Предисловие Блейса с комментарием Блейса
Пособие «48 классических вопросов по истории КПСС» для поступающих в аспирантуру АН СССР посвящено, по сути, одному вопросу - как оторопеть (или, на герметическом языке постбрежневских мистерий, «отпечататься за стенку»). И очень по-новому это состояние можно определить, как «свернутое учение». Писать об этом сложно. Проще показать, что это такое. Причем вместе с произведением. Начнём с главного. Рассказывая о крушении социалистического строя, сам герой, студент II курса философского факультета Виктор Татарковский, понимает, кто развалил Союз - но, чтобы не выглядеть профаном в вопросах диалектического материализма, с годами все глубже увязает в диалектическом позитивизме. Так, его текст начинает цитировать молодежь: на молодых форумах обсуждают западную социологию восприятия социального строя («Сегодня нам не нравится государство, где казнят кошек и едят собак, а завтра нам не понравится государство, где будут казнить нас самих…»). Молодые коммунисты, разинув рот, слушают пятую цыганскую проповедь Буддулая, знаменитого русского философа-нигилиста, черпающего свои идеи в трактовках дискурса - постмодернизма, антропологии, дискурсмонгерства, постструктурализма и т. д. (некоторые вспоминают даже о постдраматургии). На взгляд Тамары Клейман, начиная со второй половины 90-х такого рода увязка со стрелками осциллографа мало чем помогала сидящим под развесистой сакурой любителям псевдовосточной экзотики - заслушавшись сладкоголосого Гребенщикова, они уходили в обрыв в зияющей пустоте, откуда нет возврата. Теперь вдруг оказывается, что белые одежды Буддалая приближают этот угол исторической пустоты к живой земле - ровно настолько, насколько ближе к ней прошлогодний снег, так сказать. Та же самая логика приводит наблюдателей, скажем, к паранойе насчет европейской «мультикультурности» и гастарбайтеров в Париже, Хемингуэя и Цоя, Мураками и Онигири. Но вместе с тем неожиданно выясняется, какое важное место занимает в ее рассуждениях отзовизм, который послужил главным толчком к возникновению описанного парадокса: оказывается именно отзвуки Белого Возрождения, считавшегося среди пост-структуральных интеллектуалов космополитическим и демократическими, подвигли их на странные и мучительные поиски национального в постмодернизме. Действительно, кто до такой степени не является постструктуралистом, как не человек, подчеркнуто дистанцирующийся от любой формы идеологического диктата государства? И всё равно, даже если критика государства не составляет главным образом смысла существования постиндустриального человека, довольно странным кажется, когда вся «постпелевинщина» озабочена исключительно поиском политического суверенного лица, похожего на анонимного «Путина» или «Проханова», для которых концептуальная неуязвимость от проинтерпретированной ими же ситуации свободы - главный их недостаток. Книга заставляет нас задумываться над историей КПСС, историей, рассказанной пятым цыганским патриархом Буддалаем, сидевшим под развесистой сакурой. Все эти красивые и странные мысли вызывают у нас желание задать автору волнующие нас вопросы, и в этом заключается главная проблема, потому что ответы на эти вопросы не могут быть прямыми и ясными. Буддалай, конечно, ничего не теряет, когда молча соглашается с позицией лидера партии «Единая Россия», но приобретает гораздо больше. Дослушав его историю, читатель приучен доверять его авторитетному мнению. Приступим же к изучению славного и загадочного, стройного и непредсказуемого прошлого КПСС.
КОММЕНТАРИЙ БЛЕЙСА
Формальное описание строения пособия не входило в мои задачи. Напротив, о его содержании я бы предпочел умолчать. Несмотря на это, я не собираюсь притворяться, что понимаю Ленина или Сталина. Я понимаю лишь вечно верное учение о приходе девятого патриарха после десятого патриарха. Оно нам всем хорошо знакомо. К сожалению, не все готовы признать, насколько оно вечно и насколько верно. Если говорить о партийной кассе и идеологии, это учение настолько надежно, настолько нерушимо, абсолютно и безусловно с научной точки зрения, что было бы непростительно не поделиться некоторыми из прозрений Максима в его связи с текущей политикой. Тем более, хоть политические взгляды Максима нам, вообще-то говоря, неизвестны, тем не менее, можно с высокой вероятностью предположить, как он их будет отстаивать. Он сумеет показать обществу, на что в целом направлены усилия высших сановников государства, какие области жизни они намерены охранять и контролировать и какие на самом деле вопросы по истории КПСС актуальны на сегодняшний день. На этих вопросах Максим, конечно, экономил бы время своих поклонников, но может оказаться, наоборот, чересчур утрировал бы их суровость. Таким образом, есть все основания говорить, что покойный Максим Довлатов, несомненно, был генератором идей и проводником их в массы. Из оставшегося после него наследства совершенно очевидно, например, следующее. За исключением одного только анализа загробного мира, о котором ниже, сочинения Максима почти не содержат каких-либо новых сведений. В каждом из них заложена примерно одна и та же установка, которая вызывает удивление не новизной, а тем фактом, который стоит за ней - какой-нибудь констатацией социально-политической реальности. Например: «Там хорошо. Там солнце. И много воздуха». Эта установка весьма характерна для нашей эпохи. Может быть, она и не нова, и авторы у нее всё те же, просто направление передачи меняется. Направление же этой передачи такое - социум, достигший материального благополучия, следует подвергнуть детальному изучению, дабы понять, как именно люди становятся его постоянными членами. Скептики, правда, склонны считать такую практику сектантством, что, кстати, делает характерной всю нашу культурную критику. «Со-творец» - это даже не секта, это просто социальная группа, сформировавшаяся вокруг определенного культового объекта. Люди, с которыми Максим общается во время своих путешествий, - точно такие же персонажи его сочинений, потому что за ними стоит та реальность, которую никакой патриарх не в силах отменить - реальность Однажды Оторопевшего.