Олег Басилашвили «Неужели это я?! Господи…»
Получил я звание народного артиста СССР. Это событие полагалось в театре отмечать. То есть усадить всех за праздничный стол с винами и закусками, выслушать хвалебные речи, то да сё… Я всегда избегал шумных официальных застолий, но тут Богачёв и Толубеев получили звания народных артистов РСФСР, и решено было вскладчину устроить банкет и выслушивать комплименты в соотношении один к трём.
Празднование в нашем ресторане прошло неожиданно хорошо, весело, валяли дурака, пели, выпивали, конечно, не без этого. Гога, который сам не прочь был выпить рюмку-другую коньяку, не терпел пьяных, и многие побаивались хватить лишку.
Гример Тадеуш Щениовский, мой дорогой Тэд, обладая даром прекрасного художника, который он отдал в жертву театру, нарисовал прекрасные шаржи на каждого из нас. Я был изображён в виде мистера Джингля из «Пиквикского клуба» - во фраке с короткими рукавами, на костылях, а изо рта облачком вырывалась фраза: «Нравится ли нам всё это? Вопрос!!! Отработаем - отдадим!» Эту реплику мой Джингль произносил в конце спектакля, получив «взаймы» пятьдесят фунтов. Пашка Панков посоветовал мне после «отдадим» сказать ещё и «если живы останемся!» - что я и делал под хохот зала. А потом добавлял: «Что вряд ли!»
Довольно большой плакат с шаржем был прикреплен к Т-образной перекладине, и поднять его свернутым было невозможно - он разворачивался. Так мы с Галей и вышли на улицу после окончания банкета, где-то в четвертом часу утра: с плакатом, где Джингль вопрошал: «Нравится ли нам всё это?..», с массой цветов, которыми нас одарили.
Было уже совсем светло, и мы отправились на площадь Искусств, где на фоне золотых небес простер руку аникушинский Пушкин. Все цветы положили к подножию памятника и пошли по Невскому к себе в Дмитровский переулок. Город еще спит. Красота вокруг упоительная. И вдруг на Аничковом мосту, откуда ни возьмись, - вихрем! - милиционер. «А ну, давай сюда!» - и пытается вырвать у меня из рук перекладину с плакатом. Я «оказываю сопротивление». «Ах так?!» - милиционер хочет провести силовой прием, однако что-то у него не получается, и он очень больно щиплет меня. Тут я взревел!
Кончилось тем, что сидим мы с Галей в опорном пункте милиции в кинотеатре «Знание» на Невском, бдительный милиционер вызывает КГБ: «Захвачен на Невском с плакатом». Подкатывают две чёрные «Волги», из них выскакивают несколько человек, старшой с пронзительным взглядом подлетает ко мне, сверлит глазами плакат. «Нравится ли нам всё это? Вопрос…» - бормочет он. Пауза. «Нравится ли нам всё это? Вопрос…». Опять пауза. Смотрит на плакат, шевелит губами. Смотрит на меня. На плакат. Бормочет про себя: «Нравится ли нам всё это?..» Молчит.
И громко приказывает, показывая на меня: «В отделение!» Понял наконец, что недостоин я КГБ. В отделении - обалдевшие от бессонной ночи милиционеры. Из обезьянника радостные вопли: «Валерьяныч! Давай к нам!!» Какая-то синяя бабища орет: «Город нашей славы бо-ево-оо-й…»
Начальник отделения с красными, как у кролика, от бессонницы глазами просит не писать жалобу на их сотрудника: «У меня и так их никого нет, так еще и этого придется увольнять…». Объясняет, что по городу отлавливают антисоветчиков с плакатами, ну и, сами понимаете… И говорит на ухо мне: «А то, представьте, в Артиллерийском музее среди орудий вывесили: «Наша цель - коммунизм!» Или вот тут недавно шли двое по Невскому с плакатом: «Соблюдайте Конституцию СССР!» - ну, этих-то, естественно, взяли… Ну и наш - рад стараться. Извините…
Нравится ли нам всё это, мистер Джингль?!
Геннадий Богачёв сейчас один из ведущих артистов театра. Но поначалу Гога не давал ему ярких ролей, «выдерживал» его, словно хорошее вино, культивируя в нём голод на работу. Так он поступал со многими, видимо, и со мной.
Я отметил Геннадия сразу же в роли деревенского алкоголика - в маленькой роли, но очень точно, в характере, сыгранной, без малейшего нажима, очень узнаваемо. Когда на худсовете при обсуждении спектакля я отметил именно Геннадия, а потом уже главных исполнителей, то увидел, что Гога был недоволен: ему важно было услышать хвалу в адрес именно главных персонажей. Они определяли лицо «спэктакля». И вот наконец Гена получает блестящую роль - «мистера Джингля, эсквайра» в спектакле «Пиквикский клуб». Я в спектакле не занят, но ностальгия по моему любимому МХАТу, по «Пиквикскому клубу» во МХАТе, где блистали Кторов, Карев, Массальский, Блинников, Комиссаров, Попов, Болдуман - созвездие блистательных мхатовцев, - частенько приводила меня на репетиции, когда они шли уже на сцене. У Гоги на репетициях всегда много было народу, ибо и репетиция тоже становилась своеобразным спектаклем. Геннадий хорошо репетировал!
Но вот как-то дома раздается телефонный звонок.
Голос Товстоногова:
- Олэг, у нас заболел Богачёв. Тяжелейшая форма ангины. Он уже две недели не ходит на рэпэтиции, лежит в больнице. Не могли бы вы прийти на репетицию и - можно даже с ролью в руках - общаться с артистами вместо Богачёва. Они ведь в трудном положении: вынуждены сейчас репетировать с пустотой! Вы же бывали на репетициях, имеете общее представление. Конечно, как только Богачёв выздоровеет, вы будете свободны. Да и недолго - до премьеры три недели.
- Хорошо, Георгий Александрович.
Пришёл я в репетиционный зал, показали мне мизансцены, а затем - уже на большую сцену. Вёл я себя на репетициях раскованно: премьера мне не грозит, скоро вернётся Геннадий. Потому веду себя вольно и хулиганю изо всех сил, забавляя артистов.
Наконец пронесся слух, что Геннадий выздоровел. Подхожу к Товстоногову и говорю, что репетировать с завтрашнего дня будет уже Гена. А Товстоногов в ответ:
- Олэг! Рэпэтировать и играть эту роль будете вы!
Я оторопел от неожиданности. Во-первых, а как же Гена?! Ведь у него были, наверное, надежды на эту роль, ведь столько времени и труда им потрачено. И ещё: а что могут подумать многие - что «подсидел» товарища, мерзавец, точно как Олег Борисов в «Генрихе IV» подсидел Рецептера? Ну уж нет! И я пошел «на вы»:
- Георгий Александрович, это прямая дискредитация всей нашей работы! Актеры три месяца трудно работали, разбирали пьесу, определяли события, искали действие, а тут появляюсь я, не прошедший этот путь, и - с бухты-барахты…
Гога берет меня под руку, ведет в дальний угол сцены. И, приблизив свое смуглое лицо в очках на крутом носу, заговорщически шепчет, жарко дыша:
- Олэг! Будем откровенны! Все эти поиски событий, действий, все это долгое сидение за столом - шаманство чистой воды! Вспомните, у Корша: три недели - и готов «Гамлэт»! Неделя - вот вам и Островский!! И неплохие спэктакли были! Играть будете вы!
Вот тебе раз! И это говорит Гога, детально, скрупулезно на репетициях копающийся во всех перипетиях пьесы, всегда добивающийся от актёра выполнения действенной линии!
Я обалдел совершенно:
- Георгий Александрович! А как же Гена? Ведь это такой удар для него! Столько надежд на эту роль…
А Гога - совсем рядом его глаза - тихо-тихо и весело шепчет:
- О Богачёве не беспокойтесь. У него и без этой роли прэ-экрасное будущее! Но это - сугубо мэжду нами.
Натянул я на голое тело фрак времен Французской революции (спер Джингль в театре, из которого его давно выгнали) - рукава и панталоны коротки, порваны, - лаковые некогда туфли, голую грудь прикрыл тряпкой, завязанной бантом. В карманах - ни пенса, пустой желудок…
Вспомнил дядю Петю - «пустой пас!», его презрительно скривленный рот, надел парик с длинными, до плеч, волосами, увидел наивно верящие глаза Пиквика и компании - и пошел в староклассическом театральном стиле пунктирно откалывать номера мой Джингль. И стал я упиваться тем, как «беспоместный эсквайр» Джингль ведет себя независимо от меня, нагло диктуя мне и походку, и жесты, и интонации…
Играл я эту роль до тех пор, пока спектакль не был снят с «рэпэртуара» - около двадцати лет.
А Геннадий Богачёв стал одним из ведущих актеров БДТ, о чем я с радостью и облегчением сообщаю.
Празднование в нашем ресторане прошло неожиданно хорошо, весело, валяли дурака, пели, выпивали, конечно, не без этого. Гога, который сам не прочь был выпить рюмку-другую коньяку, не терпел пьяных, и многие побаивались хватить лишку.
Гример Тадеуш Щениовский, мой дорогой Тэд, обладая даром прекрасного художника, который он отдал в жертву театру, нарисовал прекрасные шаржи на каждого из нас. Я был изображён в виде мистера Джингля из «Пиквикского клуба» - во фраке с короткими рукавами, на костылях, а изо рта облачком вырывалась фраза: «Нравится ли нам всё это? Вопрос!!! Отработаем - отдадим!» Эту реплику мой Джингль произносил в конце спектакля, получив «взаймы» пятьдесят фунтов. Пашка Панков посоветовал мне после «отдадим» сказать ещё и «если живы останемся!» - что я и делал под хохот зала. А потом добавлял: «Что вряд ли!»
Довольно большой плакат с шаржем был прикреплен к Т-образной перекладине, и поднять его свернутым было невозможно - он разворачивался. Так мы с Галей и вышли на улицу после окончания банкета, где-то в четвертом часу утра: с плакатом, где Джингль вопрошал: «Нравится ли нам всё это?..», с массой цветов, которыми нас одарили.
Было уже совсем светло, и мы отправились на площадь Искусств, где на фоне золотых небес простер руку аникушинский Пушкин. Все цветы положили к подножию памятника и пошли по Невскому к себе в Дмитровский переулок. Город еще спит. Красота вокруг упоительная. И вдруг на Аничковом мосту, откуда ни возьмись, - вихрем! - милиционер. «А ну, давай сюда!» - и пытается вырвать у меня из рук перекладину с плакатом. Я «оказываю сопротивление». «Ах так?!» - милиционер хочет провести силовой прием, однако что-то у него не получается, и он очень больно щиплет меня. Тут я взревел!
Кончилось тем, что сидим мы с Галей в опорном пункте милиции в кинотеатре «Знание» на Невском, бдительный милиционер вызывает КГБ: «Захвачен на Невском с плакатом». Подкатывают две чёрные «Волги», из них выскакивают несколько человек, старшой с пронзительным взглядом подлетает ко мне, сверлит глазами плакат. «Нравится ли нам всё это? Вопрос…» - бормочет он. Пауза. «Нравится ли нам всё это? Вопрос…». Опять пауза. Смотрит на плакат, шевелит губами. Смотрит на меня. На плакат. Бормочет про себя: «Нравится ли нам всё это?..» Молчит.
И громко приказывает, показывая на меня: «В отделение!» Понял наконец, что недостоин я КГБ. В отделении - обалдевшие от бессонной ночи милиционеры. Из обезьянника радостные вопли: «Валерьяныч! Давай к нам!!» Какая-то синяя бабища орет: «Город нашей славы бо-ево-оо-й…»
Начальник отделения с красными, как у кролика, от бессонницы глазами просит не писать жалобу на их сотрудника: «У меня и так их никого нет, так еще и этого придется увольнять…». Объясняет, что по городу отлавливают антисоветчиков с плакатами, ну и, сами понимаете… И говорит на ухо мне: «А то, представьте, в Артиллерийском музее среди орудий вывесили: «Наша цель - коммунизм!» Или вот тут недавно шли двое по Невскому с плакатом: «Соблюдайте Конституцию СССР!» - ну, этих-то, естественно, взяли… Ну и наш - рад стараться. Извините…
Нравится ли нам всё это, мистер Джингль?!
Геннадий Богачёв сейчас один из ведущих артистов театра. Но поначалу Гога не давал ему ярких ролей, «выдерживал» его, словно хорошее вино, культивируя в нём голод на работу. Так он поступал со многими, видимо, и со мной.
Я отметил Геннадия сразу же в роли деревенского алкоголика - в маленькой роли, но очень точно, в характере, сыгранной, без малейшего нажима, очень узнаваемо. Когда на худсовете при обсуждении спектакля я отметил именно Геннадия, а потом уже главных исполнителей, то увидел, что Гога был недоволен: ему важно было услышать хвалу в адрес именно главных персонажей. Они определяли лицо «спэктакля». И вот наконец Гена получает блестящую роль - «мистера Джингля, эсквайра» в спектакле «Пиквикский клуб». Я в спектакле не занят, но ностальгия по моему любимому МХАТу, по «Пиквикскому клубу» во МХАТе, где блистали Кторов, Карев, Массальский, Блинников, Комиссаров, Попов, Болдуман - созвездие блистательных мхатовцев, - частенько приводила меня на репетиции, когда они шли уже на сцене. У Гоги на репетициях всегда много было народу, ибо и репетиция тоже становилась своеобразным спектаклем. Геннадий хорошо репетировал!
Но вот как-то дома раздается телефонный звонок.
Голос Товстоногова:
- Олэг, у нас заболел Богачёв. Тяжелейшая форма ангины. Он уже две недели не ходит на рэпэтиции, лежит в больнице. Не могли бы вы прийти на репетицию и - можно даже с ролью в руках - общаться с артистами вместо Богачёва. Они ведь в трудном положении: вынуждены сейчас репетировать с пустотой! Вы же бывали на репетициях, имеете общее представление. Конечно, как только Богачёв выздоровеет, вы будете свободны. Да и недолго - до премьеры три недели.
- Хорошо, Георгий Александрович.
Пришёл я в репетиционный зал, показали мне мизансцены, а затем - уже на большую сцену. Вёл я себя на репетициях раскованно: премьера мне не грозит, скоро вернётся Геннадий. Потому веду себя вольно и хулиганю изо всех сил, забавляя артистов.
Наконец пронесся слух, что Геннадий выздоровел. Подхожу к Товстоногову и говорю, что репетировать с завтрашнего дня будет уже Гена. А Товстоногов в ответ:
- Олэг! Рэпэтировать и играть эту роль будете вы!
Я оторопел от неожиданности. Во-первых, а как же Гена?! Ведь у него были, наверное, надежды на эту роль, ведь столько времени и труда им потрачено. И ещё: а что могут подумать многие - что «подсидел» товарища, мерзавец, точно как Олег Борисов в «Генрихе IV» подсидел Рецептера? Ну уж нет! И я пошел «на вы»:
- Георгий Александрович, это прямая дискредитация всей нашей работы! Актеры три месяца трудно работали, разбирали пьесу, определяли события, искали действие, а тут появляюсь я, не прошедший этот путь, и - с бухты-барахты…
Гога берет меня под руку, ведет в дальний угол сцены. И, приблизив свое смуглое лицо в очках на крутом носу, заговорщически шепчет, жарко дыша:
- Олэг! Будем откровенны! Все эти поиски событий, действий, все это долгое сидение за столом - шаманство чистой воды! Вспомните, у Корша: три недели - и готов «Гамлэт»! Неделя - вот вам и Островский!! И неплохие спэктакли были! Играть будете вы!
Вот тебе раз! И это говорит Гога, детально, скрупулезно на репетициях копающийся во всех перипетиях пьесы, всегда добивающийся от актёра выполнения действенной линии!
Я обалдел совершенно:
- Георгий Александрович! А как же Гена? Ведь это такой удар для него! Столько надежд на эту роль…
А Гога - совсем рядом его глаза - тихо-тихо и весело шепчет:
- О Богачёве не беспокойтесь. У него и без этой роли прэ-экрасное будущее! Но это - сугубо мэжду нами.
Натянул я на голое тело фрак времен Французской революции (спер Джингль в театре, из которого его давно выгнали) - рукава и панталоны коротки, порваны, - лаковые некогда туфли, голую грудь прикрыл тряпкой, завязанной бантом. В карманах - ни пенса, пустой желудок…
Вспомнил дядю Петю - «пустой пас!», его презрительно скривленный рот, надел парик с длинными, до плеч, волосами, увидел наивно верящие глаза Пиквика и компании - и пошел в староклассическом театральном стиле пунктирно откалывать номера мой Джингль. И стал я упиваться тем, как «беспоместный эсквайр» Джингль ведет себя независимо от меня, нагло диктуя мне и походку, и жесты, и интонации…
Играл я эту роль до тех пор, пока спектакль не был снят с «рэпэртуара» - около двадцати лет.
А Геннадий Богачёв стал одним из ведущих актеров БДТ, о чем я с радостью и облегчением сообщаю.
Click to view