"...и вдохновение, и жизнь, и слёзы, и любовь..." или ода иммигрантам
Это случилось в январе 2007 года, но я до сих пор помню, что накануне мы легли в третьем часу ночи и от нервного напряжения так и не уснули. Утром мы залили в себя горького кофе из Старбакса, но вместо прилива энергии испытали усилившуюся нервную дрожь. Далее в переполненном вагоне метро мы невероятно долго ехали в «даунтаун» на собеседование в Службу Иммиграции, а потом курили на морозе, пытаясь отсрочить неминуемое "быть или не быть".
Но сначала несколько отступлений.
Отступление первое, лирическое.
Мой очередной приезд в Украину. Кумовья, дяди, тёти, двоюродные братья и сёстры, троюродные племянники и племянницы требуют банкета и ответа на животрепещущий вопрос:«Ты замужем?», чтобы, услышав отрицательный ответ, бестактно ляпнуть:«А сколько же тебе лет?»
Провинциальные тётушки не знали, что вот уже почти пару лет я была завидной невестой с бесценным приданым - американским гражданством. Ко мне приходили претенденты, делали недвусмысленные предложения, а я указывала на лежащую на рабочем столе зелёную тетрадочку:«Записывайся, ты под номером пять!»
В безнадёжные 38 лет я вышла замуж по любви, но всё же у меня появилось два бонуса: возможность утвердительно отвечать на вопрос о матримониальном статусе и, соответственно, не видеть на лице собеседника жалостливого выражения «бедная ты разнесчастная, так старой девой и помрёшь…»
Отступление второе, юридическое.
Согласно американскому иммиграционному законодательству, самый верный способ легализоваться в стране - это сочетаться ЗАКОННЫМ браком с гражданином США. А если настоящая любовь, подкреплённая свидетельством о рождении или сертификатом о Натурализации всё не встречается? Тогда её можно и нужно купить, потому что дочь, оставшаяся в разгромленной псевдо-демократическими реформами стране, хочет красивое платье на выпускной, а у стареньких родителей покосилась хата. Да и здоровье у них уже не то и каждый раз, когда звонишь домой, боишься услышать, что случилось самое страшное, а возможности поехать нет. Точнее, есть, но нет возможности вернуться. Какая-то грустная картина получается, так что вернёмся к ЗАКОННОМУ браку с американским гражданином.
Именно это надо доказать на собеседовании - “bona fide marriage”, “marriage in good faith”. И отчаянные, изобретательные нелегалы открывают совместные счета, устраивают целые театрализованные представления «Наша свадьба», ставят в стаканчик в ванной ещё одну зубную щётку, а в шкафу вывешивают пару рубашек на случай если окоченевший на чикагском ветру офицер решит нагрянуть на чашку чая, погреться, а заодно и посмотреть, как живёт молодая ячейка американского общества, а, главное, живёт ли вместе.
Нам нечего было бояться, и двери нашего дома были всегда гостеприимно распахнуты для работников любимой государственной службы. Мы не заморачивались банковско-коммунальными делами, ведь куда важнее, что в Киеве я побывала в гостях у любимой свекровушки и в дым с ней поругалась, потом помирилась, и мы даже выпили пол-литра водки в честь заключения сепаратного мира. Это же гораздо существеннее, чем семейная медицинская страховка.
И всё же по мере приближения интервью нас стали терзать сомнения. Другие интервьюированные несли пухлые папочки с квитанциями по совместной оплате за телефон, газ и свет, кто-то нёс даже беременный живот, а подтверждения вербальных эскапад с мамой-в-законе были только в моей голове и не думаю, что равнодушный к лицедейству офицер захотел бы посмотреть сию инсценировку в моём исполнении. Чтобы отвлечься, я стала думать о приятном - как я сдавала экзамен на гражданство.
Отступление третье, биографическое.
В офицере, худощавом ортодоксальном еврее с длинной седой бородой, было что-то домашнее и располагающее к себе. Как и многие его коллеги по службе, он был прирождённым психологом и из положенных десяти вопросов не задал мне ни одного. «Я и так знаю, что Вы знаете, на каком корабле приплыли пилигримы». Ещё он знал, каким рейсом я прибыла в США и каким рейсом в назначенный день не улетела, постукивал по досье, которое потянуло бы на новую «Американскую Трагедию», «вербовал» на работу в Иммиграцию и красочно описывал златые горы, которые эта работа сулила.
Тогда я всерьёз увлеклась этой идеей. Во-первых, на подобной работе не надо было гореть, только ровно тлеть, перекладывая бумажки и штамповать "approved" на анкетах самых красивых и образованных колумбийских мужчин. Ооооо, я бы живо превратила Город Ветров в филиал Кали и Медельина!!!
Во-вторых, чувство власти. Я так и видела, как залетаю в оплот национал-шовинизма, «Українсько-американський клюб», и, размахивая ксивой, громко «ааакаю»: «Пааадъём, бляди! Предъявите зелёные каааарты! Да не зелёные бумажки, а кааарты, йоптааа!!!»
Но блистательная карьера на госслужбе осталась только в мечтах, а на деле я стала маршировать за права нелегалов…
От воспоминаний отвлёк тусклый голос с восточным акцентом, который назвал наши имена. И мы поплелись на экзекуцию, а мимо радостно пробегали отстрелявшиеся, и офицер кричал им вслед:«Прикольно вы, гайз, живёте! Удачи!» Мне почему-то стало очень абыдно, потому что нам достался мистер Абыд.
Но об этом в следующий раз.
Но сначала несколько отступлений.
Отступление первое, лирическое.
Мой очередной приезд в Украину. Кумовья, дяди, тёти, двоюродные братья и сёстры, троюродные племянники и племянницы требуют банкета и ответа на животрепещущий вопрос:«Ты замужем?», чтобы, услышав отрицательный ответ, бестактно ляпнуть:«А сколько же тебе лет?»
Провинциальные тётушки не знали, что вот уже почти пару лет я была завидной невестой с бесценным приданым - американским гражданством. Ко мне приходили претенденты, делали недвусмысленные предложения, а я указывала на лежащую на рабочем столе зелёную тетрадочку:«Записывайся, ты под номером пять!»
В безнадёжные 38 лет я вышла замуж по любви, но всё же у меня появилось два бонуса: возможность утвердительно отвечать на вопрос о матримониальном статусе и, соответственно, не видеть на лице собеседника жалостливого выражения «бедная ты разнесчастная, так старой девой и помрёшь…»
Отступление второе, юридическое.
Согласно американскому иммиграционному законодательству, самый верный способ легализоваться в стране - это сочетаться ЗАКОННЫМ браком с гражданином США. А если настоящая любовь, подкреплённая свидетельством о рождении или сертификатом о Натурализации всё не встречается? Тогда её можно и нужно купить, потому что дочь, оставшаяся в разгромленной псевдо-демократическими реформами стране, хочет красивое платье на выпускной, а у стареньких родителей покосилась хата. Да и здоровье у них уже не то и каждый раз, когда звонишь домой, боишься услышать, что случилось самое страшное, а возможности поехать нет. Точнее, есть, но нет возможности вернуться. Какая-то грустная картина получается, так что вернёмся к ЗАКОННОМУ браку с американским гражданином.
Именно это надо доказать на собеседовании - “bona fide marriage”, “marriage in good faith”. И отчаянные, изобретательные нелегалы открывают совместные счета, устраивают целые театрализованные представления «Наша свадьба», ставят в стаканчик в ванной ещё одну зубную щётку, а в шкафу вывешивают пару рубашек на случай если окоченевший на чикагском ветру офицер решит нагрянуть на чашку чая, погреться, а заодно и посмотреть, как живёт молодая ячейка американского общества, а, главное, живёт ли вместе.
Нам нечего было бояться, и двери нашего дома были всегда гостеприимно распахнуты для работников любимой государственной службы. Мы не заморачивались банковско-коммунальными делами, ведь куда важнее, что в Киеве я побывала в гостях у любимой свекровушки и в дым с ней поругалась, потом помирилась, и мы даже выпили пол-литра водки в честь заключения сепаратного мира. Это же гораздо существеннее, чем семейная медицинская страховка.
И всё же по мере приближения интервью нас стали терзать сомнения. Другие интервьюированные несли пухлые папочки с квитанциями по совместной оплате за телефон, газ и свет, кто-то нёс даже беременный живот, а подтверждения вербальных эскапад с мамой-в-законе были только в моей голове и не думаю, что равнодушный к лицедейству офицер захотел бы посмотреть сию инсценировку в моём исполнении. Чтобы отвлечься, я стала думать о приятном - как я сдавала экзамен на гражданство.
Отступление третье, биографическое.
В офицере, худощавом ортодоксальном еврее с длинной седой бородой, было что-то домашнее и располагающее к себе. Как и многие его коллеги по службе, он был прирождённым психологом и из положенных десяти вопросов не задал мне ни одного. «Я и так знаю, что Вы знаете, на каком корабле приплыли пилигримы». Ещё он знал, каким рейсом я прибыла в США и каким рейсом в назначенный день не улетела, постукивал по досье, которое потянуло бы на новую «Американскую Трагедию», «вербовал» на работу в Иммиграцию и красочно описывал златые горы, которые эта работа сулила.
Тогда я всерьёз увлеклась этой идеей. Во-первых, на подобной работе не надо было гореть, только ровно тлеть, перекладывая бумажки и штамповать "approved" на анкетах самых красивых и образованных колумбийских мужчин. Ооооо, я бы живо превратила Город Ветров в филиал Кали и Медельина!!!
Во-вторых, чувство власти. Я так и видела, как залетаю в оплот национал-шовинизма, «Українсько-американський клюб», и, размахивая ксивой, громко «ааакаю»: «Пааадъём, бляди! Предъявите зелёные каааарты! Да не зелёные бумажки, а кааарты, йоптааа!!!»
Но блистательная карьера на госслужбе осталась только в мечтах, а на деле я стала маршировать за права нелегалов…
От воспоминаний отвлёк тусклый голос с восточным акцентом, который назвал наши имена. И мы поплелись на экзекуцию, а мимо радостно пробегали отстрелявшиеся, и офицер кричал им вслед:«Прикольно вы, гайз, живёте! Удачи!» Мне почему-то стало очень абыдно, потому что нам достался мистер Абыд.
Но об этом в следующий раз.