Размышления о голоде
Одно из слов, которое с детских лет наводило на меня ужас, - это голод. Тут и рассказы переживших людей, и прочитанные воспоминания, и публицистичекие статьи Лескова. Даже в детских сказках постоянно, хотя и не всегдя явно, это присутствует тенью, стоящей за ширмой:
Помню, как в самом начале 90-х ехал я в автобусе. Время было тотального дефицита. Вроде бы и не голод, но большие трудности с едой. Это было то самое время, о котором я уже писал, когда мы 5 часов стояли в очереди за выброшенными к пасхе яйцами и когда купленные на работе 10 пачек молока замораживали, а потом рубили топором. И вот, как часто это бывает, когда все озабочены одной проблемой, весь автобус вдруг заговорил об одном и том же: будет голод или его не будет. Но никогда бы этот эпизод не остался у меня в памяти, если бы не фраза, брошенная сходящей вслед за мной с автобуса старушкой: "Меня голодом не испугаешь. Я и четвертушечный пережила, и осьмушечный. Переживу и этот". Я не могу передать, как поразила меня тогда эта фраза. Для меня голод был понятием абстрактным и абсолютным, а для старушки - конкретным и относительным, имеющим единицу измерения. Ещё меня поразило, что измеряла она хлебную дозировку в фунтах. В какие же годы же она голодала?
Иногда, читая мемуары и публицистику голодных лет двух прошлых веков, думаю, неужели ничего нельзя было сделать? Ведь голодала не вся страна. Я не говорю про блокаду. Я говорю про голод на Украине, в Поволжье, в губерниях. И вот недавно прочёл автобиографию Гаршина, которую Наталия Усенко опубликовала в своём журнале (jurchit). Автобиография эта практически эксклюзивна, т.к. она отрыла её в недрах Ленинки в публикациях 1910 года, делая дипломную работу. Так вот, в ней описывается, как дед Гаршина по матери (дальше цитирую писателя) "в голод 1813 года, когда в тех местах чуть не полнаселения вымерло от голодного тифа и цинги, заложил имение, занял денег и сам привез "из России" большое количество хлеба, который и раздал голодавшим мужикам, своим и чужим". За это "окрестные помещики прославили его опасным вольнодумцем, а потом - и помешанным". Сколько же людей могло остаться в живых и оставить потомство, если бы на земле все были бы такими же помешанными! И почему честного человека с обострённой совестью относили к чудакам, к блаженным? Видимо, потому что в России всегда существовали как люди, неспособные пройти мимо чужого горя и не помочь, так и люди, делавшие состояние, забирая последнее у сироты, у нищего, у голодающего. Но существовала и ещё одна категория людей. Это люди, которые помогали бедным и голодающим, наживаясь на этом и делая попутно состояние себе.
Я видел кадры, как американцы в Ираке бесплатно раздавали воду. Раздавали бестолково, не напрягаясь. Просто выкидывали из машины упаковками. Кому доставались упаковки? Крепким мужчинам, оттеснявшим замучанных женщин. И тут же рядом бойкие мальчики начинали эту воду женщинам продавать.
Борис Годунов во время страшного голода сначала пытался просто раздавать хлеб. Но понял: нет, воруют. У него был свой шкурный интерес: именно его считали виновником голода - Господь гневается на власть неправедную! И он устроил грандиозное строительство, где платой был хлеб. За короткое время возникают и Белый, и Земляной города в Москве, строятся монастыри вокруг, строятся города-крепости.
Есть такая точка зрения, что просто бесплатно накормить бесплолезно, что нужно организовать "рабочие места" (видимо, в годуновском смысле). С таким взглядом я столкнулся недавно в воспоминания Айсидоры Дункан, которая, будучи уже состоятельной, с братом и матерью оказалась где-то в греческих местах во время голода. Её брат нанял за драхму в день огромное количество женщин вязать свитера с узорами. Эти свитера они за границей выгодно продавали, покупали там задёшево хлеб, который потом продавали в голодном краю, как она говорит, ниже рыночной стоимости.
Я понимаю. Тут 2 правды. Но чем больше думаю, тем меньше верю в искренность Айседоры Дункан и людей, мыслящих так же. Здесь пахнет самым обычным бизнесом. Вроде бы и людям помочь, но главное - себе состояние сделать. Мне ближе позиция тех сумасшедших, которые оказывают помощь искренне, адресно и непосредственно. Ведь люди во время голода умирают ежедневно. Они не могут ждать изготовления и оборота партии свитеров. Одна подаренная доброй рукой половина буханки может для кого-то оказаться водоразделом между жизнью и смертью. А сколько людей спасёт подвода (машина) таких буханок? Да, конечно, могут расхватать-разворовать не те, могут начать спекулировать. Но для этого нужно не делать так, как проще, не разбрасывать еду и воду с борта машины гуманитарной помощи, а организовать адресную раздачу. Именно там, где такую выдачу по карточкам, продажу по строгим нормам организовывали, там люди и выживали. И могли потом рассказать потомкам, какой голод они пережили: четвертушечный или осьмушечный.
- "По сусекам поскреби, по амбару помети". То есть всё уже съедено. А ведь что такое колобок? Маленький шарик, который скатывали, когда ничего другого из этих жалких остатков слепить уже не могли. Да и он куда-то укатился…
- Курочка Ряба несёт золотое яйцо, но это никого не радует. Потому что во время голода нет и у золота цены. Его не съешь. И вне города не сменяешь.
- Родители уводят детей в лес и там оставляют, потому что их нечем кормить. Дети в лесу попадают в дом людоеда. И все представляют себе людоеда чудовищем-великаном. А ведь авторы сказы говорили о нём в самом прямом смысле. А вот когда ребёнок отмечает путь крошками хлеба, я понимаю - это результат многократных пересказов в более поздние сытые годы. В оригинале он мог оставлять себе памятки только камушками.
Помню, как в самом начале 90-х ехал я в автобусе. Время было тотального дефицита. Вроде бы и не голод, но большие трудности с едой. Это было то самое время, о котором я уже писал, когда мы 5 часов стояли в очереди за выброшенными к пасхе яйцами и когда купленные на работе 10 пачек молока замораживали, а потом рубили топором. И вот, как часто это бывает, когда все озабочены одной проблемой, весь автобус вдруг заговорил об одном и том же: будет голод или его не будет. Но никогда бы этот эпизод не остался у меня в памяти, если бы не фраза, брошенная сходящей вслед за мной с автобуса старушкой: "Меня голодом не испугаешь. Я и четвертушечный пережила, и осьмушечный. Переживу и этот". Я не могу передать, как поразила меня тогда эта фраза. Для меня голод был понятием абстрактным и абсолютным, а для старушки - конкретным и относительным, имеющим единицу измерения. Ещё меня поразило, что измеряла она хлебную дозировку в фунтах. В какие же годы же она голодала?
Иногда, читая мемуары и публицистику голодных лет двух прошлых веков, думаю, неужели ничего нельзя было сделать? Ведь голодала не вся страна. Я не говорю про блокаду. Я говорю про голод на Украине, в Поволжье, в губерниях. И вот недавно прочёл автобиографию Гаршина, которую Наталия Усенко опубликовала в своём журнале (jurchit). Автобиография эта практически эксклюзивна, т.к. она отрыла её в недрах Ленинки в публикациях 1910 года, делая дипломную работу. Так вот, в ней описывается, как дед Гаршина по матери (дальше цитирую писателя) "в голод 1813 года, когда в тех местах чуть не полнаселения вымерло от голодного тифа и цинги, заложил имение, занял денег и сам привез "из России" большое количество хлеба, который и раздал голодавшим мужикам, своим и чужим". За это "окрестные помещики прославили его опасным вольнодумцем, а потом - и помешанным". Сколько же людей могло остаться в живых и оставить потомство, если бы на земле все были бы такими же помешанными! И почему честного человека с обострённой совестью относили к чудакам, к блаженным? Видимо, потому что в России всегда существовали как люди, неспособные пройти мимо чужого горя и не помочь, так и люди, делавшие состояние, забирая последнее у сироты, у нищего, у голодающего. Но существовала и ещё одна категория людей. Это люди, которые помогали бедным и голодающим, наживаясь на этом и делая попутно состояние себе.
Я видел кадры, как американцы в Ираке бесплатно раздавали воду. Раздавали бестолково, не напрягаясь. Просто выкидывали из машины упаковками. Кому доставались упаковки? Крепким мужчинам, оттеснявшим замучанных женщин. И тут же рядом бойкие мальчики начинали эту воду женщинам продавать.
Борис Годунов во время страшного голода сначала пытался просто раздавать хлеб. Но понял: нет, воруют. У него был свой шкурный интерес: именно его считали виновником голода - Господь гневается на власть неправедную! И он устроил грандиозное строительство, где платой был хлеб. За короткое время возникают и Белый, и Земляной города в Москве, строятся монастыри вокруг, строятся города-крепости.
Есть такая точка зрения, что просто бесплатно накормить бесплолезно, что нужно организовать "рабочие места" (видимо, в годуновском смысле). С таким взглядом я столкнулся недавно в воспоминания Айсидоры Дункан, которая, будучи уже состоятельной, с братом и матерью оказалась где-то в греческих местах во время голода. Её брат нанял за драхму в день огромное количество женщин вязать свитера с узорами. Эти свитера они за границей выгодно продавали, покупали там задёшево хлеб, который потом продавали в голодном краю, как она говорит, ниже рыночной стоимости.
Я понимаю. Тут 2 правды. Но чем больше думаю, тем меньше верю в искренность Айседоры Дункан и людей, мыслящих так же. Здесь пахнет самым обычным бизнесом. Вроде бы и людям помочь, но главное - себе состояние сделать. Мне ближе позиция тех сумасшедших, которые оказывают помощь искренне, адресно и непосредственно. Ведь люди во время голода умирают ежедневно. Они не могут ждать изготовления и оборота партии свитеров. Одна подаренная доброй рукой половина буханки может для кого-то оказаться водоразделом между жизнью и смертью. А сколько людей спасёт подвода (машина) таких буханок? Да, конечно, могут расхватать-разворовать не те, могут начать спекулировать. Но для этого нужно не делать так, как проще, не разбрасывать еду и воду с борта машины гуманитарной помощи, а организовать адресную раздачу. Именно там, где такую выдачу по карточкам, продажу по строгим нормам организовывали, там люди и выживали. И могли потом рассказать потомкам, какой голод они пережили: четвертушечный или осьмушечный.