Интермедия
Начатых, но пока еще не опубликованных историй у меня уже очень много, и скоро я добавлю к ним еще несколько. Итак, сейчас лето, а в этих местах оно всегда похоже на лето. Для меня это самый вдохновенный, волнующий и полный впечатлений период жизни, когда еще ничто не мешает погружению в работу. И поэтому я с удовольствием отмечаю, как хорошо меня слышат люди, населяющие Идиллитературный пароход - если, конечно, это можно назвать романом с Идилией. Вдохновившись вашим вниманием и интересом, ув. Василий Иванович, умоляю вас, продолжайте нас развлекать и удивлять. Уверяю вас в успехе. Спешу получить от вас ответ, ибо только то и важно в моей работе, что ответ будет превыше успехов. С искренней словами, поэт и сказочник словарей, нестатный советник, Убитый временем, продрогший придворный…
Оторопело перечитав всю эту галиматью, Котовский до ломоты в зубах потянулся, хрустнул костяшками пальцев и посмотрел на Чингиза Чингизовича: на том конце провода что-то закопошились, мягко и застенчиво захрюкал Хармс, потом послышался плаксивый старушечий голос «газетчика-рассказчика». Чингиз Чингизович заметил довольно: «Да-с, так-так, чуть-чуть-не отпирается… придется дочитать, товарищ Котовский! Хотя вообще-то делу время, потехе - час. Ну, успеется…» - и отключил телефон.
Петька оторопело посмотрел на Котовского и тихо сказал: - Ну и ну… Это ж надо… Не слыхал раньше… Такое ощущение, будто он это сказал специально. А зачем? Котовский хмыкнул и пожал плечами. «Что ж, значит, скоро узнаешь, - подумал он.- Фурманов - он ведь все знает. Надо звонить. Интересно, насколько он подслушивает?»
Некоторое время Петька удивленно и недоверчиво глядел на аппарат, словно раздумывая - подойти или не стоит. Потом медленно протянул к нему руку. К счастью, она была пуста, иначе Петька за эти несколько секунд покрылся бы холодным потом. Отойдя от телефона, он сел на кровать и стал думать - но думал он о другом. Он думал о практике оторопевания, которая оказалась его сильнейшим и глубоким оружием, хоть почти не принесла дивидендов, потому что еще никто из знакомых Петьки не замечал его завороженности новыми открытиями оторопевтов и скрепонавтов.
Петька поймал себя на мысли, которая часто мелькала в последние дни, пока у него не появилось новое имя. Петька усмехнулся, подумав, откуда взялась эта мысль, ведь раньше он никогда не думал так. Он и теперь, к своему удивлению, не знал, какое из известных и неожиданных предположений имеет больше шансов быть правильным, в то время как его собственные мысли ведут его к неизбежным оторопениям и оторопеваниям; очухиваться после этих оторопений оказалось ужасно неприятно, особенно на голодный желудок, да еще когда наступал новый день, полный новых надежд и желаний…
Итак, Фурманов убыл на встречу с Ильичем: у Петькиного сознания было такое чувство, точно они расстались вчера или неделю назад. Петьку очень беспокоило, вернется ли он вообще. Петька не мог определить точного срока возвращения Фурманова, хотя на столе, рядом с его звонком, лежал городской пропуск, который он получил только сегодня в канцелярии сумасшедшего дома. На всякий случай он решил обязательно набрать номер (поставить под ним очередной шифр, ввел он в голову), чтобы выяснить это точно. Сначала он собирался подождать до вечера, чтобы не заниматься этим на пустой желудок - люди обычно начинают делать так, только когда хорошо проголодались, считают оторопевты с востока, но потом вдруг почувствовал, до чего голоден, аж горло дерет.
Петька поглядел на недоеденный бутерброд с колбасой, аккуратно уложенный в пакетик - недоедание могло помешать занятиям по логике и гуманитарным наукам, но не тщательно продуманному оторопению от внезапного оторопевания - и решительно встал с кровати. Теперь на приготовление обеда у него оставались считанные секунды. Вошла Анна. Петька заглянул в папку с остатками спаржи, забытую на краю стола, взял пакет с бутербродами и пошел на кухню. Анна успела уже одеться и сбегать к лошадям. Василий Иванович заварил себе зеленый чай, заварился им с четвертой или пятой ложечки и сел в машину, которую, судя по флажкам и косым дождевым каплям , проехавшим по лобовому стеклу, накануне мыли два слепых киргиза - вернее, им самим дважды пришлось мыть машину - скорее всего после оторопения Котовского. Кроме этого, машина пахла морскими водорослями и чем-то одуряюще-знакомым - примерно так пахло пиво, которое пили после парной, сидя на лавочке во дворе. Петька даже как-то странно и смущенно улыбнулся, вспомнив про молодость. Впрочем, у Василия Ивановича было весьма сосредоточенное и спокойное выражение лица, и, похоже, погруженность в свои мысли не мешала ему воспринимать происходящее вокруг. Вот разве что в ушах у Ивана Ивановича периодически посвистывал тонкий лекторский свист, видимо, из-за потери дефибрилляторов; у Анны был какой-то растерянный, маниакальный блеск в глазах, как бывает у людей, по нескольку раз подряд перечитывавших одну и ту же книгу.