(no subject)
9 мая, День Победы, показывают по телевизору фильм детства «Освобождение». Взятие Берлина.
Эпизод из фильма - у советских танков кончилось горючее, на железнодорожную станцию посланы русский танкист (Валерий Носик) и пехотинец Войска Польского (его играет Франтишек Печка; в не менее эпохальном сериале «Четыре танкиста и собака» он играет наводчика танкового орудия силача Густлика). Находят какую-то цистерну, открывают. Советский танкист принюхивается, потом с хитрецой говорит, что танкисты всегда горючее на вкус пробуют, и отпивает. Угощает поляка, тот сначала воротит нос, потом тоже принюхивается и пьёт с удовольствием.
В цистерне спирт.
И сразу вспомнилось.
В середине-конце девяностых годов я часто ездил в длинные (месяц, два) командировки в Германию.
Застал ещё уже заканчивающееся искреннее дружелюбие немцев к русским, возникшее после объединения Германий. Сменившееся культивировавшимся страхом перед «русской мафией», ну а потом-то «русскими» во многом стали три миллиона переселенцев из бывшего СССР.
Но дружелюбие - это у западных немцев было, конечно. Я ездил работать в старинный немецкий город в бывшей западной Германии на границе с восточной. Восточных немцев в институте работало много. Относились к русским они иначе. Но зато и понимали они нас лучше, и дружеские отношения с ними завязывались легче.
Однажды руководитель лаборатории, в которую мы ездили, немец восточный, ставший потом заместителем директора института, а не так давно его назначили уже директором института другого, в восточной Германии, рассказал нам, русским, с ехидной улыбкой такую историю.
Когда они были пионерами, их водили по праздникам возлагать цветы на братскую могилу советских солдат, погибших во время войны. И вот, говорит он, мы между собой удивлялись, почему в нашем городе есть братская могила, а известно, что боёв в окрестностях во время войны не было. Когда пионеры выросли, им рассказали, что советские солдаты нашли во время наступления на железнодорожной станции цистерну со спиртом. И выпили. А спирт оказался метиловым.
Я тогда подумал ещё - ох, не тебе бы, немцу, смеяться над такими вещами. Твоя страна развязала войну, в которой погибли миллионы русских. Ничего не сказал, конечно. У меня была своя правда, а у него - своя. Он вырос после войны, а в его стране были оккупационные советские войска, навязавшие не слишком демократический режим. Когда он потом приехал в Москву, он приходил к нам домой в гости. Мы водили его в Пушкинский музей. Сказали - купим тебе билет как на россиянина, только молчи. Так и прошли через контроль. С иностранцев в Пушкинском музее брали денег гораздо больше, чем с сограждан, а, может, и сейчас берут.
Эпизод из фильма - у советских танков кончилось горючее, на железнодорожную станцию посланы русский танкист (Валерий Носик) и пехотинец Войска Польского (его играет Франтишек Печка; в не менее эпохальном сериале «Четыре танкиста и собака» он играет наводчика танкового орудия силача Густлика). Находят какую-то цистерну, открывают. Советский танкист принюхивается, потом с хитрецой говорит, что танкисты всегда горючее на вкус пробуют, и отпивает. Угощает поляка, тот сначала воротит нос, потом тоже принюхивается и пьёт с удовольствием.
В цистерне спирт.
И сразу вспомнилось.
В середине-конце девяностых годов я часто ездил в длинные (месяц, два) командировки в Германию.
Застал ещё уже заканчивающееся искреннее дружелюбие немцев к русским, возникшее после объединения Германий. Сменившееся культивировавшимся страхом перед «русской мафией», ну а потом-то «русскими» во многом стали три миллиона переселенцев из бывшего СССР.
Но дружелюбие - это у западных немцев было, конечно. Я ездил работать в старинный немецкий город в бывшей западной Германии на границе с восточной. Восточных немцев в институте работало много. Относились к русским они иначе. Но зато и понимали они нас лучше, и дружеские отношения с ними завязывались легче.
Однажды руководитель лаборатории, в которую мы ездили, немец восточный, ставший потом заместителем директора института, а не так давно его назначили уже директором института другого, в восточной Германии, рассказал нам, русским, с ехидной улыбкой такую историю.
Когда они были пионерами, их водили по праздникам возлагать цветы на братскую могилу советских солдат, погибших во время войны. И вот, говорит он, мы между собой удивлялись, почему в нашем городе есть братская могила, а известно, что боёв в окрестностях во время войны не было. Когда пионеры выросли, им рассказали, что советские солдаты нашли во время наступления на железнодорожной станции цистерну со спиртом. И выпили. А спирт оказался метиловым.
Я тогда подумал ещё - ох, не тебе бы, немцу, смеяться над такими вещами. Твоя страна развязала войну, в которой погибли миллионы русских. Ничего не сказал, конечно. У меня была своя правда, а у него - своя. Он вырос после войны, а в его стране были оккупационные советские войска, навязавшие не слишком демократический режим. Когда он потом приехал в Москву, он приходил к нам домой в гости. Мы водили его в Пушкинский музей. Сказали - купим тебе билет как на россиянина, только молчи. Так и прошли через контроль. С иностранцев в Пушкинском музее брали денег гораздо больше, чем с сограждан, а, может, и сейчас берут.