Из фронтового дневника моего отца.
На этот раз военные будни, без боев.
16 апреля. Все ещё стоим на станции Рязань-2. Сколько будет продолжаться это стояние - неизвестно. С нами вместе стоят ещё несколько эшелонов. Недавно на эшелоне с трофеями взорвалась мина и одного красноармейца убило осколком.
На днях проходил эшелон и в нем был вагон с пленными итальянскими офицерами. Я с нашим политруком Ямщиковым забрались туда и завели разговор с одним инженер-капитаном альпийской дивизии, разгромленной на Дону. Он здорово ругает немцев и все гутарит про солнечный Неаполь. Я спросил: «Sprechen Sie deutsch?» Он руками и ногами отвечает, что нет. Потом я спрашиваю: «Парле ву франсе?». Он знает французский язык и радостно отвечает: «Да, да» и ждет от меня дальнейшего разговора. Но, к большому сожалению, я говорю: «Ich verstee Sie nicht franz». Он удивленно улыбается. Все дружно смеются. Вообще, этот тип прикидывается невинным ягненком. Его спросили - «Вы фашист?» Он - нет, нет! Марксист - Нет, нет. Все смеются. Наконец, пожелали отдохнуть в Сибири или на Колыме - туда ему и дорога. Между прочим, ужасно боится партизан и «Катюш».
24 августа. По родным местам, по знакомым дорогам.
Теперь двигаемся по моим родным местам, связанным с моим детством.
Путь: Одноробовка - Лютовка - Заребинка (где в детстве я драл воробьев), проезд через Богодухов - Павловка - Мурафа. Очень радостно и вместе с тем грустно становится, когда видишь родные селения, но разрушенные. Некоторые села, правда, уцелели, урожай в стогах, но не обмолочен - немцы не успели увезти.
9 августа, как и 9 июля, нашему полку не везет. Летало множество Ю-87, просто тучами. Пострадала 2-ая и здорово, почти вышла из строя 4-ая, Сухерман поехал в тыл.
Этого же числа радостное событие. Взял машину и поехал на розыски Шуры на ст. Одноробовку. Нашел! Трогательная встреча - она думала, что мы все погибли. Дети и сама она ничего. С ней в доме живет замечательная девушка Ниночка. Пообещала ждать.
Шура - это старшая сестра отца, а девушка Ниночка - это моя мама. Она оказалась в Одноробовке, когда немцы расстреляли её отца, а моя бабушка с тремя детьми бежала из Харькова. Когда приехал папа, Шура позвала их за стол. Мама была хороша собой и отец попросил разрешения писать ей письма и вырвал обещание ждать его с войны. Он был запыленный, черный, показался ей старым, замученным и страшным. Но Шура взывала к её совести: «Тебе что, жалко пообещать, его может завтра убьют», и мама согласилась. Они стали переписываться и, в конце концов, поженились, а в результате появилась я.
июнь 1941 г.
май 1948 г.