уточками".
И милая девушка, которая, по идее, должна бы... эээ... модерировать происходящее, с восторогом соглашается: "Да-да, давайте фотографироваться с резиновыми уточками!"
Вот примерно на этом месте надо бы превратиться в Терминатора и идти убивать все живое, параллельно благословляя его - для равновесия. Но Питер учет смирению, и несосотоявшийся европейский интеллектуал раз и навсегда осознает свое скромное место на этой планете: быть фоном для резиновых уточек. И принимает соответствующую позу. И заодно принимает такое положение вещей - практически всем сердцем. Если это не просветление, то что.
Но на этом испытания героя не заканчиваются, в любой сказке их должно быть три (как минимум). Поэтому вослед уточкам из пучин коллективного бессознательного всплывает настоящий житель культурной столицы. Культурный житель говорит страшное, что-то про "перманентность личности автора" и, что самое ужасное, твердо верит, будто понимает смысл сказанного.
Вот примерно на этом месте надо бы повторно превратиться в Терминатора со всеми вытекающими последствиями, но бывший европейский интеллектуал, только что осознавший себя фоном для резиновых уточек, только и способен, что растерянно икнуть.
Третье испытание героя, как водится, самое трудное и опасное. Столько книжек кряду мне еще не доводилось подписывать. Мы с сидевшей рядом Настей как раз обсуждали бесконечность этого процесса, когда к нам подошла милая пара с грудным младенцем на руках. "К тому времени, как все книжки будут подписаны, этот читатель как раз вырастет", - печальным хором сказали мы.
Зато все остальное (и все остальные) было так прекрасно, что герой наш выжил, невзирая на душераздирающие запахи бушующей по соседству веганской кухни (мой нос до сих пор уверен, что они жарили примерно пятого Ктулху кряду, не сменив при этом масло). Герой наш, злодей каких мало, идеальный фон для резиновых уточек, остался жив и шагал вечером по темным питерским улицам, теряя друзей и любимых (они один за другим сворачивали к метро).
Но потеряны были не все (и, следовательно, не всё).
И тут из темноты раздался пронзительный девичий визг.
- Мы так хотели прийти на вас посмотреть, - наперебой говорили две чудесные девочки. - Но не смогли! И не пришли. А вы...
- А мне пришлось несколько часов ходить по холодным улицам, чтобы вы могли меня встретить, - проворчал герой.
Наградой ему (то есть, мне) были веселые объятия, а потом девочки пошли своей дорогой, а мы с другом - своей, хохоча и подпрыгивая, и мир в который раз изменился - к лучшему и навек, потому что иначе не имеет смысла.