Есть два Енисейска: небесный и земной - я нахожусь в земном.. (Г.Г. Шпет в ссылке в Енисейске)
Оригинал взят у kraevushka
Гостевой пост от Рины Незелёной - о пребывании Густава Густавовича Шпета и его семьи в ссылке в Красноярском крае...
***
Одна из моих интересных покупок на ярмарке КРЯКК - книга «Дочь философа Шпета в фильме ЕЛЕНЫ ЯКОВИЧ», полная версия воспоминаний Марины Густавовны Шторх.
К большой жалости мне не удалось побывать на презентации книги - день был рабочий. Книгу проглотила мгновенно, еще свежи были впечатления от фильма, который был показан недавно, в январе 1913-го года на телеканале «Культура». Помню первые слова Марины Густавовны:
- Очень сложный двадцатый век. Я его ощущала как лоскутное одеяло - то получше, то похуже; то посытнее, то очень голодно; то мирно, то война.
Я родилась в 1916 году, я прожила почти век.
Книга началась так же.
Густа́в Густа́вович Шпет - русский философ, психолог, теоретик искусства, переводчик философской и художественной литературы. Действительный член и вице-президент Российской академии художественных наук. О Шпете можно прочитать в Википедии.
Листая страницы книги, наблюдаешь удивительные отношения в семье, а взаимная любовь Густава Густавовича к жене Наталье Константиновне Гучковой достойна восхищения. Приведу лишь одну цитату: "Как могут вообще совершаться какие-то вещи, - пусть и однодневной жизни, - без тебя; что-то приходит и уходит, а ты не присутствуешь, и все это приходит и уходит без тебя. Бессмыслица!"
В разлуке они писали письма друг другу каждый день.
Если прибавить к книге письма Г.Г. Шпета к детям и супруге, то можно ярко представить себе Красноярск и Енисейск тех лет.
Марина Густавовна пишет:
- Я закончила школу, но в институт в тот год не поступила - и поехала к папе в ссылку, в Енисейск. Добиралась неделю.
Надо сказать, что при всех трудностях тогдашней жизни, в особенности переездов (парохода от Красноярска на Енисейск приходилось ждать несколько дней), со Шпетом почти всегда были либо жена, либо кто-то из детей - Марина, Маргарита, Ленора, Сергей.
Г.Г. Шпет в письме дочери:
…Точно рассчитать твое прибытие сюда невозможно, ибо неизвестно, сколько времени тебе придется пробыть в Красноярске, дожидаясь парохода в Енисейск. Мы, например, попали очень неудачно и провалялись в Красноярске 5 дней! Может ли у тебя оказаться какое-нибудь поручение от твоего учреждения в Красноярске? И может быть, это облегчит нахождение в Красноярске приюта на ночь,- а иначе ночевать негде - кроме как в Колхоздоме!
и :
…Очень мне не хочется противоречить твоей сослуживице, которая в восторге от Енисейска, но, вероятно, есть два Енисейска: небесный и земной - я нахожусь в земном...
Марина Густавовна в книге:
…Знаю, что первый день в Енисейске они весь день до одури ходили в поисках квартиры. И единственное, что с трудом к вечеру удалось найти, - это какую-то женщину, которая с кучей маленьких детишек жила в одной большущей комнате, и родители уговорили ее все-таки пустить их хотя бы на первую ночь. Она им сказала: «Я не могу сдать, потому что муж в тайге, как же я чужих людей пущу. Но так и быть, одну ночь только я разрешу вам переночевать, завтра он должен вернуться».
Мама писала: «Мы все легли просто на полу, без матрасов, подстелив какие-то свои тряпочки. Переночевали. Утром приехал муж. Оказалось, что это милейшие люди, с которыми была в дальнейшем большая дружба, и родители там прожили месяца полтора.»
Письма от мамы приходили довольно вялые и отчаянные, конечно: «Ничего хорошего пока здесь не вижу, одни неудобства. Нет комнат, нет керосина, нет электричества. Первые две ночи было тепло, а теперь похолодало…»
Вскоре они нашли другую квартиру, теперь у них было даже две комнаты в двухэтажном доме на берегу Енисея по адресу: улица Иоффе, 12. Новых хозяев звали Гершевичи.
Из писем Г.Г. Шпета:
… В новой квартире пока все гладко; окно остается пленительным; преобладает сдержанная тишина…
… У нас сегодня чуть повеселее, показалось среди дня солнышко.
…От меня отлично видно, как поднимаются с Енисея и садятся гидропланы. Жаль все-таки, что у меня нет хорошего бинокля.
… Пишу при открытом окне, пот. ч. тепло; вид все-таки чудесный, и разнообразится больше, чем я ожидал: и на небе - облака, и на земле: люди, катера, баржи, лодки...
… разными хитростями и уловками маме удалось увлечь меня на ее «любимое» Иван-Озеро! Хотя мы на него все-таки не попали, но оказывается, 1, что до него, действительно, ходьбы немного (не больше 1 1/2 часов от нас), а, 2, мы до него так и не дошли! - Свернули на неправильный путь на расстоянии 1/4 часа до озера! Впрочем - жалеть не приходится, потому что шли дорогой довольно интересной: лесок,- не та паскуда, что произрастает на торфяниках, прерываемый <неразборчиво> милыми плоскими полянами. Лесок - бледный, не воображаемый «сибирский», но все же лесок. Теперь, конечно, мать вдвое распалилась желанием открыть озеро - на карте переселенческого комитета ведь здесь - «белое» место! И хотя от вчерашнего путешествия у меня загорелась на память о нем порядочная мозоль, но предчувствую, что это не помешает маме еще раз буксирить меня к озеру!..
… Позавчера мы с мамой были на улице Лазо - гуляли - помнишь, мы с тобою там тоже гуляли. № 24 - пустые комнаты; мама мгновенно, как мышь - в щелку, туда! Действительно, можно было бы снять. Хозяин и хозяйка милы; он - Воронежской губ. Дом у него в образцовом порядке: кажется, единственный в таком виде на весь Енисейск: всё на месте - паз в паз, очаровательный огород (тыквы, дыни, арбузы, огурцы, картофель, малина, клубника и пр., - даже один ствол кукурузы с 4-мя головешками), цветы пестреют, уютнейший сеновал, под навесом - порядок, которого ты, конечно, не вынес бы: каждый инструмент на месте; дрова, кирпичи и блоки не разбросаны, и всё - соответственно.
Закат сегодня превзошел все прежние: самый запад - раскаленный пурпур, к северу переходит в матово-пурпурный, пока не замирает в молочно-пурпурном; особенно красиво было - чего раньше не бывало - ближний мыс как будто дымкой был заволочен или покрылся патиной...
Марина Густавовна в книге:
…До Красноярска я благополучно добралась. В Красноярске, конечно, оказалось, что пароход будет только через три дня. Кроме того, я увидела много-много у пристани народу.
Тогда Красноярск был маленький. Какие-то десять - пятнадцать минут - и весь Красноярск насквозь. От железной дороги дойти до реки ничего не стоило пешком. И там большая поляна уже на берегу Енисея. Большущего! Первый раз видела такую реку. И масса людей сидят на одеялах, на матрасах, группками, семьями, чуть ли не с самоварами. Оказалось, это все в очередь на пароход. Ну, заняла я эту очередь где-то там в конце, кажется, еще и списки были…
Первый пароход придет завтра, а дай нам бог попасть на второй или третий, люди говорили опытные. А я думала: «Куда деваться?» Уж не знаю, кто мне посоветовал, что, оказывается, есть такая не гостиница, а что-то вроде общежития или постоялого двора. Когда-то назывался Дом крестьянина, а к этому времени уже Дом колхозника. И вот я пошла в этот Дом колхозника, и меня, пожалуйста, поместили. Дали мне, что называется, койку в комнате, где рядами стояли пятнадцать - двадцать кроватей. Позже восьми нельзя приходить, но койку дали.
Через день или два приехал брат Сережа из Енисейска.
…Я встретила брата, договорилась, чтобы ему тоже было место в Доме колхозника, только естественно в другой комнате - мужской. Но тут выяснилось, что у него есть адрес в Красноярске - к родственникам хозяев той квартиры, где родители остановились в Енисейске. Кытмановы, даже помню их фамилию. Старые такие коренные сибиряки многовековые…
Г.Г. Шпет в письме к сыну Сереже:
…И первую нашу прогулку - в Красноярске, на гору, к башенке - тоже вспоминаю с большим удовольствием! А «цветок», который мы оттуда принесли, теперь буду беречь больше, как напоминание о тебе!
Марина Густавовна:
… Только в Сибири я видела такие реки, широченные, сильные, стальные…Это было незабываемое путешествие - несколько дней плыть по Енисею к папе с мамой в Енисейск.
Мама с папой меня встречали, конечно, на пристани. Но прямо передо мной пришел еще один пароход. Это был «Ян Рудзутак», и он вез в сторону Москвы самого знаменитого из всех спасенных челюскинцев - Отто Юльевича Шмидта. Мама с папой стояли в сторонке от всей толпы, на хорошо освещенном месте. Когда «Рудзутак» отплывал, Шмидт их узнал и, как папа мне рассказывал, «сделал под козырек», отдал им честь. Мама была счастлива…
Из письма Г.Г. Шпета:
- Перед Мариной прибыл сюда на «Рудзутаке» О. Ю. Шмидт, мы были на пристани (встречали Марину), когда «Рудзутак» отходил; мы с мамой стояли вдвоем, отдельно от других, на освещенном месте, и вообрази торжество мамы, когда Шмидт нас узнал и сделал под козырек!.. Мама уже жалела, что мы не вышли встречать его, но тогда нас просто не пропустили бы на пристань.
Марина Густавовна в книге:
… Енисейск был малюсенький городок. Все-таки одна улица в нем была каменных домов, а все остальные деревянные. Деревянные дома, деревянные тротуары. Вот и наш домик - улица Иоффе, 12. Деревянный, но двухэтажный. Мы занимали второй этаж в этой квартире Гершевичей. В одной комнате жила хозяйка, а две она сдавала нам. Первая комната, где жила я и там же была наша столовая, и вторая - папин кабинет. Из папиного окна был вид на Енисей, широченный-широченный.
Дней через десять мама уехала в Москву на неопределенный срок, как удастся сделать все дела, оставив меня с папой вдвоем. В этот день, 15 сентября 1935 года, папа написал ей письмо: «Енисей сердится на твой отъезд: разбунтовался и рокочет. Марина говорит, что ей это напоминает море в Коктебеле; даже при закрытых окнах слышно…»
…Сентябрь в том году и вправду выдался замечательный, теплый, золотой. Кроме ежедневных посещений почты, мы ходили с ним за город, гуляли по берегу Енисея. А каждое воскресенье отправлялись на барахолку. Тогда мы впервые услышали это слово. В магазинах ведь ничего не было - ни посуды, ни вещей, все это в Енисейске только на барахолке покупалось, старое, подержанное, а нового ничего не продавалось. Помню, мы с папой как-то на барахолке купили том Ростана (он сейчас у меня), и папа вечерами читал мне вслух. А я в это время, конечно, что-нибудь шила или штопала…
Г.Г. Шпет сыну Сергею:
…Ты же видал, кажется, как мальчишки здесь таскают бревна с берега: в верхний и нижний разрезы вбиваются гвозди, на них прикреплена веревка, и бревно катится за мальчишкой по лугу, как вал!
Вчера под моим окном состоялся настоящий сорочий митинг: сороки со своими рулями-хвостами, в чистеньких и пестреньких английских блузках,- очень нарядны и изящны, мне захотелось иметь сороку, но мама - против: оказывается, по ее сведениям, сороки гадят,- как будто у нее куры будут издавать одни только фиалковые ароматы!..
…Новостей, конечно, немного. Худшее - хозяйка непременно хочет вытеснить меня от окна, которое больше всего прельщало меня снять здесь комнату. Не знаю, как уладится этот вопрос! А без этого окна будет совсем скучно...
Вчера вечером было изумительно; да вот, и сейчас: облака довольно частые, но далеко не сплошные, и нет, нет, да и заиграет солнышко,- сразу веселей и на душе!
…«Баржа», в чинке которой и ты хотел было принять участие, вдруг исчезла: когда ее закончили и как спустили на воду, я не заметил; очень жалко,- интересно было бы посмотреть, как ее спускали; во всяком случае сейчас и «заграда» снята, и материалы убраны, и весь берег под «бульваром» очищен и свободен вплоть до электростанции.
Помнишь, меня интересовало, почему иногда лодки здесь лежат далеко от берега - на другом конце города - и, главное, как же их доставляют на реку? Вчера видел,- очень занятно: нос лодки укрепляется на передке повозки, а корма,- как сани,- волочится по земле или по траве,- одна лошадь легко тащит все сооружение!
Если хочешь, садись на корму и правь,- не нужно и вожжей...
Между тем, зима в Енисейске наступала, Г.Г. Шпет в письме сыну:
…У нас огромные перемены: новые виды и перспективы благодаря тому, что листья с деревьев слетели и стоят голые метлы, многочисленные огороды, которые ты видел на пустырях, сняты, и вместе с овощами сняты и всякие загородки, прутья, плетни и пр.; не снято только, где дощатые заборы. Пустыри зияют, как пустые десны у стариков, растерявших зубы!
Заметнее всего углы улицы, которые теперь не обходятся под углом, а <неразборчиво> все прямо по диагонали бывшего огорода. В домах вставляются вторые рамы, и домики (с подсыпанными завалинками) принимают, даже с внешней стороны, более компактный вид. Енисей мелеет: остров, который мы объезжали, с дальней стороны каким-то полулунием соединился с берегом, очень распух в ширину, а с ближнего ко мне конца вытянулся и тянется дальше на соединение с островком, который образовался прямо против моего окна, виден даже перекат, который вот, вот обнажится и свяжет все в одну массу, покрытую сплошной галькой.
Надеюсь, между прочим, ты позабавился приключениями «Ленина». «Штермана» все нет, хотя ждут со дня на день. Сегодня очень забавно было наблюдать мальчишек, которые носились на коньках между берегом и островом - где мы проезжали на лодке, а Енисей течет чистый и гладкий, как ни в чем не бывало.
Твое представление о здешнем «первопутке» едва ли правильно: прими только во внимание, что когда здешние люди говорят о своем снеге, они говорят об измерениях метрами, например, на крыше нашего дома снег ложится в 2 метра толщиною; для того, чтобы перенести гроб от конца города на кладбище - 1/4 километра - по дороге расставляют вехи, и т. п.
…Оказывается, здесь московские газеты легче достать, чем в Москве, и за июль я покупал. Буду покупать и в августе, потому что на август здесь не приняли подписки; вероятно, не примут и дальше; поэтому, если можно, подпишитесь для меня до конца года (ибо ходить здесь каждый день осенью и зимой в единственный киоск будет для меня вещью трудною).
Дочь об отце в книге:
…Работы у папы там не было, и он занимался математикой, которую всегда любил. Однажды вышел из комнаты очень довольный и сообщил, что доказал какую-то теорему, которую не мог решить Лузин (известный русский математик). Морозы были ужасные: ниже 50 градусов. Прохожие часто останавливали друг друга, указывая, что один нос отморозил, другой щеку. А меня научили плеваться в снег: на воздухе слюна мгновенно замерзает и со звоном падает - замечательная игра…
Я всегда очень побаивалась папу, стеснялась, никогда с ним так просто и откровенно не могла говорить и не говорила, не то что с мамой, с которой мы были как две подружки. Мама когда-то сказала: «Он вообще не очень любит детей, не очень умеет с маленькими, а вот когда вы вырастете, он будет с вами иначе». И вот Бог дал нам возможность общения…
Два месяца осенью 1935 года я жила в Енисейске вдвоем с папой. Сейчас если вы меня спросите, я считаю, это, конечно, лучшие два месяца моей жизни…
Отец о дочери в письмах:
…Маринаша очень старается (немножко пересаливает с кофе, строго блюдя твое распоряжение, ни за что не даст лишнего стакана!) и мила, но у нее забавное противоречие,- я его и раньше видел, но оно так не формулировалось: быстрые умственные и эмоциональные реакции при замедленных двигательных.
И когда Марина уже уехала, Г.Г.Шпет дочери:
…Каждый теперь денек все чаще заставляет вспоминать тебя …Порою даже странно, как же наступит зима, а я без моей Марянаши: никто не будет входить сюда в пимах, краснощекий, морозный; некому будет сказать: «Ну, раздевайся скорее!» - никто не будет на полу расставлять посуду, угощать новым сортом копченой рыбы, приносить подарочки, а вечером - по всем направлениям измерять длину комнаты длиною собственного тела,- словом, будет все то - не то!..
Марина Густавовна рассказывает:
… в Енисейске папа писал маме удивительные письма - ежедневные, как когда-то из Геттингена. Со времени их первой разлуки прошло более двадцати лет, но словно ничего между ними не изменилось:
Моя золотая, золотая, бесценная, любимая, мне немного осталось жить, так не лучше ли бросить все хлопоты и заботы и жить хотя бы в тундре, но быть с тобою, ведь быть с тобою вдвоем, забыв все на свете, было мечтою самой розовой моей любви к тебе! И все мои Шекспиры останутся с нами, и любовь детей!..
Золотая моя, денек еще лучше предыдущих: светло и тепло, - я ходил в город без пальто; ты, наверное, куда-нибудь повлекла бы, а у нас инициативы никакой. В такие дни скучаю по тебе еще больше; впрочем, в дурную погоду тоже кажется, что скучаю «еще больше».
А потом была дорога в Томск:
…Когда до нас в Сибирь дошла весть о переводе отца из Енисейска в Томск, то мы очень обрадовались. Все-таки город побольше, и университет знаменитый, и хотя бы можно добраться зимой! Потом я много лет думала, что это была непредвиденная, но большая ошибка, и если бы папа остался в Енисейске, то, может быть, выжил. Отсиделся бы в этом Енисейске, и никто бы не заметил его… Очень много высланных в Сибирь всегда было, в маленьком городке мог затеряться отдельный человек. И конечно, кое-кто остался жив. А в большом городе уже никаких шансов не было, в Томске были арестованы в тридцать седьмом такие же тысячи, как в Москве. Правда и то, что в Енисейске тоже расстрелы были. Но все-таки, все-таки…
Я помню, что при всей радости нам - и папе и мне - все же первое время было жалко расставаться с Енисейском. Как-то немножко вжились в городок этот, и в быт его, и в жизнь. Тихую, мерную… Такой тишины и покоя никогда в жизни не было. В Енисейске папа как-то сказал: «Ну вот наконец я получил отпуск!» Несколько месяцев ссылки. Так он мне и сказал: «Вот я наконец отдыхаю».
В декабре 1935 Г.Г. Шпет с дочерьми Ленорой и Мариной переезжали в Томск из Енисейска. До Красноярска по тайге ехали на санях. В письмах перечисляются населенные пункты, встречавшиеся по пути, с их звуковым сопровождением: то тихий спокойный колокольчик, то ветер, то трактор перед лошадьми проехал, как бы обрубив с двух сторон дорогу и сани кувыркались в снег то направо, то налево:
Колокольчик динь-динь, динь!
Мослаково,
Усть-Тунгузское! - Уф!..
Аблаково - Казачинское!.. Пфуй, пфе!..
Пинега-а-а!
Бобровка - Трах-тракт-трах-пр-трах-трах!
Мурта - Зусс-гз-ссс-згссс...
Краснояр…
Жить Г.Г. Шпету оставалось немного:
Из писем Наталье Константиновне:
…Моя золотая, золотая, бесценная, любимая, и еще одно ты сказала правильно: мне немного осталось жить, так не лучше ли бросить все хлопоты и заботы и жить хотя бы в тундре, но быть с тобою, ведь быть с тобою вдвоем, забыв все на свете, было мечтою самой розовой моей любви к тебе! И все мои Шекспиры останутся с нами и любовь детей!
Я воображал, что выполняю кому-то нужную работу,- нет, не «кому-то», а людям страны, в которой родился, воспитался и культурном содержании которой вырос. И из-за этой работы я отказывал себе - и часто этим отказом обижал близких и дорогих мне - в том, что, может быть, есть самое ценное,- в обычном общении с теми, кто влекся ко мне и к кому мое сердце влеклось... За мое претенциозное воображение я оказался жестоко наказанным, и тс, кто знает лучше, чем я, что надо нашей стране в настоящий момент, поставили меня на место...
Заявление Г. Г. Шпета в прокуратуру:
В ночь с 14 на 15 марта 1935 г. я был арестован в Москве; по окончании следствия административно выслан в Енисейск на 5 лет. В ноябре того же года меня перевели в Томск, где я нахожусь и поныне.
Следствие предъявило мне обвинение (по ст. 58, 10-11) в том, что я возглавлял антисоветскую группу, сложившуюся в период существования Гос. Ак. Худ. Наук (т. е. до 1930 г.), состоявшую из проф. Габричевского А. Г., Петровского М. А. и Ярхо Б. И. Материалом обвинения послужили показания Петровского и Габричевского, арестованных и допрошенных примерно в одно время со мною.
Я хочу, и несмотря на свой возраст могу, еще работать на фронте нашего культурного строительства. Моя основная специальность философские науки, но знания в области истории науки и языкознания, истории театра, а также знания почти всех европейских языков (англ., нем., франц., итальянск., испанск., польск., шведск., норвежек., датск., украинск., болгарск., латинск., греческ.) дают мне возможность работать и в других областях.
Прошу, приняв во внимание изложенное, мои годы, отбытие половины срока высылки и кроме того желание работать на пользу социализма и нашего культурного строительства, вернуть меня в число полноправных граждан моей социалистической родины. И прошу дать мне возможность работою на пользу ее реабилитировать себя не только от обвинения и оговоров, но и от подозрения в моей причастности к каким бы то ни было контрреволюционным организациям, группам, действиям или замыслам.
4/VI-1937. Г. Шпет.
И еще из писем Г.Г. Шпета:
Для Томска природа уготовила на земле прекрасное место, но, кажется, что чем лучше место, тем более его умеют загадить. Свой скромный Енисейск с безмерными просторами небес и массами воды иной раз вспоминаю не без сердечной тоски…
Густав Густавович Шпет был расстрелян 16 ноября 1937 г. в Томске.
Гостевой пост от Рины Незелёной - о пребывании Густава Густавовича Шпета и его семьи в ссылке в Красноярском крае...
***
Одна из моих интересных покупок на ярмарке КРЯКК - книга «Дочь философа Шпета в фильме ЕЛЕНЫ ЯКОВИЧ», полная версия воспоминаний Марины Густавовны Шторх.
К большой жалости мне не удалось побывать на презентации книги - день был рабочий. Книгу проглотила мгновенно, еще свежи были впечатления от фильма, который был показан недавно, в январе 1913-го года на телеканале «Культура». Помню первые слова Марины Густавовны:
- Очень сложный двадцатый век. Я его ощущала как лоскутное одеяло - то получше, то похуже; то посытнее, то очень голодно; то мирно, то война.
Я родилась в 1916 году, я прожила почти век.
Книга началась так же.
Густа́в Густа́вович Шпет - русский философ, психолог, теоретик искусства, переводчик философской и художественной литературы. Действительный член и вице-президент Российской академии художественных наук. О Шпете можно прочитать в Википедии.
Листая страницы книги, наблюдаешь удивительные отношения в семье, а взаимная любовь Густава Густавовича к жене Наталье Константиновне Гучковой достойна восхищения. Приведу лишь одну цитату: "Как могут вообще совершаться какие-то вещи, - пусть и однодневной жизни, - без тебя; что-то приходит и уходит, а ты не присутствуешь, и все это приходит и уходит без тебя. Бессмыслица!"
В разлуке они писали письма друг другу каждый день.
Если прибавить к книге письма Г.Г. Шпета к детям и супруге, то можно ярко представить себе Красноярск и Енисейск тех лет.
Марина Густавовна пишет:
- Я закончила школу, но в институт в тот год не поступила - и поехала к папе в ссылку, в Енисейск. Добиралась неделю.
Надо сказать, что при всех трудностях тогдашней жизни, в особенности переездов (парохода от Красноярска на Енисейск приходилось ждать несколько дней), со Шпетом почти всегда были либо жена, либо кто-то из детей - Марина, Маргарита, Ленора, Сергей.
Г.Г. Шпет в письме дочери:
…Точно рассчитать твое прибытие сюда невозможно, ибо неизвестно, сколько времени тебе придется пробыть в Красноярске, дожидаясь парохода в Енисейск. Мы, например, попали очень неудачно и провалялись в Красноярске 5 дней! Может ли у тебя оказаться какое-нибудь поручение от твоего учреждения в Красноярске? И может быть, это облегчит нахождение в Красноярске приюта на ночь,- а иначе ночевать негде - кроме как в Колхоздоме!
и :
…Очень мне не хочется противоречить твоей сослуживице, которая в восторге от Енисейска, но, вероятно, есть два Енисейска: небесный и земной - я нахожусь в земном...
Марина Густавовна в книге:
…Знаю, что первый день в Енисейске они весь день до одури ходили в поисках квартиры. И единственное, что с трудом к вечеру удалось найти, - это какую-то женщину, которая с кучей маленьких детишек жила в одной большущей комнате, и родители уговорили ее все-таки пустить их хотя бы на первую ночь. Она им сказала: «Я не могу сдать, потому что муж в тайге, как же я чужих людей пущу. Но так и быть, одну ночь только я разрешу вам переночевать, завтра он должен вернуться».
Мама писала: «Мы все легли просто на полу, без матрасов, подстелив какие-то свои тряпочки. Переночевали. Утром приехал муж. Оказалось, что это милейшие люди, с которыми была в дальнейшем большая дружба, и родители там прожили месяца полтора.»
Письма от мамы приходили довольно вялые и отчаянные, конечно: «Ничего хорошего пока здесь не вижу, одни неудобства. Нет комнат, нет керосина, нет электричества. Первые две ночи было тепло, а теперь похолодало…»
Вскоре они нашли другую квартиру, теперь у них было даже две комнаты в двухэтажном доме на берегу Енисея по адресу: улица Иоффе, 12. Новых хозяев звали Гершевичи.
Из писем Г.Г. Шпета:
… В новой квартире пока все гладко; окно остается пленительным; преобладает сдержанная тишина…
… У нас сегодня чуть повеселее, показалось среди дня солнышко.
…От меня отлично видно, как поднимаются с Енисея и садятся гидропланы. Жаль все-таки, что у меня нет хорошего бинокля.
… Пишу при открытом окне, пот. ч. тепло; вид все-таки чудесный, и разнообразится больше, чем я ожидал: и на небе - облака, и на земле: люди, катера, баржи, лодки...
… разными хитростями и уловками маме удалось увлечь меня на ее «любимое» Иван-Озеро! Хотя мы на него все-таки не попали, но оказывается, 1, что до него, действительно, ходьбы немного (не больше 1 1/2 часов от нас), а, 2, мы до него так и не дошли! - Свернули на неправильный путь на расстоянии 1/4 часа до озера! Впрочем - жалеть не приходится, потому что шли дорогой довольно интересной: лесок,- не та паскуда, что произрастает на торфяниках, прерываемый <неразборчиво> милыми плоскими полянами. Лесок - бледный, не воображаемый «сибирский», но все же лесок. Теперь, конечно, мать вдвое распалилась желанием открыть озеро - на карте переселенческого комитета ведь здесь - «белое» место! И хотя от вчерашнего путешествия у меня загорелась на память о нем порядочная мозоль, но предчувствую, что это не помешает маме еще раз буксирить меня к озеру!..
… Позавчера мы с мамой были на улице Лазо - гуляли - помнишь, мы с тобою там тоже гуляли. № 24 - пустые комнаты; мама мгновенно, как мышь - в щелку, туда! Действительно, можно было бы снять. Хозяин и хозяйка милы; он - Воронежской губ. Дом у него в образцовом порядке: кажется, единственный в таком виде на весь Енисейск: всё на месте - паз в паз, очаровательный огород (тыквы, дыни, арбузы, огурцы, картофель, малина, клубника и пр., - даже один ствол кукурузы с 4-мя головешками), цветы пестреют, уютнейший сеновал, под навесом - порядок, которого ты, конечно, не вынес бы: каждый инструмент на месте; дрова, кирпичи и блоки не разбросаны, и всё - соответственно.
Закат сегодня превзошел все прежние: самый запад - раскаленный пурпур, к северу переходит в матово-пурпурный, пока не замирает в молочно-пурпурном; особенно красиво было - чего раньше не бывало - ближний мыс как будто дымкой был заволочен или покрылся патиной...
Марина Густавовна в книге:
…До Красноярска я благополучно добралась. В Красноярске, конечно, оказалось, что пароход будет только через три дня. Кроме того, я увидела много-много у пристани народу.
Тогда Красноярск был маленький. Какие-то десять - пятнадцать минут - и весь Красноярск насквозь. От железной дороги дойти до реки ничего не стоило пешком. И там большая поляна уже на берегу Енисея. Большущего! Первый раз видела такую реку. И масса людей сидят на одеялах, на матрасах, группками, семьями, чуть ли не с самоварами. Оказалось, это все в очередь на пароход. Ну, заняла я эту очередь где-то там в конце, кажется, еще и списки были…
Первый пароход придет завтра, а дай нам бог попасть на второй или третий, люди говорили опытные. А я думала: «Куда деваться?» Уж не знаю, кто мне посоветовал, что, оказывается, есть такая не гостиница, а что-то вроде общежития или постоялого двора. Когда-то назывался Дом крестьянина, а к этому времени уже Дом колхозника. И вот я пошла в этот Дом колхозника, и меня, пожалуйста, поместили. Дали мне, что называется, койку в комнате, где рядами стояли пятнадцать - двадцать кроватей. Позже восьми нельзя приходить, но койку дали.
Через день или два приехал брат Сережа из Енисейска.
…Я встретила брата, договорилась, чтобы ему тоже было место в Доме колхозника, только естественно в другой комнате - мужской. Но тут выяснилось, что у него есть адрес в Красноярске - к родственникам хозяев той квартиры, где родители остановились в Енисейске. Кытмановы, даже помню их фамилию. Старые такие коренные сибиряки многовековые…
Г.Г. Шпет в письме к сыну Сереже:
…И первую нашу прогулку - в Красноярске, на гору, к башенке - тоже вспоминаю с большим удовольствием! А «цветок», который мы оттуда принесли, теперь буду беречь больше, как напоминание о тебе!
Марина Густавовна:
… Только в Сибири я видела такие реки, широченные, сильные, стальные…Это было незабываемое путешествие - несколько дней плыть по Енисею к папе с мамой в Енисейск.
Мама с папой меня встречали, конечно, на пристани. Но прямо передо мной пришел еще один пароход. Это был «Ян Рудзутак», и он вез в сторону Москвы самого знаменитого из всех спасенных челюскинцев - Отто Юльевича Шмидта. Мама с папой стояли в сторонке от всей толпы, на хорошо освещенном месте. Когда «Рудзутак» отплывал, Шмидт их узнал и, как папа мне рассказывал, «сделал под козырек», отдал им честь. Мама была счастлива…
Из письма Г.Г. Шпета:
- Перед Мариной прибыл сюда на «Рудзутаке» О. Ю. Шмидт, мы были на пристани (встречали Марину), когда «Рудзутак» отходил; мы с мамой стояли вдвоем, отдельно от других, на освещенном месте, и вообрази торжество мамы, когда Шмидт нас узнал и сделал под козырек!.. Мама уже жалела, что мы не вышли встречать его, но тогда нас просто не пропустили бы на пристань.
Марина Густавовна в книге:
… Енисейск был малюсенький городок. Все-таки одна улица в нем была каменных домов, а все остальные деревянные. Деревянные дома, деревянные тротуары. Вот и наш домик - улица Иоффе, 12. Деревянный, но двухэтажный. Мы занимали второй этаж в этой квартире Гершевичей. В одной комнате жила хозяйка, а две она сдавала нам. Первая комната, где жила я и там же была наша столовая, и вторая - папин кабинет. Из папиного окна был вид на Енисей, широченный-широченный.
Дней через десять мама уехала в Москву на неопределенный срок, как удастся сделать все дела, оставив меня с папой вдвоем. В этот день, 15 сентября 1935 года, папа написал ей письмо: «Енисей сердится на твой отъезд: разбунтовался и рокочет. Марина говорит, что ей это напоминает море в Коктебеле; даже при закрытых окнах слышно…»
…Сентябрь в том году и вправду выдался замечательный, теплый, золотой. Кроме ежедневных посещений почты, мы ходили с ним за город, гуляли по берегу Енисея. А каждое воскресенье отправлялись на барахолку. Тогда мы впервые услышали это слово. В магазинах ведь ничего не было - ни посуды, ни вещей, все это в Енисейске только на барахолке покупалось, старое, подержанное, а нового ничего не продавалось. Помню, мы с папой как-то на барахолке купили том Ростана (он сейчас у меня), и папа вечерами читал мне вслух. А я в это время, конечно, что-нибудь шила или штопала…
Г.Г. Шпет сыну Сергею:
…Ты же видал, кажется, как мальчишки здесь таскают бревна с берега: в верхний и нижний разрезы вбиваются гвозди, на них прикреплена веревка, и бревно катится за мальчишкой по лугу, как вал!
Вчера под моим окном состоялся настоящий сорочий митинг: сороки со своими рулями-хвостами, в чистеньких и пестреньких английских блузках,- очень нарядны и изящны, мне захотелось иметь сороку, но мама - против: оказывается, по ее сведениям, сороки гадят,- как будто у нее куры будут издавать одни только фиалковые ароматы!..
…Новостей, конечно, немного. Худшее - хозяйка непременно хочет вытеснить меня от окна, которое больше всего прельщало меня снять здесь комнату. Не знаю, как уладится этот вопрос! А без этого окна будет совсем скучно...
Вчера вечером было изумительно; да вот, и сейчас: облака довольно частые, но далеко не сплошные, и нет, нет, да и заиграет солнышко,- сразу веселей и на душе!
…«Баржа», в чинке которой и ты хотел было принять участие, вдруг исчезла: когда ее закончили и как спустили на воду, я не заметил; очень жалко,- интересно было бы посмотреть, как ее спускали; во всяком случае сейчас и «заграда» снята, и материалы убраны, и весь берег под «бульваром» очищен и свободен вплоть до электростанции.
Помнишь, меня интересовало, почему иногда лодки здесь лежат далеко от берега - на другом конце города - и, главное, как же их доставляют на реку? Вчера видел,- очень занятно: нос лодки укрепляется на передке повозки, а корма,- как сани,- волочится по земле или по траве,- одна лошадь легко тащит все сооружение!
Если хочешь, садись на корму и правь,- не нужно и вожжей...
Между тем, зима в Енисейске наступала, Г.Г. Шпет в письме сыну:
…У нас огромные перемены: новые виды и перспективы благодаря тому, что листья с деревьев слетели и стоят голые метлы, многочисленные огороды, которые ты видел на пустырях, сняты, и вместе с овощами сняты и всякие загородки, прутья, плетни и пр.; не снято только, где дощатые заборы. Пустыри зияют, как пустые десны у стариков, растерявших зубы!
Заметнее всего углы улицы, которые теперь не обходятся под углом, а <неразборчиво> все прямо по диагонали бывшего огорода. В домах вставляются вторые рамы, и домики (с подсыпанными завалинками) принимают, даже с внешней стороны, более компактный вид. Енисей мелеет: остров, который мы объезжали, с дальней стороны каким-то полулунием соединился с берегом, очень распух в ширину, а с ближнего ко мне конца вытянулся и тянется дальше на соединение с островком, который образовался прямо против моего окна, виден даже перекат, который вот, вот обнажится и свяжет все в одну массу, покрытую сплошной галькой.
Надеюсь, между прочим, ты позабавился приключениями «Ленина». «Штермана» все нет, хотя ждут со дня на день. Сегодня очень забавно было наблюдать мальчишек, которые носились на коньках между берегом и островом - где мы проезжали на лодке, а Енисей течет чистый и гладкий, как ни в чем не бывало.
Твое представление о здешнем «первопутке» едва ли правильно: прими только во внимание, что когда здешние люди говорят о своем снеге, они говорят об измерениях метрами, например, на крыше нашего дома снег ложится в 2 метра толщиною; для того, чтобы перенести гроб от конца города на кладбище - 1/4 километра - по дороге расставляют вехи, и т. п.
…Оказывается, здесь московские газеты легче достать, чем в Москве, и за июль я покупал. Буду покупать и в августе, потому что на август здесь не приняли подписки; вероятно, не примут и дальше; поэтому, если можно, подпишитесь для меня до конца года (ибо ходить здесь каждый день осенью и зимой в единственный киоск будет для меня вещью трудною).
Дочь об отце в книге:
…Работы у папы там не было, и он занимался математикой, которую всегда любил. Однажды вышел из комнаты очень довольный и сообщил, что доказал какую-то теорему, которую не мог решить Лузин (известный русский математик). Морозы были ужасные: ниже 50 градусов. Прохожие часто останавливали друг друга, указывая, что один нос отморозил, другой щеку. А меня научили плеваться в снег: на воздухе слюна мгновенно замерзает и со звоном падает - замечательная игра…
Я всегда очень побаивалась папу, стеснялась, никогда с ним так просто и откровенно не могла говорить и не говорила, не то что с мамой, с которой мы были как две подружки. Мама когда-то сказала: «Он вообще не очень любит детей, не очень умеет с маленькими, а вот когда вы вырастете, он будет с вами иначе». И вот Бог дал нам возможность общения…
Два месяца осенью 1935 года я жила в Енисейске вдвоем с папой. Сейчас если вы меня спросите, я считаю, это, конечно, лучшие два месяца моей жизни…
Отец о дочери в письмах:
…Маринаша очень старается (немножко пересаливает с кофе, строго блюдя твое распоряжение, ни за что не даст лишнего стакана!) и мила, но у нее забавное противоречие,- я его и раньше видел, но оно так не формулировалось: быстрые умственные и эмоциональные реакции при замедленных двигательных.
И когда Марина уже уехала, Г.Г.Шпет дочери:
…Каждый теперь денек все чаще заставляет вспоминать тебя …Порою даже странно, как же наступит зима, а я без моей Марянаши: никто не будет входить сюда в пимах, краснощекий, морозный; некому будет сказать: «Ну, раздевайся скорее!» - никто не будет на полу расставлять посуду, угощать новым сортом копченой рыбы, приносить подарочки, а вечером - по всем направлениям измерять длину комнаты длиною собственного тела,- словом, будет все то - не то!..
Марина Густавовна рассказывает:
… в Енисейске папа писал маме удивительные письма - ежедневные, как когда-то из Геттингена. Со времени их первой разлуки прошло более двадцати лет, но словно ничего между ними не изменилось:
Моя золотая, золотая, бесценная, любимая, мне немного осталось жить, так не лучше ли бросить все хлопоты и заботы и жить хотя бы в тундре, но быть с тобою, ведь быть с тобою вдвоем, забыв все на свете, было мечтою самой розовой моей любви к тебе! И все мои Шекспиры останутся с нами, и любовь детей!..
Золотая моя, денек еще лучше предыдущих: светло и тепло, - я ходил в город без пальто; ты, наверное, куда-нибудь повлекла бы, а у нас инициативы никакой. В такие дни скучаю по тебе еще больше; впрочем, в дурную погоду тоже кажется, что скучаю «еще больше».
А потом была дорога в Томск:
…Когда до нас в Сибирь дошла весть о переводе отца из Енисейска в Томск, то мы очень обрадовались. Все-таки город побольше, и университет знаменитый, и хотя бы можно добраться зимой! Потом я много лет думала, что это была непредвиденная, но большая ошибка, и если бы папа остался в Енисейске, то, может быть, выжил. Отсиделся бы в этом Енисейске, и никто бы не заметил его… Очень много высланных в Сибирь всегда было, в маленьком городке мог затеряться отдельный человек. И конечно, кое-кто остался жив. А в большом городе уже никаких шансов не было, в Томске были арестованы в тридцать седьмом такие же тысячи, как в Москве. Правда и то, что в Енисейске тоже расстрелы были. Но все-таки, все-таки…
Я помню, что при всей радости нам - и папе и мне - все же первое время было жалко расставаться с Енисейском. Как-то немножко вжились в городок этот, и в быт его, и в жизнь. Тихую, мерную… Такой тишины и покоя никогда в жизни не было. В Енисейске папа как-то сказал: «Ну вот наконец я получил отпуск!» Несколько месяцев ссылки. Так он мне и сказал: «Вот я наконец отдыхаю».
В декабре 1935 Г.Г. Шпет с дочерьми Ленорой и Мариной переезжали в Томск из Енисейска. До Красноярска по тайге ехали на санях. В письмах перечисляются населенные пункты, встречавшиеся по пути, с их звуковым сопровождением: то тихий спокойный колокольчик, то ветер, то трактор перед лошадьми проехал, как бы обрубив с двух сторон дорогу и сани кувыркались в снег то направо, то налево:
Колокольчик динь-динь, динь!
Мослаково,
Усть-Тунгузское! - Уф!..
Аблаково - Казачинское!.. Пфуй, пфе!..
Пинега-а-а!
Бобровка - Трах-тракт-трах-пр-трах-трах!
Мурта - Зусс-гз-ссс-згссс...
Краснояр…
Жить Г.Г. Шпету оставалось немного:
Из писем Наталье Константиновне:
…Моя золотая, золотая, бесценная, любимая, и еще одно ты сказала правильно: мне немного осталось жить, так не лучше ли бросить все хлопоты и заботы и жить хотя бы в тундре, но быть с тобою, ведь быть с тобою вдвоем, забыв все на свете, было мечтою самой розовой моей любви к тебе! И все мои Шекспиры останутся с нами и любовь детей!
Я воображал, что выполняю кому-то нужную работу,- нет, не «кому-то», а людям страны, в которой родился, воспитался и культурном содержании которой вырос. И из-за этой работы я отказывал себе - и часто этим отказом обижал близких и дорогих мне - в том, что, может быть, есть самое ценное,- в обычном общении с теми, кто влекся ко мне и к кому мое сердце влеклось... За мое претенциозное воображение я оказался жестоко наказанным, и тс, кто знает лучше, чем я, что надо нашей стране в настоящий момент, поставили меня на место...
Заявление Г. Г. Шпета в прокуратуру:
В ночь с 14 на 15 марта 1935 г. я был арестован в Москве; по окончании следствия административно выслан в Енисейск на 5 лет. В ноябре того же года меня перевели в Томск, где я нахожусь и поныне.
Следствие предъявило мне обвинение (по ст. 58, 10-11) в том, что я возглавлял антисоветскую группу, сложившуюся в период существования Гос. Ак. Худ. Наук (т. е. до 1930 г.), состоявшую из проф. Габричевского А. Г., Петровского М. А. и Ярхо Б. И. Материалом обвинения послужили показания Петровского и Габричевского, арестованных и допрошенных примерно в одно время со мною.
Я хочу, и несмотря на свой возраст могу, еще работать на фронте нашего культурного строительства. Моя основная специальность философские науки, но знания в области истории науки и языкознания, истории театра, а также знания почти всех европейских языков (англ., нем., франц., итальянск., испанск., польск., шведск., норвежек., датск., украинск., болгарск., латинск., греческ.) дают мне возможность работать и в других областях.
Прошу, приняв во внимание изложенное, мои годы, отбытие половины срока высылки и кроме того желание работать на пользу социализма и нашего культурного строительства, вернуть меня в число полноправных граждан моей социалистической родины. И прошу дать мне возможность работою на пользу ее реабилитировать себя не только от обвинения и оговоров, но и от подозрения в моей причастности к каким бы то ни было контрреволюционным организациям, группам, действиям или замыслам.
4/VI-1937. Г. Шпет.
И еще из писем Г.Г. Шпета:
Для Томска природа уготовила на земле прекрасное место, но, кажется, что чем лучше место, тем более его умеют загадить. Свой скромный Енисейск с безмерными просторами небес и массами воды иной раз вспоминаю не без сердечной тоски…
Густав Густавович Шпет был расстрелян 16 ноября 1937 г. в Томске.